Что-то было такое в тоне и
голосе юноши, в его серых глазах, то серьезных, то полных юмора, что внушило сразу доверие Милице.
Неточные совпадения
Голос Иоле, действительно, похож теперь на
голос умирающего. В нем дрожат искренние ноты тревоги… Должно быть, эта тревога более всего остального и убеждает неприятельского матроса в искренности
юноши.
Но что это? Иоле слышит чей-то резкий
голос, окликающий его в темноте. Неужели третий часовой, которого он не приметил прежде? Или это проснулся кто-то из орудийной прислуги? Не все ли равно, кто! Опасность налицо и нечего о ней рассуждать дольше! Отвечать опасно. Иоле отлично понимает это… С быстротой, свойственной ему, он бросается к борту… Секунда, одна секунда задержки только и, быстро сбросив с ног неприятельские сапоги,
юноша турманом летит в темную пучину реки…
Сама того не сознавая, она говорит это вслух дрожащим, срывающимся
голосом. И слезы, одна за другой, капают y неё из глаз, катятся по щекам и смачивают прижатые к лицу пальцы. Юноша-знаменосец передает свое знамя одному из своих спутников и, подойдя к девушке, спрашивает теплым, полным участия
голосом...
Что-то было такое в его молящем
голосе и взволнованном лице, что капитан, немного подумав, уступил
юноше.
Эта мысль не давала теперь покоя
юноше. Лежа в углу на ворохе соломы и прислушиваясь к тому, что происходило за стеной избушки, он ломал голову, как найти способ помочь делу. Но делать было нечего, никакого выхода он придумать не мог. Неожиданно раздались шаги нескольких человек, входивших на крыльцо его «тюрьмы», зазвенели шпоры и сдержанный гул
голосов загудел на дворе и под дверью, в сенях.
— Живо наше дите, слава Тебе, Господи, живо! — трепетным
голосом говорил Онуфриев, кидаясь к Игорю и обнимая не менее его взволнованного
юношу.
Игорь колебался недолго. Недолго боролись два чувства в душе отважного, стойкого
юноши. Долг чести с личным чувством беззаветной привязанности к своему другу Милице —
голос долга заглушил другой
голос. И снова едва слышно он произнес...
— Кто тут? — послышался
голос Павла Павловича Любавина, и через минуту небольшая, плотная фигура офицера выросла перед
юношей в темноте.
Неточные совпадения
И постепенно в усыпленье // И чувств и дум впадает он, // А перед ним воображенье // Свой пестрый мечет фараон. // То видит он: на талом снеге, // Как будто спящий на ночлеге, // Недвижим
юноша лежит, // И слышит
голос: что ж? убит. // То видит он врагов забвенных, // Клеветников и трусов злых, // И рой изменниц молодых, // И круг товарищей презренных, // То сельский дом — и у окна // Сидит она… и всё она!..
Он переживал волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая, белая муть, в мягком, бесцветном сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода отца все в доме неузнаваемо изменилось, стало уютнее, красивее, теплей. Стройная женщина с суховатым, гордым лицом явилась пред
юношей неиспытанно близкой. Она говорила с ним, как с равным, подкупающе дружески, а
голос ее звучал необычно мягко и внятно.
Ее воображению открыта теперь самая поэтическая сфера жизни: ей должны сниться
юноши с черными кудрями, стройные, высокие, с задумчивой, затаенной силой, с отвагой на лице, с гордой улыбкой, с этой искрой в глазах, которая тонет и трепещет во взгляде и так легко добирается до сердца, с мягким и свежим
голосом, который звучит как металлическая струна.
— Легкомысленны словеса твои, отче! — возвысил
голос и отец Паисий, — посту и подвижничеству твоему удивляюсь, но легкомысленны словеса твои, якобы изрек
юноша в миру, непостоянный и младоумный. Изыди же, отче, повелеваю тебе, — прогремел в заключение отец Паисий.
Раздастся
голос благородный, // И
юношам в заветный дар // Он принесет и дух свободный, // И мысли свет, и сердца жар…