Неточные совпадения
Боб Денисов уставился
на Елочку испуганными глазами и затвердил растерянно...
— Светские барышни! — презрительно щурится им вслед
Боб, и все его благодушие большого, длинного ребенка исчезает куда-то. — И к чему пошли
на сцену, спрашивается?! Сидели бы дома — тепло и не дует. Тут есть нечего, последние гроши за учение внести надо, а они в шелках и в бархатах,
на собственных пролетках разъезжают!
Сейчас идет класс пластики. Белокурый тапер ударяет по клавишам рояля, и мы переходим
на танцкласс. Звуки модного «миньона» оглашают училище. Мой неизменный кавалер по танцам — Вася Рудольф. Неуклюжий и удивительно забавный Федя Крымов танцует с Лили Тоберг. Ловкий, подвижный Костя Береговой танцует с Шепталовой,
Боб — с моей Олей, Саня Орлова чередуется с Марусей, так как у них один кавалер
на двоих — Борис Коршунов.
Наши все уже в сборе, кроме Ксении и Лели, которые в этот вечер поехали в оперу. В ложе, где полагается быть всего шестерым, нас набирается девятеро, и мы жужжим, как пчелы. Из соседних лож подозрительно поглядывают
на нас, потому что
Боб Денисов при помощи бинокля, взятого им у Оли, показывает удивительные фокусы. Он глотает бинокль и потом неожиданно находит его за обшлагом Феди Крымова, и все это со своей абсолютно спокойной физиономией факира.
— А что же конфеты? — оживает первый
Боб Денисов. — Лорды и джентльмены, прошу не стесняться, хотя шоколад, признаться, чужой. Но я ничего не слышу и не вижу,
на все заранее закрываю уши и глаза…
Боб ставит коробку
на барьер перед собою и строго контролирует каждого, кто протягивает к ней руку.
Боб с видом настоящего оценщика взбрасывает
на руке ту или другую вещь и торгуется, как извозчик. Но татарин неумолим. Дает самые мизерные цены, несмотря
на то, что
Боб его величает и «вашим сиятельством», и «князем», и «светлостью» даже. Но «светлость» уперлась
на своем. За бархатное платье он дает пять рублей, за шелковое тоже пять, за ротонду десять и все косится
на новенький костюм
Боба.
Доктор, очень серьезный господин, долго и тщательно осматривает маленького принца, в то время как
Боб Денисов, прищелкивая пальцами и приплясывая
на месте, отвлекает внимание моего крошечного сынишки от неприятной процедуры. Все мы смотрим
на почтенного эскулапа с замиранием и надеждой, с нетерпением ожидая, что он скажет нам.
Мы бросаемся к нему
на помощь. Я первая наклоняюсь над ним, за мною
Боб Денисов. Срываем с него воротничок, расстегиваем жилет. Ольга с Ксенией бегут за водой.
— Совсем Антигона, классическая героиня! Не тронь меня, а то укушу за нос! — пробует острить
на ее счет
Боб, но никто из нас не смеется. Всех захватила торжественность минуты.
— Коршунов, успокойся и почивай
на лаврах, — зашипел наподобие змеи длинный
Боб, наклоняясь к Боре. — Это, во всяком случае, не гений и твоей славы не затмит.
Когда подали артишоки,
Боб долго смотрел
на них с таким видом, точно перед ним лежало морское чудище, и вдруг решительно заявил, к всеобщему ужасу, что он подобного «фрукта» не решится отведать никогда в жизни.
И длинный
Боб,
на ходу сбрасывая свою ветром подбитую шинельку, идет к нам. Саша вскакивает. Слез как не бывало.
— Да ведь никто не видит, — оправдывается
Боб. Но он ошибается. С одной из скамеек неожиданно поднимается человек и идет прямо
на нас.
В наших санях: Ольга, Саня Орлова, я;
на коленях у нас — Султана, испускающая громкий визг при каждом толчке;
на передней скамейке —
Боб, Вася Рудольф, виновник-устроитель этой поездки, и Костя Береговой. Во второй тройке — Маруся, хохочущая и щебечущая, как птичка, Ксения в удивительной белой ротонде, в которой черная головка итальянского мальчугана тонет, как муха в молоке, Боря Коршунов, Федя Крымов и Володя Кареев.
Бобу, с его журавлиными ногами, и мне, привыкшей с самого раннего детства носиться стрелою по лесным тропинкам, ничего не стоит уйти от Султаны. Но зазевавшийся Володя попадает со своей дамой впросак. Султана хватает его за руку и торжественно ведет, как пленника,
на свое место.
Утром Виктор Петрович Горский, сидя
на первой парте, «
на облучке», по выражению
Боба, пояснил разницу между красивым и прекрасным в предмете эстетики. Он сам увлекался, цитируя гомеровские стихи и декламируя битву под Троей. И мы перенеслись следом за ним под вечно синее небо Эллады,
на родину неземной, безбрежной красоты.
На радостях
Боб прогремел своим басом «ура», а Федя Крымов вскочил
на кафедру и оттуда с азартом заявил
на всю школу, что он счастлив, что не провалился; и что не провалился он исключительно благодаря Сане, которая носилась с его экзаменами больше, чем со своими; и что он всех нас любит, как «сорок тысяч братьев любить не могут», а потому перед долгой разлукой предлагает нам всем перейти
на «ты».
У нас
на курсах событие.
Боб Денисов оказался настоящим прорицателем: Маруся Алсуфьева и Борис Коршунов — невеста и жених.
В церкви
Бобу непременно хочется надеть ей венец
на голову.
В двух комнатах-бонбоньерках настоящий пир. «Молодые» точно играют в хозяев. У них и хозяйство точно игрушечное: крошечная посуда, миниатюрные кукольные чашечки и мебель точно для ребят. Но у «молодого» смелые планы в жизни. У него «орлиные крылья», как выразился
Боб. Это видно из его речи, которую он произнес, вскочив
на высокий табурет.
— Ладно. У меня два рубля
на восемь дней. Все равно не дожить до отцовской присылки. Жертвую один, — машет рукою
Боб.
Итак, сегодняшний день начался удачно, несмотря
на то, что
Боб во время фехтования нечаянно наставил Оле шишку
на лбу рапирой, а в танцевальном классе Листова Рудольф с обычной своей медвежьей неуклюжестью наступил мне
на платье и оборвал добрую половину волана.
— Денисов, прочтите, — кратко приказывает он
Бобу, первому попавшемуся ему
на глаза.
— Да, да! — присоединяется к
Бобу Вася Рудольф, выбегая
на сцену, откуда зазвучал много слышнее его мягкий баритон. — Это нам необходимо сделать тотчас же, сейчас! Мы должны, это наш долг, господа, самая существенная необходимость…
Ольга и
Боб давно прошли «Драму» к завтрашнему экзамену, а мне еще придется посидеть ночь. Дело в том, что Юрик не отходит от меня ни
на шаг, а заниматься при таких условиях не очень-то удобно. Славу Богу,
Боб и Ольга пришли и дали мне возможность почитать.
Через пять минут Матреша и маленький принц уже друзья
на всю жизнь. Оля и
Боб уходят успокоенные, а мне предстоит еще проучиться целую ночь.
Какой злой гений посоветовал
Бобу, Косте и Феде разыграть французскую классическую сцену из «Сида»? Ах, что это было!
На каком языке они ее разыграли — неизвестно. Только
на французский он был очень мало похож. Управляющему школой, очень важному и образованному барину, полжизни своей прожившему в Париже, чуть не сделалось дурно. Он должен был невыносимо страдать от такого убийственного произношения. Лицо француза от волнения покрылось пятнами. Мы боялись, что с ним сделается удар.
— Аминь. Да будет так, — подтверждает
Боб, нимало не остепенившийся за лето, несмотря
на важную роль первого резонера, которую он играл все эти три месяца в Народном театре.
Мы слушаем… Я с открытым ртом и открытым зонтиком;
Боб с изумленным лицом. И неожиданно, взглянув друг
на друга, разражаемся таким неудержимым хохотом, что слезы выступают у нас
на глазах и градом катятся по лицам.
И вот, нужно же было случиться такому несчастью! Маленькие ножонки заплелись немного, и крошечная фигурка, с жалкой гримаской, плача, растянулась
на песке. В тот же миг злополучный шар выскользнул из рук
Боба и, плавно колеблясь, поплыл в воздухе.
На сцене идет «Антигона». Стоя совсем готовая у кулисы, с сильно бьющимся сердцем прислушиваюсь к монологам Сани, к ее божественному голосу и, если не вижу, то чувствую ее полное одухотворенной силы и трагического страдания лицо. И Елочку, воздушную, нежную и белую, как настоящий лотос, в ее белоснежных одеждах «чувствую» тоже. А бас Креона, злодея-царя, погубившего родных Антигоны, бас
Боба, волною перекатывается по сцене.
В директорской ложе я вижу бледного, как смерть, несмотря
на грим,
Боба и самого директора, холеного, красивого высокого барина-аристократа.
Ответив
на мой реверанс, он продолжает, обращаясь к
Бобу...