Неточные совпадения
Я говорю, не останавливаясь ни на минуту. Видя, что господин в вицмундире слушает меня внимательно и не прерывает, я уже не могу удержаться и… начинаю, неизвестно зачем, описывать наружность «моего маленького
принца», как я называю моего ребенка, рассказываю про его характер, про его привычки,
словом, все то, что меня так забавляет и радует в нем.
Передо мной кудрявая светлая головка, пытливые серые глазенки и пухлый ротик, уже сложенный в плаксивую гримаску.
Словом, он — маленький
принц.
Брундегильда и маленький
принц, сын рыцаря Трумвиля, плывут на большом корабле среди безбрежного океана, плывут в счастливую страну. В счастливой стране — земля из шоколада, и мармеладные деревья, и конфетные домики. А речки и озера из сиропа. Брундегильда говорит об этом сыну. И маленький
принц с широко раскрытыми глазами ловит каждое
слово… А корабль плывет. Ревут морские волны, и счастливая страна уже близко…
И мое лицо и мои глаза тоже. Я мгновенно забываю
слова роли, я вижу только одно: там на хорах, на первой скамейке, сидит красная, как вареный рак, няня Матреша, а на коленях у нее мой маленький
принц. Он, со свойственной его возрасту бесцеремонностью, поднял крошечный пальчик и указывает им на сцену прямо на меня и лепечет своим милым голоском...
Не помню, как я очутилась у комнаты доктора и Вити, как стучала в их дверь, умоляя Владимира Васильевича встать и прийти взглянуть поскорее на маленького
принца, как он, наскоро одевшись, прошел к нам и наклонился над моим ребенком… Ничего не помню, кроме того страшного, жуткого
слова, которое потрясло все мое существо, едва не лишив меня рассудка в первую минуту ужаса.
«Если не примут на Образцовую, надо забирать маленького
принца и Матрешу и ехать кочевать по провинции… Провинциальная актриса с семьей — ах, как это тяжело. Если бы еще рыцарь Трумвиль и тоненькая Брундегильда были богаты… Но, увы! Нам едва хватает на жизнь. Значит, необходимо остаться здесь, иными
словами, сыграть так, чтобы вакансия на Образцовую сцену осталась за мной».
Неточные совпадения
— Нет, это было нечто высшее чудачества и, уверяю вас, нечто даже святое! Человек гордый и рано оскорбленный, дошедший до той «насмешливости», о которой вы так метко упомянули, — одним
словом,
принц Гарри, как великолепно сравнил тогда Степан Трофимович и что было бы совершенно верно, если б он не походил еще более на Гамлета, по крайней мере по моему взгляду.
Что это за люди? — спрашивал я себя: просто ли глупцы, давшие друг другу
слово ни под каким видом не сознаваться в этом? или это переодетые
принцы, которым правила этикета не позволяют ни улыбаться не вовремя, ни поговорить по душе с человеком, не посвященным в тайны пенкоснимательской абракадабры? или, наконец, это банда оффенбаховских разбойников, давшая клятву накидываться и скалить зубы на всех, кто к ней не принадлежит?
Вот почему, смотря на такой юношеский порыв в залу театра даже седовласого старца, хотя, впрочем, не совсем седовласого, а так, около пятидесяти лет, плешивенького, и вообще человека с виду солидного свойства, капельдинер невольно вспомнил высокие
слова Гамлета, датского
принца:
И мастерица же рассказывать Варварушка! Каких только сказок она не знает! И про Илью Муромца и Соловья Разбойника, и про Бову-Королевича, и про
Принца, обороченного медведем; про красавицу Золушку, мачехину падчерицу,
словом, про все то, что так жадно глотается разгоревшимися ушками малюток-стрижек.
И, благодушно улыбаясь, он потирал руки. // Ах где же вы, мой маленький креольчик, // Мой смуглый
принц с Антильских островов. // Мой маленький китайский колокольчик, // Изящный, как духи, как песенка без
слов? // Такой беспомощный, как дикий одуванчик…