— Вот неправда! — слегка усмехаясь и мгновенно бледнея от волнения, произнесла всеобщая любимица. — Я
не холодная, не бесчувственная. Только люблю-то я тех, кто искренен, кто прост со мною. А ты что ни слово, то книжными выражениями сыпешь… И сама, часто не понимая, мне такие странные и глупые фразы говоришь. А…
Неточные совпадения
— Ха-ха, гадать! Куда уж гадать такой малышке! — снова беззвучно рассмеялась Васса. — Пускай только идет с нами. Попадемся — она выручит. Тетя Леля и бранить
не станет. Она Дунятку любит. А через нее, смотришь, спустит и нам вину… Ну, айда, девоньки, вперед! — И костлявая Васса засеменила полуобутыми, в одних чулках, ногами по
холодным доскам коридора, держа крепко за руку Дуню. Оня и Паша поспешили за ней.
Дорушку, Вассу, Любочку и прочих приюток она знала по прошлым двум годам, а с Дуней, поступившей за ее отсутствие, еще
не успела познакомиться. Но Дуня сразу понравилась своей кротостью чопорной и
холодной по внешности Нан. Дуня же со страхом и смущением поглядывала на «барышню», обладавшую такими сдержанными манерами, каждое движение у которой было рассчитано, точно у взрослой.
«Бедная Нан! Как она некрасива! Немного радостей даст жизнь этой девочке. И потом, этот характер! Ни приласкаться, ни поговорить
не может!
Холодная, черствая, замкнутая натура! Странно, что у меня, такой жизнерадостной и откровенно-ласковой со всеми, такая дочь?»
Никому никогда
не отказывавшая в своем религиозном усердии, Соня, худая, сутуловатая, босая, в одной рубашке, голыми коленями становилась на
холодном полу спальной и, приказав Дуне следовать ее примеру, исступленным от молитвенного экстаза голосом, ударяя рукою в грудь, шептала вдохновенно слова всех молитв, которые только знала.
Так думалось Дуне, и все-таки
не тянуло ее к баронессе и ее
холодной дочери.
Но замирая от ужаса, с
холодными капельками пота на лбу, Дуняша уже
не слушает его…
Пески… сосны… холмы… пограничная с Финляндией речонка Сестра, вбегающая в залив, и «оно», самое море, серо-сизое,
холодное, далекое, с темнеющими берегами Финляндии с одной стороны, окруженное дачными местностями чуть
не вплоть до самого Петербурга с прочих сторон…
— Ты слышишь, как он играет, Вальтер, и что он играет! Ах, Дуня, эту бесподобную симфонию он сочинил сам… для меня… То, что он играет сейчас, называется «Встреча»… В ней юноша встречает девушку и дает ей слово вечно любить ее… Да, Дуня, глупенькая, маленькая птичка… Талантливый, знаменитый, прекрасный Вальтер любит меня! Меня, одинокую, никому
не нужную,
холодную, черствую, нелюбимую даже собственной матерью.
Кто заметил первый течь в лодке, так они и
не узнали. Чьи ноги почувствовали первые
холодную змейку студеной морской струи.
Она
не договорила…
Холодная струйка словно ужалила ей ноги сквозь тонкие туфли и ажурный чулок… Зажурчало посередине под дном лодки… И неожиданно еще с большим напором хлынула
холодная струя…
Она
не умела ласкать ее, эту
холодную, сухую по виду девушку, ей некогда было заниматься ею, светские обязанности и некоторая небрежность к роли матери мешали ей в этом, но сейчас, сейчас, когда Нан гибла там, в глубине залива, безумный порыв любви к ней захватил баронессу.
Неточные совпадения
Недаром наши странники // Поругивали мокрую, //
Холодную весну. // Весна нужна крестьянину // И ранняя и дружная, // А тут — хоть волком вой! //
Не греет землю солнышко, // И облака дождливые, // Как дойные коровушки, // Идут по небесам. // Согнало снег, а зелени // Ни травки, ни листа! // Вода
не убирается, // Земля
не одевается // Зеленым ярким бархатом // И, как мертвец без савана, // Лежит под небом пасмурным // Печальна и нага.
Он с
холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что всего более — он для пользы и славы отечества
не устрашается забыть свою собственную славу.
— Ясность
не в форме, а в любви, — сказала она, всё более и более раздражаясь
не словами, а тоном
холодного спокойствия, с которым он говорил. — Для чего ты желаешь этого?
И, странное дело, он чувствовал себя совершенно
холодным и
не испытывал ни горя, ни потери, ни еще меньше жалости к брату.
Никто, кроме самых близких людей к Алексею Александровичу,
не знал, что этот с виду самый
холодный и рассудительный человек имел одну, противоречившую общему складу его характера, слабость.