Неточные совпадения
Нестерпимо потянуло ее назад, в деревню… Коричневый дом с его садом казались бедной
девочке каким-то заколдованным местом, чужим и
печальным, откуда нет и не будет возврата ей, Дуне. Мучительно забилось сердечко… Повлекло на волю… В бедную родную избенку, на кладбище к дорогим могилкам, в знакомый милый лес, к коту Игнатке, в ее уютный уголок, на теплую лежанку… Дуня и не заметила, как слезинки одна за другою скатывались по ее захолодевшему личику, как губы помимо воли
девочки шептали что-то…
— Не надо, чтоб божилась. Грешно это, Васса! — проговорила некрасивая смуглая
девочка с лицом недетски серьезным и
печальным.
Протянулась мучительная пауза. Все шесть
девочек чувствовали себя как-то не по себе. Особенно тоскливо стало на душе Дуни. Впечатлительное, чуткое сердечко подростка почуяло инстинктом какую-то глухую драму, перенесенную этой молоденькой аристократкой, жившей среди роскоши и богатства и в то же время чувствовавшей себя такой одинокой и
печальной.
Неточные совпадения
Женщина рассказала
печальную историю, перебивая рассказ умильным гульканием
девочке и уверениями, что Мери в раю. Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь простой лампы — будь теперь они все вместе, втроем — был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой.
Накануне того дня и через семь лет после того, как Эгль, собиратель песен, рассказал
девочке на берегу моря сказку о корабле с Алыми Парусами, Ассоль в одно из своих еженедельных посещений игрушечной лавки вернулась домой расстроенная, с
печальным лицом.
— Как не быть? Я взрослая, не
девочка! — с
печальной важностью сказала она, помолчав.
Он вышел и хлопнул дверью. Я в другой раз осмотрелся. Изба показалась мне еще
печальнее прежнего. Горький запах остывшего дыма неприятно стеснял мне дыхание.
Девочка не трогалась с места и не поднимала глаз; изредка поталкивала она люльку, робко наводила на плечо спускавшуюся рубашку; ее голые ноги висели, не шевелясь.
Ребенок не привыкал и через год был столько же чужд, как в первый день, и еще
печальнее. Сама княгиня удивлялась его «сериозности» и иной раз, видя, как она часы целые уныло сидит за маленькими пяльцами, говорила ей: «Что ты не порезвишься, не пробежишь»,
девочка улыбалась, краснела, благодарила, но оставалась на своем месте.