Между тем из своей комнаты выбежала Сова, забыв снять папильотки, в которые всегда закручивала свои жиденькие волосы на ночь, a из противоположной
половины дома вихрем неслась Анна Андреевна, истерически выкрикивая...
Дом представлял из себя великолепную развалину: карнизы обвалились, крыша проржавела и отстала во многих местах от стропил целыми полосами; массивные колонны давно облупились, и сквозь отставшую штукатурку выглядывали обсыпавшиеся кирпичи;
половина дома стояла незанятой и печально смотрела своими почерневшими окнами без рам и стекол.
…Восемь лет спустя, в другой
половине дома, где была следственная комиссия, жила женщина, некогда прекрасная собой, с дочерью-красавицей, сестра нового обер-полицмейстера.
— Вот здесь я деловой человек, — объяснил Стабровский, показывая Луковникову свой кабинет. — Именно таким вы меня знали до сих пор. Сюда ко мне приходят люди, которые зависят от меня и которые завидуют мне, а вот я вам покажу другую
половину дома, где я самый маленький человек и сам нахожусь в зависимости от всех.
Но особенно крепко захватил и потянул меня к себе нахлебник Хорошее Дело. Он снимал в задней
половине дома комнату рядом с кухней, длинную, в два окна — в сад и на двор.
Неточные совпадения
Ранним утром выступил он в поход и дал делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (дело происходило в
половине сентября). Солнце играло на касках и ружьях солдат; крыши
домов и улицы были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и из окон каждого
дома виднелось веселое пламя.
Как это ни странно может показаться, но Константин Левин был влюблен именно в
дом, в семью, в особенности в женскую
половину семьи Щербацких.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять с
половиной рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.
— Нет, ты мне всё-таки скажи… Ты видишь мою жизнь. Но ты не забудь, что ты нас видишь летом, когда ты приехала, и мы не одни… Но мы приехали раннею весной, жили совершенно одни и будем жить одни, и лучше этого я ничего не желаю. Но представь себе, что я живу одна без него, одна, а это будет… Я по всему вижу, что это часто будет повторяться, что он
половину времени будет вне
дома, — сказала она, вставая и присаживаясь ближе к Долли.
— Славная у тебя лошадь! — говорил Азамат. — Если бы я был хозяин в
доме и имел табун в триста кобыл, то отдал бы
половину за твоего скакуна, Казбич!