Она увидела, что идет домой, когда прошла уже ворота Пажеского корпуса, взяла извозчика и приехала счастливо, побила у двери отворившего ей Федю,
бросилась к шкапчику, побила высунувшуюся на шум Матрену,
бросилась опять к шкапчику,
бросилась в
комнату Верочки,
через минуту выбежала к шкапчику, побежала опять в
комнату Верочки, долго оставалась там, потом пошла по
комнатам, ругаясь, но бить было уже некого: Федя бежал на грязную лестницу, Матрена, подсматривая в щель Верочкиной
комнаты, бежала опрометью, увидев, что Марья Алексевна поднимается, в кухню не попала, а очутилась в спальной под кроватью Марьи Алексевны, где и пробыла благополучно до мирного востребования.
Она
бросалась в постель, закрывала лицо руками и
через четверть часа вскакивала, ходила по
комнате, падала в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять
бросалась в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и
через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним в
комнату мужа, бросила его да стол, и
бросилась в свою
комнату, упала в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?