Неточные совпадения
Я
думаю,
что не буду нуждаться; но если буду, обращусь к тебе; позаботься же, чтоб у тебя на всякий случай было готово несколько денег для меня; ведь ты знаешь, у меня много надобностей, расходов, хоть я и скупа; я не могу обойтись без этого.
Читатель не ограничивается такими легкими заключениями, — ведь у мужчины мыслительная способность и от природы сильнее, да и развита гораздо больше,
чем у женщины; он говорит, — читательница тоже, вероятно,
думает это, но не считает нужным говорить, и потому я не имею основания спорить с нею, — читатель говорит: «я знаю,
что этот застрелившийся господин не застрелился».
Да, первые страницы рассказа обнаруживают,
что я очень плохо
думаю о публике.
Автору не до прикрас, добрая публика, потому
что он все
думает о том, какой сумбур у тебя в голове, сколько лишних, лишних страданий делает каждому человеку дикая путаница твоих понятий.
Я сердит на тебя за то,
что ты так зла к людям, а ведь люди — это ты:
что же ты так зла к самой себе. Потому я и браню тебя. Но ты зла от умственной немощности, и потому, браня тебя, я обязан помогать тебе. С
чего начать оказывание помощи? да хоть с того, о
чем ты теперь
думаешь:
что это за писатель, так нагло говорящий со мною? — я скажу тебе, какой я писатель.
А Верочка, наряженная, идет с матерью в церковь да
думает: «к другой шли бы эти наряды, а на меня
что ни надень, все цыганка — чучело, как в ситцевом платье, так и в шелковом.
А у вас в книгах, Верочка, написано,
что не годится так жить, — а ты
думаешь, я этого не знаю?
— Мсье Сторешни́к! — Сторешников возликовал: француженка обращалась к нему в третий раз во время ужина: — мсье Сторешни́к! вы позвольте мне так называть вас, это приятнее звучит и легче выговаривается, — я не
думала,
что я буду одна дама в вашем обществе; я надеялась увидеть здесь Адель, — это было бы приятно, я ее так редко ежу.
— Не верьте ему, m-lle Жюли, — сказал статский, — он боится открыть вам истину,
думает,
что вы рассердитесь, когда узнаете,
что он бросил француженку для русской.
— Ты напрасно
думаешь, милая Жюли,
что в нашей нации один тип красоты, как в вашей. Да и у вас много блондинок. А мы, Жюли, смесь племен, от беловолосых, как финны («Да, да, финны», заметила для себя француженка), до черных, гораздо чернее итальянцев, — это татары, монголы («Да, монголы, знаю», заметила для себя француженка), — они все дали много своей крови в нашу! У нас блондинки, которых ты ненавидишь, только один из местных типов, — самый распространенный, но не господствующий.
— Да, — сказал статский, лениво потягиваясь: — ты прихвастнул, Сторешников; у вас дело еще не кончено, а ты уж наговорил,
что живешь с нею, даже разошелся с Аделью для лучшего заверения нас. Да, ты описывал нам очень хорошо, но описывал то,
чего еще не видал; впрочем, это ничего; не за неделю до нынешнего дня, так через неделю после нынешнего дня, — это все равно. И ты не разочаруешься в описаниях, которые делал по воображению; найдешь даже лучше,
чем думаешь. Я рассматривал: останешься доволен.
Он справился о здоровье Веры Павловны — «я здорова»; он сказал,
что очень рад, и навел речь на то,
что здоровьем надобно пользоваться, — «конечно, надобно», а по мнению Марьи Алексевны, «и молодостью также»; он совершенно с этим согласен, и
думает,
что хорошо было бы воспользоваться нынешним вечером для поездки за город: день морозный, дорога чудесная.
— То-то, батюшка, я уж и сначала догадывалась,
что вы что-нибудь неспросту приехали,
что уроки-то уроками, а цель у вас другая, да я не то полагала; я
думала, у вас ему другая невеста приготовлена, вы его у нас отбить хотите, — погрешила на вас, окаянная, простите великодушно.
— «Только-то —
думает спасаемый: — я
думал, уж она черт знает
чего потребует, и уж чорт знает на
что ни был бы готов».
Я не привыкла к богатству — мне самой оно не нужно, — зачем же я стану искать его только потому,
что другие
думают,
что оно всякому приятно и, стало быть, должно быть приятно мне?
Сторешников чаще и чаще начал
думать: а
что, как я в самом деле возьму да женюсь на ней?
Сторешников слышал и видел,
что богатые молодые люди приобретают себе хорошеньких небогатых девушек в любовницы, — ну, он и добивался сделать Верочку своею любовницею: другого слова не приходило ему в голову; услышал он другое слово: «можно жениться», — ну, и стал
думать на тему «жена», как прежде
думал на тему «любовница».
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже
думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни, сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка не выходила из своей комнаты, он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно, сказала,
что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая мать, должна узнать мнение дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
Видя,
что сын ушел, Анна Петровна прекратила обморок. Сын решительно отбивается от рук! В ответ на «запрещаю!» он объясняет,
что дом принадлежит ему! — Анна Петровна
подумала,
подумала, излила свою скорбь старшей горничной, которая в этом случае совершенно разделяла чувства хозяйки по презрению к дочери управляющего, посоветовалась с нею и послала за управляющим.
— Так было, ваше превосходительство,
что Михаил Иванович выразили свое намерение моей жене, а жена сказала им,
что я вам, Михаил Иванович, ничего не скажу до завтрего утра, а мы с женою были намерены, ваше превосходительство, явиться к вам и доложить обо всем, потому
что как в теперешнее позднее время не осмеливались тревожить ваше превосходительство. А когда Михаил Иванович ушли, мы сказали Верочке, и она говорит: я с вами, папенька и маменька, совершенно согласна,
что нам об этом
думать не следует.
— Я не знаю,
что и
подумать, maman; вы так странно…
— Вы увидите,
что нисколько не странно;
подумайте, может быть, и отгадаете.
Марья Алексевна решительно не знала,
что и
думать о Верочке.
В первую минуту Марья Алексевна
подумала,
что, если б она была на месте Верочки, она поступила бы умнее, отправилась бы, но,
подумав, поняла,
что не отправляться — гораздо умнее.
Верочка после двух — трех ее колких фраз ушла в свою комнату; пока они не ушла, Марья Алексевна не
думала,
что нужно уйти,
думала,
что нужно отвечать колкостями на колкости, но, когда Верочка ушла, Марья Алексевна сейчас поняла: да, уйти лучше всего, — пусть ее допекает сын, это лучше!
«Однако же — однако же», —
думает Верочка, —
что такое «однако же»? — Наконец нашла,
что такое это «однако же» — «однако же он держит себя так, как держал бы Серж, который тогда приезжал с доброю Жюли. Какой же он дикарь? Но почему же он так странно говорит о девушках, о том,
что красавиц любят глупые и — и —
что такое «и» — нашла
что такое «и» — и почему же он не хотел ничего слушать обо мне, сказал,
что это не любопытно?
Однако ж это «пожалуй» звучит похоже на тo,
что «я готова, чтобы только отвязаться», —
думает учитель.
Осматривая собравшихся гостей, Лопухов увидел,
что в кавалерах нет недостатка: при каждой из девиц находился молодой человек, кандидат в женихи или и вовсе жених. Стало быть, Лопухова пригласили не в качестве кавалера; зачем же?
Подумавши, он вспомнил,
что приглашению предшествовало испытание его игры на фортепьяно. Стало быть, он позван для сокращения расходов, чтобы не брать тапера. «Хорошо, —
подумал он: — извините, Марья Алексевна», и подошел к Павлу Константинычу.
— Не будет? — перебила Верочка: — я сама
думала,
что их не будет: но как их не будет, этого я не умела придумать — скажите, как?
Что подумала Марья Алексевна о таком разговоре, если подслушала его? Мы, слышавшие его весь, с начала до конца, все скажем,
что такой разговор во время кадрили — очень странен.
— Зачем он считается женихом? — зачем! — одного я не могу сказать вам, мне тяжело. А другое могу сказать: мне жаль его. Он так любит меня. Вы скажете: надобно высказать ему прямо,
что я
думаю о нашей свадьбе — я говорила; он отвечает: не говорите, это убивает меня, молчите.
Интриганка, хитрит, хочет быть богата, хочет войти в светское общество, блистать, будет держать мужа под башмаком, вертеть им, обманывать его, — разве я не знаю,
что все обо мне так
думают?
«Как это так скоро, как это так неожиданно, —
думает Верочка, одна в своей комнате, по окончании вечера: — в первый раз говорили и стали так близки! за полчаса вовсе не знать друг друга и через час видеть,
что стали так близки! как это странно!»
Ведь
думают,
что любовь — тревожное чувство.
«Как это странно, —
думает Верочка: — ведь я сама все это передумала, перечувствовала,
что он говорит и о бедных, и о женщинах, и о том, как надобно любить, — откуда я это взяла?
А ведь я
думала,
что это самые лучшие книги.
Нет, им только жалко, а они
думают,
что в самом деле так и останется, как теперь, — немного получше будет, а все так же.
А того они не говорят,
что я
думала.
Если бы они это говорили, я бы знала,
что умные и добрые люди так
думают; а то ведь мне все казалось,
что это только я так
думаю, потому
что я глупенькая девочка,
что кроме меня, глупенькой, никто так не
думает, никто этого в самом деле не ждет.
Потом вдруг круто поворотила разговор на самого учителя и стала расспрашивать, кто он,
что он, какие у него родственники, имеют ли состояние, как он живет, как
думает жить; учитель отвечал коротко и неопределенно,
что родственники есть, живут в провинции, люди небогатые, он сам живет уроками, останется медиком в Петербурге; словом сказать, из всего этого не выходило ничего.
— Вот вы говорите,
что останетесь здесь доктором; а здешним докторам, слава богу, можно жить: еще не
думаете о семейной жизни, или имеете девушку на примете?
А факт был тот,
что Верочка, слушавшая Лопухова сначала улыбаясь, потом серьезно,
думала,
что он говорит не с Марьей Алексевною, а с нею, и не шутя, а правду, а Марья Алексевна, с самого начала слушавшая Лопухова серьезно, обратилась к Верочке и сказала: «друг мой, Верочка,
что ты все такой букой сидишь?
Вот Верочка играет, Дмитрий Сергеич стоит и слушает, а Марья Алексевна смотрит, не запускает ли он глаз за корсет, — нет, и не
думает запускать! или иной раз вовсе не глядит на Верочку, а так куда-нибудь глядит, куда случится, или иной раз глядит на нее, так просто в лицо ей глядит, да так бесчувственно,
что сейчас видно: смотрит на нее только из учтивости, а сам
думает о невестином приданом, — глаза у него не разгораются, как у Михаила Иваныча.
— Нельзя, наблюдаю, Михаил Иваныч; такая уж обязанность матери, чтобы дочь в чистоте сохранить, и могу вам поручиться насчет Верочки. Только вот
что я
думаю, Михаил Иваныч: король-то французский какой был веры?
Да и я сам, хотя полюбил ученье, стал ли бы тратить время на него, если бы не
думал,
что трата вознаградится с процентами?
Но я
думала,
что это мои личные мысли,
что умные и ученые люди
думают иначе, оттого и было колебанье.
Вот именно этот подслушанный разговор и привел Марью Алексевну к убеждению,
что беседы с Дмитрием Сергеичем не только не опасны для Верочки, — это она и прежде
думала, — а даже принесут ей пользу, помогут ее заботам, чтобы Верочка бросила глупые неопытные девические мысли и поскорее покончила венчаньем дело с Михаилом Иванычем.
А своего адреса уж, конечно, никак не мог Лопухов выставить в объявлении:
что подумали бы о девушке, о которой некому позаботиться, кроме как студенту!
Кирсанов и не
подумал сказать: «да ты, брат, не влюбился ли,
что больно усердно хлопочешь».
Лопухов и не
подумал сказать: «а я, брат, очень ею заинтересовался», или, если не хотел говорить этого, то и не
подумал заметить в предотвращение такой догадки: «ты не
подумай, Александр,
что я влюбился».