Неточные совпадения
Мы грубы, но от нашей грубости терпим мы же сами. Мы исполнены предрассудков, но ведь мы же сами страдаем от них, это чувствуется нами. Будем искать счастья, и найдем гуманность, и
станем добры, — это дело пойдет, —
поживем, доживем.
Так
станем жить по старым.
Когда он был в третьем курсе, дела его
стали поправляться: помощник квартального надзирателя предложил ему уроки, потом
стали находиться другие уроки, и вот уже два года перестал нуждаться и больше года
жил на одной квартире, но не в одной, а в двух разных комнатах, — значит, не бедно, — с другим таким же счастливцем Кирсановым.
Потом вдруг круто поворотила разговор на самого учителя и
стала расспрашивать, кто он, что он, какие у него родственники, имеют ли состояние, как он
живет, как думает
жить; учитель отвечал коротко и неопределенно, что родственники есть,
живут в провинции, люди небогатые, он сам
живет уроками, останется медиком в Петербурге; словом сказать, из всего этого не выходило ничего.
— Нынче поутру Кирсанов дал мне адрес дамы, которая назначила мне завтра быть у нее. Я лично незнаком с нею, но очень много слышал о ней от нашего общего знакомого, который и был посредником. Мужа ее знаю я сам, — мы виделись у этого моего знакомого много раз. Судя по всему этому, я уверен, что в ее семействе можно
жить. А она, когда давала адрес моему знакомому, для передачи мне, сказала, что уверена, что сойдется со мною в условиях.
Стало быть, мой друг, дело можно считать почти совершенно конченным.
— Ах, мой милый, нам будет очень, очень мало нужно. Но только я не хочу так: я не хочу
жить на твои деньги. Ведь я и теперь имею уроки. Я их потеряю тогда — ведь маменька всем расскажет, что я злодейка. Но найдутся другие уроки. Я
стану жить. Да, ведь так надобно? Ведь мне не не должно
жить на твои деньги?
— Смешные, так смешные, мой миленький, — что нам за дело? Мы
станем жить по — своему, как нам лучше. Как же мы будем
жить еще, мой миленький?
— Меня, я думаю, дома ждут обедать, — сказала Верочка: — пора. Теперь, мой миленький, я и три и четыре дня
проживу в своем подвале без тоски, пожалуй, и больше
проживу, —
стану я теперь тосковать! ведь мне теперь нечего бояться — нет, ты меня не провожай: я поеду одна, чтобы не увидали как-нибудь.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо
стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор
стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту,
стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка
живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится,
стало быть, тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
От этого через несколько времени пошли дальше: сообразили, что выгодно будет таким порядком устроить покупку хлеба и других припасов, которые берутся каждый день в булочных и мелочных лавочках; но тут же увидели, что для этого надобно всем
жить по соседству:
стали собираться по нескольку на одну квартиру, выбирать квартиры подле мастерской.
Чувствую: не могу я делать того, чем
жила; зарежьте меня, с голоду буду умирать, не
стану делать.
Пока актриса оставалась на сцене, Крюковой было очень хорошо
жить у ней: актриса была женщина деликатная, Крюкова дорожила своим местом — другое такое трудно было бы найти, — за то, что не имеет неприятностей от госпожи, Крюкова привязалась и к ней; актриса, увидев это,
стала еще добрее.
И действительно, она порадовалась; он не отходил от нее ни на минуту, кроме тех часов, которые должен был проводить в гошпитале и Академии; так
прожила она около месяца, и все время были они вместе, и сколько было рассказов, рассказов обо всем, что было с каждым во время разлуки, и еще больше было воспоминаний о прежней жизни вместе, и сколько было удовольствий: они гуляли вместе, он нанял коляску, и они каждый день целый вечер ездили по окрестностям Петербурга и восхищались ими; человеку так мила природа, что даже этою жалкою, презренною, хоть и стоившею миллионы и десятки миллионов, природою петербургских окрестностей радуются люди; они читали, они играли в дурачки, они играли в лото, она даже
стала учиться играть в шахматы, как будто имела время выучиться.
— Моя милая, ангел мой, всему своя пора. И то, как мы прежде
жили с тобою — любовь; и то, как теперь
живем, — любовь; одним нужна одна, другим — другая любовь: тебе прежде было довольно одной, теперь нужна другая. Да, ты теперь
стала женщиной, мой друг, и что прежде было не нужно тебе,
стало нужно теперь.
Если бы мы
стали жить с кем-нибудь, мы и те, кто
стал бы с нами
жить,
стали бы сберегать почти половину своих расходов.
«Мой милый, никогда не была я так сильно привязана к тебе, как теперь. Если б я могла умереть за тебя! О, как бы я была рада умереть, если бы ты от этого
стал счастливее! Но я не могу
жить без него. Я обижаю тебя, мой милый, я убиваю тебя, мой друг, я не хочу этого. Я делаю против своей воли. Прости меня, прости меня».
Он принял боксерскую диэту:
стал кормить себя — именно кормить себя — исключительно вещами, имеющими репутацию укреплять физическую силу, больше всего бифштексом, почти сырым, и с тех пор всегда
жил так.
Да я уж и не рос последние два — три года перед тем, как мы
стали жить вместе.
— «Но кто хочет постоянно
жить в них?» — «
Живут, как вы
живете в своих Петербургах, Парижах, Лондонах, — кому ж какое дело? кто
станет мешать?
— «Иди же еще посмотреть немножко, как
живут люди через несколько времени после того, как
стали понимать то, что давно понимала ты».