Неточные совпадения
Слуга подождал четверть часа, опять
стал будить, опять
не добудился.
Добрые и сильные, честные и умеющие, недавно вы начали возникать между нами, но вас уже
не мало, и быстро
становится все больше.
Прежде мать водила ее чуть ли
не в лохмотьях, а теперь
стала наряжать.
Через полгода мать перестала называть Верочку цыганкою и чучелою, а
стала наряжать лучше прежнего, а Матрена, — это была уже третья Матрена, после той: у той был всегда подбит левый глаз, а у этой разбита левая скула, но
не всегда, — сказала Верочке, что собирается сватать ее начальник Павла Константиныча, и какой-то важный начальник, с орденом на шее.
Чай, наполовину налитый густыми, вкусными сливками, разбудил аппетит. Верочка приподнялась на локоть и
стала пить. — «Как вкусен чай, когда он свежий, густой и когда в нем много сахару и сливок! Чрезвычайно вкусен! Вовсе
не похож на тот спитой, с одним кусочком сахару, который даже противен. Когда у меня будут свои деньги, я всегда буду пить такой чай, как этот».
— Благодарю, Серж. Карамзин — историк; Пушкин — знаю; эскимосы в Америке; русские — самоеды; да, самоеды, — но это звучит очень мило са-мо-е-ды! Теперь буду помнить. Я, господа, велю Сержу все это говорить мне, когда мы одни, или
не в нашем обществе. Это очень полезно для разговора. Притом науки — моя страсть; я родилась быть m-me
Сталь, господа. Но это посторонний эпизод. Возвращаемся к вопросу: ее нога?
— Садись ко мне на колени, моя милая Жюли. — Он
стал ласкать ее, она успокоилась. — Как я люблю тебя в такие минуты! Ты славная женщина. Ну, что ты
не соглашаешься повенчаться со мною? сколько раз я просил тебя об этом! Согласись.
— Если вы будете выламывать дверь, я разобью окно и
стану звать на помощь. А вам
не дамся в руки живая.
— Маменька, прежде я только
не любила вас; а со вчерашнего вечера мне
стало вас и жалко. У вас было много горя, и оттого вы
стали такая. Я прежде
не говорила с вами, а теперь хочу говорить, только когда вы
не будете сердиться. Поговорим тогда хорошенько, как прежде
не говорили.
Конечно,
не очень-то приняла к сердцу эти слова Марья Алексевна; но утомленные нервы просят отдыха, и у Марьи Алексевны
стало рождаться раздумье:
не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, когда она, мерзавка, уж совсем отбивается от рук? Ведь без нее ничего нельзя сделать, ведь
не женишь же без ней на ней Мишку дурака! Да ведь еще и неизвестно, что она ему сказала, — ведь они руки пожали друг другу, — что ж это значит?
— Что ж, он хотел обмануть вашу мать, или они оба были в заговоре против вас? — Верочка горячо
стала говорить, что ее мать уж
не такая же дурная женщина, чтобы быть в заговоре. — Я сейчас это увижу, — сказала Жюли. — Вы оставайтесь здесь, — вы там лишняя. — Жюли вернулась в залу.
— Хорошо — с; ну, а вот это вы назовете сплетнями. — Он
стал рассказывать историю ужина. Марья Алексевна
не дала ему докончить: как только произнес он первое слово о пари, она вскочила и с бешенством закричала, совершенно забывши важность гостей...
— Мсье Сторешни́к, — начала она холодным, медленным тоном: — вам известно мое мнение о деле, по которому мы видимся теперь и которое,
стало быть, мне
не нужно вновь характеризовать.
Жюли
стала объяснять выгоды: вы избавитесь от преследований матери, вам грозит опасность быть проданной, он
не зол, а только недалек, недалекий и незлой муж лучше всякого другого для умной женщины с характером, вы будете госпожею в доме.
Я
не привыкла к богатству — мне самой оно
не нужно, — зачем же я
стану искать его только потому, что другие думают, что оно всякому приятно и,
стало быть, должно быть приятно мне?
Я
не была в обществе,
не испытывала, что значит блистать, и у меня еще нет влечения к этому, — зачем же я
стану жертвовать чем-нибудь для блестящего положения только потому, что, по мнению других, оно приятно?
Сторешников слышал и видел, что богатые молодые люди приобретают себе хорошеньких небогатых девушек в любовницы, — ну, он и добивался сделать Верочку своею любовницею: другого слова
не приходило ему в голову; услышал он другое слово: «можно жениться», — ну, и
стал думать на тему «жена», как прежде думал на тему «любовница».
Была и еще одна причина в том же роде: мать Сторешникова, конечно,
станет противиться женитьбе — мать в этом случае представительница света, — а Сторешников до сих пор трусил матери и, конечно, тяготился своею зависимостью от нее. Для людей бесхарактерных очень завлекательна мысль: «я
не боюсь; у меня есть характер».
Пошли обедать. Обедали молча. После обеда Верочка ушла в свою комнату. Павел Константиныч прилег, по обыкновению, соснуть. Но это
не удалось ему: только что
стал он дремать, вошла Матрена и сказала, что хозяйский человек пришел; хозяйка просит Павла Константиныча сейчас же пожаловать к ней. Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?
Как только она позвала Верочку к папеньке и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара, что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки,
стали упрекать, что она
не по — приятельски себя ведет, ничего им до сих пор
не сказала; младшая горничная
не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего
не скрывала; ей сказали — «я сама ничего
не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это он сделал потихоньку от матери, коли я ничего
не слыхала, уж я все то должна знать, что Анна Петровна знает», и пошла сообщить барыне.
Обстоятельства были так трудны, что Марья Алексевна только махнула рукою. То же самое случилось и с Наполеоном после Ватерлооской битвы, когда маршал Груши оказался глуп, как Павел Константиныч, а Лафайет
стал буянить, как Верочка: Наполеон тоже бился, бился, совершал чудеса искусства, — и остался
не при чем, и мог только махнуть рукой и сказать: отрекаюсь от всего, делай, кто хочет, что хочет и с собою, и со мною.
Известно, как в прежние времена оканчивались подобные положения: отличная девушка в гадком семействе; насильно навязываемый жених пошлый человек, который ей
не нравится, который сам по себе был дрянноватым человеком, и
становился бы чем дальше, тем дряннее, но, насильно держась подле нее, подчиняется ей и понемногу
становится похож на человека таксебе,
не хорошего, но и
не дурного.
Но теперь чаще и чаще
стали другие случаи: порядочные люди
стали встречаться между собою. Да и как же
не случаться этому все чаще и чаще, когда число порядочных людей растет с каждым новым годом? А со временем это будет самым обыкновенным случаем, а еще со временем и
не будет бывать других случаев, потому что все люди будут порядочные люди. Тогда будет очень хорошо.
Она
не прибавила в мыслях: «а впрочем,
не интересуюсь», потому что и вопроса
не было,
станет ли она им интересоваться.
Разве Федя
не говорил ей столько, что скучно
стало и слушать?
Когда он был в третьем курсе, дела его
стали поправляться: помощник квартального надзирателя предложил ему уроки, потом
стали находиться другие уроки, и вот уже два года перестал нуждаться и больше года жил на одной квартире, но
не в одной, а в двух разных комнатах, — значит,
не бедно, — с другим таким же счастливцем Кирсановым.
Это черта любопытная; в последние лет десять
стала являться между некоторыми лучшими из медицинских студентов решимость
не заниматься, по окончании курса, практикою, которая одна дает медику средства для достаточной жизни, и при первой возможности бросить медицину для какой-нибудь из ее вспомогательных наук — для физиологии, химии, чего-нибудь подобного.
Верочка взяла первые ноты, какие попались, даже
не посмотрев, что это такое, раскрыла тетрадь опять, где попалось, и
стала играть машинально, — все равно, что бы ни сыграть, лишь бы поскорее отделаться. Но пьеса попалась со смыслом, что-то из какой-то порядочной оперы, и скоро игра девушки одушевилась. Кончив, она хотела встать.
Осматривая собравшихся гостей, Лопухов увидел, что в кавалерах нет недостатка: при каждой из девиц находился молодой человек, кандидат в женихи или и вовсе жених.
Стало быть, Лопухова пригласили
не в качестве кавалера; зачем же? Подумавши, он вспомнил, что приглашению предшествовало испытание его игры на фортепьяно.
Стало быть, он позван для сокращения расходов, чтобы
не брать тапера. «Хорошо, — подумал он: — извините, Марья Алексевна», и подошел к Павлу Константинычу.
Она настаивала, чтобы вечера вовсе
не было, но вечер устроился, маленький, без выставки,
стало быть, неотяготительный для нее, и она, — чего никак
не ожидала, — забыла свое горе: в эти годы горевать так
не хочется, бегать, хохотать и веселиться так хочется, что малейшая возможность забыть заставляет забыть на время горе.
Она скажет: «скорее умру, чем —
не то что потребую,
не то что попрошу, — а скорее, чем допущу, чтобы этот человек сделал для меня что-нибудь, кроме того, что ему самому приятно; умру скорее, чем допущу, чтобы он для меня
стал к чему-нибудь принуждать себя, в чем-нибудь стеснять себя».
«Как это так скоро, как это так неожиданно, — думает Верочка, одна в своей комнате, по окончании вечера: — в первый раз говорили и
стали так близки! за полчаса вовсе
не знать друг друга и через час видеть, что
стали так близки! как это странно!»
Нет, Верочка, это
не странно, что передумала и приняла к сердцу все это ты, простенькая девочка,
не слышавшая и фамилий-то тех людей, которые
стали этому учить и доказали, что этому так надо быть, что это непременно так будет, что «того
не может
не быть;
не странно, что ты поняла и приняла к сердцу эти мысли, которых
не могли тебе ясно представить твои книги: твои книги писаны людьми, которые учились этим мыслям, когда они были еще мыслями; эти мысли казались удивительны, восхитительны, — и только.
А ты
не знаешь, что это странно, а я знаю, что это
не странно, что это одно и натурально, одно и по — человечески; просто по — человечески; — «я чувствую радость и счастье» — значит «мне хочется, чтобы все люди
стали радостны и счастливы» — по — человечески, Верочка, эти обе мысли одно.
Потом вдруг круто поворотила разговор на самого учителя и
стала расспрашивать, кто он, что он, какие у него родственники, имеют ли состояние, как он живет, как думает жить; учитель отвечал коротко и неопределенно, что родственники есть, живут в провинции, люди небогатые, он сам живет уроками, останется медиком в Петербурге; словом сказать, из всего этого
не выходило ничего.
Что это? учитель уж и позабыл было про свою фантастическую невесту, хотел было сказать «
не имею на примете», но вспомнил: «ах, да ведь она подслушивала!» Ему
стало смешно, — ведь какую глупость тогда придумал! Как это я сочинил такую аллегорию, да и вовсе
не нужно было! Ну вот, подите же, говорят, пропаганда вредна — вон, как на нее подействовала пропаганда, когда у ней сердце чисто и
не расположено к вредному; ну, подслушала и поняла, так мне какое дело?
Верочка сначала едва удерживалась от слишком заметной улыбки, но постепенно ей
стало казаться, — как это ей
стало казаться? — нет, это
не так, нет, это так! что Лопухов, хоть отвечал Марье Алексевне, но говорит
не с Марьей Алексевною, а с нею, Верочкою, что над Марьей Алексевною он подшучивает, серьезно же и правду, и только правду, говорит одной ей, Верочке.
— Это было для Верочки и для Дмитрия Сергеича, — он теперь уж и в мыслях Марьи Алексевны был
не «учитель», а «Дмитрий Сергеич»; — а для самой Марьи Алексевны слова ее имели третий, самый натуральный и настоящий смысл: «надо его приласкать; знакомство может впоследствии пригодиться, когда будет богат, шельма»; это был общий смысл слов Марьи Алексевны для Марьи Алексевны, а кроме общего, был в них для нее и частный смысл: «приласкавши,
стану ему говорить, что мы люди небогатые, что нам тяжело платить по целковому за урок».
Со стороны частного смысла их для нее самой, то есть сбережения платы за уроки, Марья Алексевна достигла большего успеха, чем сама рассчитывала; когда через два урока она повела дело о том, что они люди небогатые, Дмитрий Сергеич
стал торговаться, сильно торговался, долго
не уступал, долго держался на трехрублевом (тогда еще были трехрублевые, т. е., если помните, монета в 75 к...
По-видимому, частный смысл ее слов, — надежда сбить плату, — противоречил ее же мнению о Дмитрии Сергеиче (
не о Лопухове, а о Дмитрии Сергеиче), как об алчном пройдохе: с какой
стати корыстолюбец будет поступаться в деньгах для нашей бедности? а если Дмитрий Сергеич поступился, то, по — настоящему, следовало бы ей разочароваться в нем, увидеть в нем человека легкомысленного и, следовательно, вредного.
Третий результат слов Марьи Алексевны был, разумеется, тот, что Верочка и Дмитрий Сергеич
стали, с ее разрешения и поощрения, проводить вместе довольно много времени. Кончив урок часов в восемь, Лопухов оставался у Розальских еще часа два — три: игрывал в карты с матерью семейства, отцом семейства и женихом; говорил с ними; играл на фортепьяно, а Верочка пела, или Верочка играла, а он слушал; иногда и разговаривал с Верочкою, и Марья Алексевна
не мешала,
не косилась, хотя, конечно,
не оставляла без надзора.
Да и я сам, хотя полюбил ученье,
стал ли бы тратить время на него, если бы
не думал, что трата вознаградится с процентами?
И что значит ученый человек: ведь вот я то же самое
стану говорить ей —
не слушает, обижается:
не могу на нее потрафить, потому что
не умею по — ученому говорить.
Если бы, например, он
стал объяснять, что такое «выгода», о которой он толкует с Верочкою, быть может, Марья Алексевна поморщилась бы, увидев, что выгода этой выгоды
не совсем сходна с ее выгодою, но Лопухов
не объяснял этого Марье Алексевне, а в разговоре с Верочкою также
не было такого объяснения, потому что Верочка знала, каков смысл этого слова в тех книгах, по поводу которых они вели свой разговор.
Конечно, и то правда, что, подписывая на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна, новые порядки лучше прежних, то я и
не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые находят себе в том удовольствие; что же касается до глупости народа, которую вы считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха делу; но вы сами
не будете спорить, Марья Алексевна, что люди довольно скоро умнеют, когда замечают, что им выгодно
стало поумнеть, в чем прежде
не замечалась ими надобность; вы согласитесь также, что прежде и
не было им возможности научиться уму — разуму, а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
Стало быть, Лопухов
не избавляется от своей вины.
А оправдать его тоже
не годится, потому что любители прекрасных идей и защитники возвышенных стремлений, объявившие материалистов людьми низкими и безнравственными, в последнее время так отлично зарекомендовали себя со стороны ума, да и со стороны характера, в глазах всех порядочных людей, материалистов ли, или
не материалистов, что защищать кого-нибудь от их порицаний
стало делом излишним, а обращать внимание на их слова
стало делом неприличным.
— Ах, боже мой! И все замечания, вместо того чтобы говорить дело. Я
не знаю, что я с вами сделала бы — я вас на колени поставлю: здесь нельзя, — велю вам
стать на колени на вашей квартире, когда вы вернетесь домой, и чтобы ваш Кирсанов смотрел и прислал мне записку, что вы стояли на коленях, — слышите, что я с вами сделаю?
— Нет, здесь, может быть, нельзя было б и говорить. И, во всяком случае, маменька
стала бы подозревать. Нет, лучше так, как я вздумала. У меня есть такой густой вуаль, что никто
не узнает.
— А как
стало легко! — вся болезнь прошла, — и Верочка встала, идет, бежит, и опять на поле, и опять резвится, бегает, и опять думает: «как же это я могла переносить паралич?» — «это потому, что я родилась в параличе,
не знала, как ходят и бегают; а если б знала,
не перенесла бы», — и бегает, резвится.