От него есть избавленье только в двух крайних сортах нравственного достоинства: или в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар — паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона Великого так легко, как детей, когда мошенничество наросло на человеке такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия,
ни до чего; но таких героев мошенничества чрезвычайно мало, почти что не попадается в европейских землях, где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.
Неточные совпадения
— Я говорю с вами, как с человеком, в котором нет
ни искры чести. Но, может быть, вы еще не
до конца испорчены. Если так, я прошу вас: перестаньте бывать у нас. Тогда я прощу вам вашу клевету. Если вы согласны, дайте вашу руку, — она протянула ему руку: он взял ее, сам не понимая,
что делает.
— Люди переменяются, Вера Павловна. Да ведь я и страшно работаю, могу похвалиться. Я почти
ни у кого не бываю: некогда, лень. Так устаешь с 9 часов
до 5 в гошпитале и в Академии,
что потом чувствуешь невозможность никакого другого перехода, кроме как из мундира прямо в халат. Дружба хороша, но не сердитесь, сигара на диване, в халате — еще лучше.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться,
что совесть его чиста и всегда будет чиста,
что мужество никогда
ни в
чем не изменит ему,
что во всех испытаниях, всяких, каких бы то
ни было, он останется спокоен и тверд,
что судьба почти не властна над миром его души,
что с той поры, как он заслужил эту великую честь,
до последней минуты жизни, каким бы ударам
ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Он целый вечер не сводил с нее глаз, и ей
ни разу не подумалось в этот вечер,
что он делает над собой усилие, чтобы быть нежным, и этот вечер был одним из самых радостных в ее жизни, по крайней мере,
до сих пор; через несколько лет после того, как я рассказываю вам о ней, у ней будет много таких целых дней, месяцев, годов: это будет, когда подрастут ее дети, и она будет видеть их людьми, достойными счастья и счастливыми.
— Разумеется, она и сама не знала, слушает она, или не слушает: она могла бы только сказать,
что как бы там
ни было, слушает или не слушает, но что-то слышит, только не
до того ей, чтобы понимать,
что это ей слышно; однако же, все-таки слышно, и все-таки расслушивается,
что дело идет о чем-то другом, не имеющем никакой связи с письмом, и постепенно она стала слушать, потому
что тянет к этому: нервы хотят заняться чем-нибудь, не письмом, и хоть долго ничего не могла понять, но все-таки успокоивалась холодным и довольным тоном голоса мужа; а потом стала даже и понимать.
Таких людей, как Рахметов, мало: я встретил
до сих пор только восемь образцов этой породы (в том числе двух женщин); они не имели сходства
ни в
чем, кроме одной черты.
Между ними были люди мягкие и люди суровые, люди мрачные и люди веселые, люди хлопотливые и люди флегматические, люди слезливые (один с суровым лицом, насмешливый
до наглости; другой с деревянным лицом, молчаливый и равнодушный ко всему; оба они при мне рыдали несколько раз, как истерические женщины, и не от своих дел, а среди разговоров о разной разности; наедине, я уверен, плакали часто), и люди,
ни от
чего не перестававшие быть спокойными.
Он на другой день уж с 8 часов утра ходил по Невскому, от Адмиралтейской
до Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или французский книжный магазин первый откроется, взял,
что нужно, и читал больше трех суток сряду, — с 11 часов утра четверга
до 9 часов вечера воскресенья, 82 часа; первые две ночи не спал так, на третью выпил восемь стаканов крепчайшего кофе,
до четвертой ночи не хватило силы
ни с каким кофе, он повалился и проспал на полу часов 15.
Но я знаю,
что до какой бы степени
ни понадобилась мне его ежедневная помощь, — он тут, со мной.
«
До меня не знали полного наслаждения чувства, потому
что без свободного влечения обоих любящих
ни один из них не имеет светлого упоения.
До меня не знали полного наслаждения созерцанием красоты, потому
что, если красота открывается не по свободному влечению, нет светлого упоения ее созерцанием. Без свободного влечения и наслаждение, и восхищение мрачны перед тем, каковы они во мне.
Неточные совпадения
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном городе измена!
Что он, пограничный,
что ли? Да отсюда, хоть три года скачи,
ни до какого государства не доедешь.
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела
до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь,
до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет
ни копейки.
Позавтракать // Мужьям хозяйки вынесли: // Ватрушки с творогом, // Гусятина (прогнали тут // Гусей; три затомилися, // Мужик их нес под мышкою: // «Продай! помрут
до городу!» — // Купили
ни за
что).
Идите вы к чиновнику, // К вельможному боярину, // Идите вы к царю, // А женщин вы не трогайте, — // Вот Бог!
ни с
чем проходите //
До гробовой доски!
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, //
Что год, то дети: некогда //
Ни думать,
ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, //
До смерти не избыть!