Она бросалась в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила
по комнате, падала в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним в комнату мужа, бросила его да стол, и бросилась в свою комнату, упала в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Неточные совпадения
Действительно, все время, как они всходили
по лестнице, Марья Алексевна молчала, — а чего ей это стоило! и опять, чего ей стоило, когда Верочка пошла прямо в свою
комнату, сказавши, что не хочет пить чаю, чего стоило Марье Алексевне ласковым голосом сказать...
Через несколько минут Жюли остановила Верочку, взяла ее за талью, прошлась с нею
по залу, потом увела ее в ее
комнату.
Пошли обедать. Обедали молча. После обеда Верочка ушла в свою
комнату. Павел Константиныч прилег,
по обыкновению, соснуть. Но это не удалось ему: только что стал он дремать, вошла Матрена и сказала, что хозяйский человек пришел; хозяйка просит Павла Константиныча сейчас же пожаловать к ней. Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?
Раз пять или шесть Лопухов был на своем новом уроке, прежде чем Верочка и он увидели друг друга. Он сидел с Федею в одном конце квартиры, она в другом конце, в своей
комнате. Но дело подходило к экзаменам в академии; он перенес уроки с утра на вечер, потому что
по утрам ему нужно заниматься, и когда пришел вечером, то застал все семейство за чаем.
Тотчас же составилась партия, и Лопухов уселся играть. Академия на Выборгской стороне — классическое учреждение
по части карт. Там не редкость, что в каком-нибудь нумере (т, е. в
комнате казенных студентов) играют полтора суток сряду. Надобно признаться, что суммы, находящиеся в обороте на карточных столах, там гораздо меньше, чем в английском клубе, но уровень искусства игроков выше. Сильно игрывал в свое-то есть в безденежное — время и Лопухов.
«Как это так скоро, как это так неожиданно, — думает Верочка, одна в своей
комнате,
по окончании вечера: — в первый раз говорили и стали так близки! за полчаса вовсе не знать друг друга и через час видеть, что стали так близки! как это странно!»
С амурных дел они, или так встречались? Как бы с амурных дел, он бы был веселый. А ежели бы в амурных делах они поссорились,
по ее несоответствию на его желание, тогда бы, точно, он был сердитый, только тогда они ведь поссорились бы, — не стал бы ее провожать. И опять она прошла прямо в свою
комнату и на него не поглядела, а ссоры незаметно, — нет, видно, так встретились. А черт их знает, надо глядеть в оба.
Когда Марья Алексевна, услышав, что дочь отправляется
по дороге к Невскому, сказала, что идет вместе с нею, Верочка вернулась в свою
комнату и взяла письмо: ей показалось, что лучше, честнее будет, если она сама в лицо скажет матери — ведь драться на улице мать не станет же? только надобно, когда будешь говорить, несколько подальше от нее остановиться, поскорее садиться на извозчика и ехать, чтоб она не успела схватить за рукав.
Долго ли, коротко ли Марья Алексевна ругалась и кричала, ходя
по пустым
комнатам, определить она не могла, но, должно быть, долго, потому что вот и Павел Константиныч явился из должности, — досталось и ему, идеально и материально досталось. Но как всему бывает конец, то Марья Алексевна закричала: «Матрена, подавай обедать!» Матрена увидела, что штурм кончился, вылезла из — под кровати и подала обедать.
Когда Марья Алексевна опомнилась у ворот Пажеского корпуса, постигла, что дочь действительно исчезла, вышла замуж и ушла от нее, этот факт явился ее сознанию в форме следующего мысленного восклицания: «обокрала!» И всю дорогу она продолжала восклицать мысленно, а иногда и вслух: «обокрала!» Поэтому, задержавшись лишь на несколько минут сообщением скорби своей Феде и Матрене
по человеческой слабости, — всякий человек увлекается выражением чувств до того, что забывает в порыве души житейские интересы минуты, — Марья Алексевна пробежала в
комнату Верочки, бросилась в ящики туалета, в гардероб, окинула все торопливым взглядом, — нет, кажется, все цело! — и потом принялась поверять это успокоительное впечатление подробным пересмотром.
Ночью даже приснился ей сон такого рода, что сидит она под окном и видит:
по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, и выходит из кареты пышная дама, и мужчина с дамой, и входят они к ней в
комнату, и дама говорит: посмотрите, мамаша, как меня муж наряжает! и дама эта — Верочка.
Разойдутся, оба
по своим
комнатам сидят, книжки читают, он тоже пишет.
В расход были поставлены, кроме выданной платы, все другие издержки: на наем
комнаты, на освещение, даже издержки Веры Павловны на извозчика
по делам мастерской, около рубля.
Сами они жили в одних
комнатах,
по две,
по три в одной; их родственники или родственницы расположились
по своим удобствам: у двух старух были особые
комнаты у каждой, остальные старухи жили вместе.
После обеда сидит еще с четверть часа с миленьким, «до свиданья» и расходятся
по своим
комнатам, и Вера Павловна опять на свою кроватку, и читает, и нежится; частенько даже спит, даже очень часто, даже чуть ли не наполовину дней спит час — полтора, — это слабость, и чуть ли даже не слабость дурного тона, но Вера Павловна спит после обеда, когда заснется, и даже любит, чтобы заснулось, и не чувствует ни стыда, ни раскаяния в этой слабости дурного тона.
Вера Павловна водила его
по разным
комнатам, показывала все.
И вот, однажды после обеда, Вера Павловна сидела в своей
комнате, шила и думала, и думала очень спокойно, и думала вовсе не о том, а так, об разной разности и
по хозяйству, и
по мастерской, и
по своим урокам, и постепенно, постепенно мысли склонялись к тому, о чем, неизвестно почему, все чаще и чаще ей думалось; явились воспоминания, вопросы мелкие, немногие, росли, умножались, и вот они тысячами роятся в ее мыслях, и все растут, растут, и все сливаются в один вопрос, форма которого все проясняется: что ж это такое со мною? о чем я думаю, что я чувствую?
«Где другие? — говорит светлая царица, — они везде; многие в театре, одни актерами, другие музыкантами, третьи зрителями, как нравится кому; иные рассеялись
по аудиториям, музеям, сидят в библиотеке; иные в аллеях сада, иные в своих
комнатах или чтобы отдохнуть наедине, или с своими детьми, но больше, больше всего — это моя тайна.
«Да; это приемная
комната и зал для вечерних собраний; пойдемте
по тем
комнатам, в которых, собственно, живут швеи, они теперь в рабочих
комнатах, и мы никому не помешаем».
Всего в мастерской 21
комната, из них 2 очень большие,
по 4 окна, одна служит приемною, другая — столовою; в двух других, тоже очень больших, работают; в остальных живут.
Мебель в разных
комнатам разная, почти вся она постепенно покупалась
по случаям, за дешевую цену.
В
комнатах, которые побольше, живут три девушки, в одной даже четыре, в других
по две.
На самом деле, выгода больше: возьмем в пример квартиру; если б эти
комнаты отдавать в наем углами, тут жило бы: в 17
комнатах с 2 окнами
по 3 и
по 4 человека, — всего, положим, 55 человек; в 2
комнатах с 3 окнами
по б человек и в 2 с 4 окнами
по 9 человек, 12 и 18, всего 30 человек, и 55 в маленьких
комнатах, — в целой квартире 85 человек; каждый платил бы
по З р. 50 к. в месяц, это значит 42 р. в год; итак, мелкие хозяева, промышляющие отдачею углов внаймы, берут за такое помещение — 42 руб, на 85, — 3 570 руб.
Катерина Васильевна покраснела. Ей было неприятно, что отец завел разговор о ее чувствах. Но, кроме отцовской любви, было и другое известное обстоятельство,
по которому отец не был виноват: если не о чем говорить, но есть в
комнате кошка или собака, заводится разговор о ней: если ни кошки, ни собаки нет, то о детях. Погода, уж только третья, крайняя степень безресурсности.