Трилецкий (встает). Так и запишем. (Вынимает из кармана записную книжку.) Так и запишем-с,
добрая женщина! (Записывает.) За генеральшей… за генеральшей три рубля… Итого с прежними — десять. Эге! Когда я буду иметь честь получить с вас эту сумму?
Платонов (пьет с жадностью). Спасибо,
добрая женщина! Негодяй я, необыкновенный негодяй! (Трилецкому.) Сядь возле меня! (Трилецкий садится.) И ты весь измучился… Спасибо тебе, друг. Много она хватила?
Неточные совпадения
Платонов. А разве я не люблю вас? Я люблю вас
добрую, умную, милосердную… Я люблю вас отчаянно, бешено! Жизнь свою я отдам за вас, если вы захотите! Люблю как
женщину — человека! Неужели же всякая любовь должна подтасовываться под известный род любви? Моя любовь для меня в тысячу раз дороже той, которая взбрела вам на ум!..
Платонов. К тебе? (Смеется.) Пустая ты
женщина!
Добра ты себе не желаешь… Плакать ведь будешь! Мужем твоим я не буду, потому что не про меня ты писана, а играть собой не позволю… Посмотрим, кто кем играть будет… Увидим… Заплачешь… Идем, что ли?
«У ней простое, но приятное лицо, — снисходительно решил Обломов, — должно быть,
добрая женщина!» В это время голова девочки высунулась из двери. Агафья Матвеевна с угрозой, украдкой, кивнула ей головой, и она скрылась.
— Это ты про Эмс. Слушай, Аркадий, ты внизу позволил себе эту же выходку, указывая на меня пальцем, при матери. Знай же, что именно тут ты наиболее промахнулся. Из истории с покойной Лидией Ахмаковой ты не знаешь ровно ничего. Не знаешь и того, насколько в этой истории сама твоя мать участвовала, да, несмотря на то что ее там со мною не было; и если я когда видел
добрую женщину, то тогда, смотря на мать твою. Но довольно; это все пока еще тайна, а ты — ты говоришь неизвестно что и с чужого голоса.
Неточные совпадения
Ему даже казалось, что она, истощенная, состаревшаяся, уже некрасивая
женщина и ничем не замечательная, простая, только
добрая мать семейства, по чувству справедливости должна быть снисходительна.
И одни говорили, что мадам Шталь сделала себе общественное положение добродетельной, высокорелигиозной
женщины; другие говорили, что она была в душе то самое высоко-нравственное существо, жившее только для
добра ближнего, каким она представлялась.
— Жена — хлопотать! — продолжал Чичиков. — Ну, что ж может какая-нибудь неопытная молодая
женщина? Спасибо, что случились
добрые люди, которые посоветовали пойти на мировую. Отделался он двумя тысячами да угостительным обедом. И на обеде, когда все уже развеселились, и он также, вот и говорят они ему: «Не стыдно ли тебе так поступить с нами? Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
— Умер, — отвечал Раскольников. — Был доктор, был священник, все в порядке. Не беспокойте очень бедную
женщину, она и без того в чахотке. Ободрите ее, если чем можете… Ведь вы
добрый человек, я знаю… — прибавил он с усмешкой, смотря ему прямо в глаза.
— Да я — не умею! — ответила
женщина, смеясь очень
добрым смехом.