Сидит в углу толсторожая торговка Лысуха, баба отбойная, бесстыдно гулящая; спрятала голову в
жирные плечи и плачет, тихонько моет слезами свои наглые глаза. Недалеко от нее навалился на стол мрачный октавист Митропольский, волосатый детина, похожий на дьякона-расстригу, с огромными глазами на пьяном лице; смотрит в рюмку водки перед собою, берет ее, подносит ко рту и снова ставит на стол, осторожно и бесшумно, — не может почему-то выпить.
Монахи помоложе как-то особенно переваливались на ходу, раздобрелые, с лоснящимися волнистыми космами по
жирным плечам, плутовато улыбались или сонно поводили глазами по чистой публике.
— Point de prisonniers, — повторил он слова адъютанта. — Il se font démolir. Tant pis pour l’armée russe, — сказал он. — Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] — проговорил он, горбатясь и подставляя свои
жирные плечи.
Неточные совпадения
Масленников весь рассиял, увидав Нехлюдова. Такое же было
жирное и красное лицо, и та же корпуленция, и такая же, как в военной службе, прекрасная одежда. Там это был всегда чистый, по последней моде облегавший его
плечи и грудь мундир или тужурка; теперь это было по последней моде статское платье, так же облегавшее его сытое тело и выставлявшее широкую грудь. Он был в вицмундире. Несмотря на разницу лет (Масленникову было под 40), они были на «ты».
К этому остается добавить только то, что Майзель никак не мог забыть тех
жирных генеральских эполет, которые уже готовы были повиснуть на его широких
плечах, но по одной маленькой случайности не только не повисли, но заставили Майзеля выйти в отставку и поступить на частную службу.
— Тоскуешь? — спросила она, похлопав мать по
плечу жирной рукой.
Где видел он этот затылок, поросший белобрысыми вихрами, эту голову, как бы насаженную прямо на
плечи, эту мягкую,
жирную спину, эти пухлые отвислые руки?
Прасковья Федоровна, невысокая,
жирная женщина, несмотря на все старания устроить противное, всё-таки расширявшаяся от
плеч книзу, вся в черном, с покрытой кружевом головой и с такими же странно поднятыми бровями, как и та дама, стоявшая против гроба, вышла из своих покоев с другими дамами и, проводив их в дверь мертвеца, сказала: «Сейчас будет панихида; пройдите».