Неточные совпадения
Пройдя еще несколько шагов, я услышал голоса, а немного погодя увидел и людей. В том
месте, где аллея расширялась в площадку, окруженную чугунными скамьями, под тенью высоких белых акаций стоял стол,
на котором блестел самовар. Около стола говорили. Я тихо подошел по траве к площадке и, скрывшись за сиреневый куст, стал искать глазами
графа.
Рядом с
графом за тем же столом сидел какой-то неизвестный мне толстый человек с большой стриженой головой и очень черными бровями. Лицо этого было жирно и лоснилось, как спелая дыня. Усы длиннее, чем у
графа, лоб маленький, губы сжаты, и глаза лениво глядят
на небо… Черты лица расплылись, но, тем не менее, они жестки, как высохшая кожа. Тип не русский… Толстый человек был без сюртука и без жилета, в одной сорочке,
на которой темнели мокрые от пота
места. Он пил не чай, а зельтерскую воду.
Девушка в красном подошла к моему окну, и в это самое время нас осветило
на мгновение белым сиянием… Раздался наверху треск, и мне показалось, что что-то большое, тяжелое сорвалось
на небе с
места и с грохотом покатилось
на землю… Оконные стекла и рюмки, стоявшие перед
графом, содрогнулись и издали свой стеклянный звук… Удар был сильный…
Не мог я видеть ни
графа, ни его проклятой усадьбы [
На этом
месте рукописи нарисована чернилами хорошенькая женская головка с искаженными от ужаса чертами.
Всплакнувши, выпивши три рюмки водки и назвав себя ослом, негодяем и пьяницей,
граф путающимся от волнения языком описал драму, имевшую
место на охоте… Рассказал он мне приблизительно следующее.
Год спустя после моей отставки, когда я жил в Москве, мною была получена повестка, звавшая меня
на разбирательство урбенинского дела. Я обрадовался случаю повидать еще раз
места, к которым меня тянула привычка, и поехал.
Граф, живший в Петербурге, не поехал и послал вместо себя медицинское свидетельство.
В восемь лет изменилось многое…
Граф Карнеев, не перестававший питать ко мне самую искреннюю дружбу, уже окончательно спился. Усадьба его, давшая
место драме, ушла от него в руки жены и Пшехоцкого. Он теперь беден и живет
на мой счет. Иногда, под вечер, лежа у меня в номере
на диване, он любит вспомнить былое.
Неточные совпадения
— Так, усыновила. Он теперь не Landau больше, а
граф Беззубов. Но дело не в том, а Лидия — я ее очень люблю, но у нее голова не
на месте — разумеется, накинулась теперь
на этого Landau, и без него ни у нее, ни у Алексея Александровича ничего не решается, и поэтому судьба вашей сестры теперь в руках этого Landau, иначе
графа Беззубова.
— Говорят, что кто больше десяти раз бывает шафером, тот не женится; я хотел десятый быть, чтобы застраховать себя, но
место было занято, — говорил
граф Синявин хорошенькой княжне Чарской, которая имела
на него виды.
Отчаянный роялист, он участвовал
на знаменитом празднике,
на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила
на погибель революции.
Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с
местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было,
на мою беду, чтоб вежливейший из генералов всех русских армий стал при мне говорить о войне.
Граф Шувалов, у которого в крепостные времена были огромные имения в Верейском уезде, первый стал отпускать крестьян в Москву по сбору
на «погорелые»
места, потому что они платили повышенный оброк. Это было очень выгодно помещику.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал, барон или
граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах,
на прекрасных
местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.