Неточные совпадения
В качестве друга я журил его, зачем он много пьет, зачем живет не по средствам
и делает долги, зачем ничего не делает
и не читает, зачем он
так мало культурен
и мало
знает, —
и в ответ на все мои вопросы он горько улыбался, вздыхал
и говорил: «Я неудачник, лишний человек», или: «Что вы хотите, батенька, от нас, осколков крепостничества?», или «Мы вырождаемся…» Или начинал нести длинную галиматью об Онегине, Печорине, байроновском Каине, Базарове, про которых говорил: «Это наши отцы по плоти
и духу».
— Я не
знаю, Коля, чего ты добиваешься от него, — сказал Самойленко, глядя на зоолога уже не со злобой, а виновато. — Он
такой же человек, как
и все. Конечно, не без слабостей, но он стоит на уровне современных идей, служит, приносит пользу отечеству. Десять лет назад здесь служил агентом старичок, величайшего ума человек…
Так вот он говаривал…
Она с радостью соображала, что в ее измене нет ничего страшного. В ее измене душа не участвовала: она продолжала любить Лаевского,
и это видно из того, что она ревнует его, жалеет
и скучает, когда он не бывает дома. Кирилин же оказался
так себе, грубоватым, хотя
и красивым, с ним все уже порвано
и больше ничего не будет. Что было, то прошло, никому до этого нет дела, а если Лаевский
узнает, то не поверит.
Лаевский
знал, что его не любит фон Корен,
и потому боялся его
и в его присутствии чувствовал себя
так, как будто всем было тесно
и за спиной стоял кто-то. Он ничего не ответил, отошел в сторону
и пожалел, что поехал.
Как это водится на всех пикниках, теряясь в массе салфеток, свертков, ненужных, ползающих от ветра сальных бумаг, не
знали, где чей стакан
и где чей хлеб, проливали вино на ковер
и себе на колени, рассыпали соль,
и кругом было темно,
и костер горел уже не
так ярко,
и каждому было лень встать
и подложить хворосту.
— Я рад, что ясно вижу свои недостатки
и сознаю их. Это поможет мне воскреснуть
и стать другим человеком. Голубчик мой, если б ты
знал, как страстно, с какою тоской я жажду своего обновления.
И, клянусь тебе, я буду человеком! Буду! Не
знаю, вино ли во мне заговорило, или оно
так и есть на самом деле, но мне кажется, что я давно уже не переживал
таких светлых, чистых минут, как сейчас у тебя.
То, что девки душат своих незаконноприжитых детей
и идут на каторгу,
и что Анна Каренина бросилась под поезд,
и что в деревнях мажут ворота дегтем,
и что нам с тобой, неизвестно почему, нравится в Кате ее чистота,
и то, что каждый смутно чувствует потребность в чистой любви, хотя
знает, что
такой любви нет, — разве все это предрассудок?
«Кто бы это мог написать? — подумал он. — Конечно, не Самойленко…
И не дьякон,
так как он не
знает, что я хочу уехать. Фон Корен разве?»
— А вот
и я! — сказал он, улыбаясь: ему было мучительно стыдно,
и он чувствовал, что
и другим стыдно в его присутствии. — Бывают же
такие истории, — сказал он, садясь. — Сидел я
и вдруг,
знаете ли, почувствовал страшную колющую боль в боку… невыносимую, нервы не выдержали,
и…
и вышла
такая глупая штука. Наш нервный век, ничего не поделаешь!
— Отпустите меня сегодня, — сказала Надежда Федоровна
и не
узнала своего голоса, до
такой степени он был жалобен
и тонок.
— Не
знаю. Но этот закон до
такой степени общ для всех народов
и эпох, что, мне кажется, его следует признать органически связанным с человеком. Он не выдуман, а есть
и будет. Я не скажу вам, что его увидят когда-нибудь под микроскопом, но органическая связь его уже доказывается очевидностью: серьезное страдание мозга
и все
так называемые душевные болезни выражаются прежде всего в извращении нравственного закона, насколько мне известно.
Так думал Лаевский, сидя за столом поздно вечером
и все еще продолжая потирать руки. Окно вдруг отворилось
и хлопнуло, в комнату ворвался сильный ветер,
и бумаги полетели со стола. Лаевский запер окно
и нагнулся, чтобы собрать с полу бумаги. Он чувствовал в своем теле что-то новое, какую-то неловкость, которой раньше не было,
и не
узнавал своих движений; ходил он несмело, тыча в стороны локтями
и подергивая плечами, а когда сел за стол, то опять стал потирать руки. Тело его потеряло гибкость.
Если бы они с детства
знали такую нужду, как дьякон, если бы они воспитывались в среде невежественных, черствых сердцем, алчных до наживы, попрекающих куском хлеба, грубых
и неотесанных в обращении, плюющих на пол
и отрыгивающих за обедом
и во время молитвы, если бы они с детства не были избалованы хорошей обстановкой жизни
и избранным кругом людей, то как бы они ухватились друг за друга, как бы охотно прощали взаимно недостатки
и ценили бы то, что есть в каждом из них.
— Его свадьба, эта целодневная работа из-за куска хлеба, какое-то новое выражение на его лице
и даже его походка — все это до
такой степени необыкновенно, что я
и не
знаю, как назвать это.
Неточные совпадения
Купцы.
Так уж сделайте
такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не
знаем, как
и быть: просто хоть в петлю полезай.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть
и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли…
И батюшка будет гневаться, что
так замешкались.
Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые
так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально,
и почему ж сторожу
и не завесть его? только,
знаете, в
таком месте неприлично… Я
и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто
такой, что
такое?» А лакей входит (вытягиваясь
и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи,
и не
знают, что
такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Черт его
знает, что
такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят!
И челюсти заболят, если съешь один
такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя;
и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?