Неточные совпадения
Телегин. Виноват-с… Не Иван Иваныч, а Илья Ильич-с… Илья Ильич Телегин, или, как некоторые зовут меня по причине моего рябого лица, Вафля. Я когда-то крестил Сонечку, и его превосходительство, ваш супруг, знает меня очень хорошо. Я теперь у вас живу-с,
в этом имении-с… Если изволили заметить, я каждый
день с вами обедаю.
Мария Васильевна(сыну). Ты точно обвиняешь
в чем-то свои прежние убеждения… Но виноваты не они, а ты сам. Ты забывал, что убеждения сами по себе ничто, мертвая буква… Нужно было
дело делать.
Астров. Нет, уж поздно будет. Где уж… Куда уж… (Работнику.) Вот что, притащи-ка мне, любезный, рюмку водки
в самом
деле.
Лесничий там стар, болеет всегда, так что,
в сущности, я заведую всеми
делами.
Вот ты глядишь на меня с иронией, и все, что я говорю, тебе кажется несерьезным, и… и, быть может, это
в самом
деле чудачество, но когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и
в моей власти и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то
в этом немножко буду виноват и я.
Серебряков. Странное
дело, заговорит Иван Петрович или эта старая идиотка, Марья Васильевна, — и ничего, все слушают, но скажи я хоть одно слово, как все начинают чувствовать себя несчастными. Даже голос мой противен. Ну, допустим, я противен, я эгоист, я деспот, но неужели я даже
в старости не имею некоторого права на эгоизм? Неужели я не заслужил? Неужели же, я спрашиваю, я не имею права на покойную старость, на внимание к себе людей?
Серебряков. Всю жизнь работать для науки, привыкнуть к своему кабинету, к аудитории, к почтенным товарищам — и вдруг, ни с того ни с сего, очутиться
в этом склепе, каждый
день видеть тут глупых людей, слушать ничтожные разговоры… Я хочу жить, я люблю успех, люблю известность, шум, а тут — как
в ссылке. Каждую минуту тосковать о прошлом, следить за успехами других, бояться смерти… Не могу! Нет сил! А тут еще не хотят простить мне моей старости!
Войницкий. Сейчас пройдет дождь, и все
в природе освежится и легко вздохнет. Одного только меня не освежит гроза.
Днем и ночью, точно домовой, душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно. Прошлого нет, оно глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости. Вот вам моя жизнь и моя любовь: куда мне их
девать, что мне с ними делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший
в яму, и сам я гибну.
Мне кажется, что если бы вот Елена Андреевна захотела, то могла бы вскружить мне голову
в один
день…
Не
в лесе и не
в медицине
дело…
Гостиная
в доме Серебрякова. Три двери: направо, налево и посредине. —
День.
Войницкий. Герр профессор изволил выразить желание, чтобы сегодня все мы собрались вот
в этой гостиной к часу
дня. (Смотрит на часы.) Без четверти час. Хочет о чем-то поведать миру.
Доктор Михаил Львович прежде бывал у нас очень редко, раз
в месяц, упросить его было трудно, а теперь он ездит сюда каждый
день, бросил и свои леса, и медицину.
Астров(будируя). Сегодня, многоуважаемый Иван Петрович, погода недурна. Утром было пасмурно, словно как бы на дождь, а теперь солнце. Говоря по совести, осень выдалась прекрасная… и озими ничего себе. (Свертывает картограмму
в трубку.) Вот только что:
дни коротки стали… (Уходит.)
Дело в том, что manet omnes una nox, [Всех ожидает одна ночь (лат.).] то есть все мы под богом ходим; я стар, болен и потому нахожу своевременным регулировать свои имущественные отношения постольку, поскольку они касаются моей семьи.
Войницкий. Двадцать пять лет я вот с этою матерью, как крот, сидел
в четырех стенах… Все наши мысли и чувства принадлежали тебе одному.
Днем мы говорили о тебе, о твоих работах, гордились тобою, с благоговением произносили твое имя; ночи мы губили на то, что читали журналы и книги, которые я теперь глубоко презираю!
Серебряков(поцеловав дочь). Прощай… Все прощайте! (Подавая руку Астрову.) Благодарю вас за приятное общество… Я уважаю ваш образ мыслей, ваши увлечения, порывы, но позвольте старику внести
в мой прощальный привет только одно замечание: надо, господа,
дело делать! Надо
дело делать! (Общий поклон.) Всего хорошего! (Уходит.)
Астров. Придется
в Рождественном заехать к кузнецу. Не миновать. (Подходит к карте Африки и смотрит на нее.) А, должно быть,
в этой самой Африке теперь жарища — страшное
дело!
Проживем длинный, длинный ряд
дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и
в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем.