Неточные совпадения
Серебряков. Всю жизнь работать
для науки, привыкнуть к своему
кабинету, к аудитории, к почтенным товарищам и вдруг ни с того ни с сего очутиться
в этом склепе, каждый день видеть тут пошлых людей, слушать ничтожные
разговоры. Я хочу жить, я люблю успех, люблю известность, шум, а тут точно
в ссылке. Каждую минуту тосковать по прошлом, следить за успехами других, бояться смерти… не могу! Нет сил! А тут еще не хотят простить мне моей старости!
Неточные совпадения
У него никогда не было никакой гувернантки, изобретающей приличные
для его возраста causeries [легкий
разговор, болтовня (франц.).] с ним; ему никогда никто не читал детских книжек, а он прямо схватился за кой-какие романы и путешествия, которые нашел на полке у отца
в кабинете; словом, ничто как бы не лелеяло и не поддерживало
в нем детского возраста, а скорей игра и учение все задавали ему задачи больше его лет.
Выслушав это, князь обрубил разом. Он встал и поклонился с таким видом, что Тебенькову тоже ничего другого не оставалось как,
в свою очередь, встать, почтительно расшаркаться и выйти из
кабинета. Но оба вынесли из этого случая надлежащее
для себя поучение. Князь написал на бумажке:"Франклин — иметь
в виду, как одного из главных зачинщиков и возмутителей"; Тебеньков же, воротясь домой, тоже записал:"Франклин — иметь
в виду, дабы на будущее время избегать
разговоров об нем".
Серебряков. Всю жизнь работать
для науки, привыкнуть к своему
кабинету, к аудитории, к почтенным товарищам — и вдруг, ни с того ни с сего, очутиться
в этом склепе, каждый день видеть тут глупых людей, слушать ничтожные
разговоры… Я хочу жить, я люблю успех, люблю известность, шум, а тут — как
в ссылке. Каждую минуту тосковать о прошлом, следить за успехами других, бояться смерти… Не могу! Нет сил! А тут еще не хотят простить мне моей старости!
Один только
кабинет иногда может разоблачить домашние тайны, но
кабинет так же непроницаем
для посторонних посетителей, как сердце; однако же краткий
разговор с швейцаром позволил догадаться Печорину, что главное лицо
в доме был князь.
Объятия и крепкие поцелуи обыкновенно увенчивали подобные
разговоры и Кузьма Терентьев успокаивался. Глеб Алексеевич действительно за последнее время таял как свеча под жгучим огнем ласк своей супруги, все чаще и чаще сменявшей Фимку около него
в его
кабинете. Он не был
в силах устоять против этих ласк, хотя сознавал, что от них, несмотря на их одуряющую страсть, веет
для него могильным холодом.