Прихожу к тому ручью, // С милой где гулял я. // Он бежит, я слезы лью, // Счастье убежало. // Томно
ручеек журчит, // Делит грусть со мною // И как будто говорит: // Нет ее с тобою.
— Ей ладно, зазнаваться-то, — говорила Галактионовна каким-то совершенно особенным тоном, точно
ручеек журчит: она в разговорах Галактионовны означало Фатевну: — Она купит по осени, как снег выпадет, возов пятьдесят муки по тридцать пять копеек за пуд, а весной да летом продает пуд по семьдесят копеек. [Эти цены стояли до проведения Уральской железной дороги, а теперь в Пеньковке пуд ржаной муки стоит 1 р. 30 к. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)]
Около меня, на пригорке, сидели и разговаривали три девки из нашего табора — Донька Коломенцова, Настасья и Аленка. Внизу был Гремячий ключ, холодный, чистый, как слеза;
ручеек журчал в осоке, впадая в зацветшую сажалку; на узкой плотине стояли три старые ивы, и над ними светился серп молодого месяца.
Неточные совпадения
Как много
ручейков текут так смирно, гладко, // И так
журчат для сердца сладко, // Лишь только оттого, что мало в них воды!
Читаете, что люди, лошади, быки — здесь карлики, а куры и петухи — великаны; деревья колоссальные, а между ними чуть-чуть
журчат серебряные нити
ручейков да приятно шумят театральные каскады.
Сильные родники били из горы по всему скату и падали по уступам натуральными каскадами,
журчали, пенились и потом текли прозрачными, красивыми
ручейками, освежая воздух и оживляя местность.
Наступила тишина. Слышно было только, как фыркали и жевали лошади да похрапывали спящие; где-то не близко плакал один чибис и изредка раздавался писк трех бекасов, прилетавших поглядеть, не уехали ли непрошеные гости; мягко картавя,
журчал ручеек, но все эти звуки не нарушали тишины, не будили застывшего воздуха, а, напротив, вгоняли природу в дремоту.
Светлой змейкой
ручейки // Вьются, пенятся,
журчат;