Неточные совпадения
Пока я плыл по Амуру, у меня
было такое чувство, как будто я не в России, а где-то в Патагонии или Техасе; не говоря уже об оригинальной, не русской природе, мне всё
время казалось, что склад нашей русской жизни совершенно чужд коренным амурцам, что Пушкин и Гоголь тут непонятны и потому не нужны, наша история скучна и мы, приезжие из России, кажемся иностранцами.
«Весьма вероятно, — пишет он, — что Сахалин
был некогда, а может
быть, еще в недавние
времена, островом».
В 1710 г. пекинскими миссионерами, по поручению китайского императора,
была начертана карта Татарии; при составлении ее миссионеры пользовались японскими картами, и это очевидно, так как в то
время о проходимости Лаперузова и Татарского проливов могло
быть известно только японцам.
Это единственное место, где могут во
время бури укрываться суда, плавающие по проливу, и не
будь ее, судоходство у сахалинских берегов, которые сплошь негостеприимны,
было бы немыслимо.
Изморенные ночною работой и бессонницей, арестанты
были вялы и угрюмы; всё
время молчали.
Доктор рассказал мне, что незадолго до моего приезда, во
время медицинского осмотра скота на морской пристани, у него произошло крупное недоразумение с начальником острова и что будто бы даже в конце концов генерал замахнулся на него палкой; на другой же день он
был уволен по прошению, которого не подавал.
В следующих главах я
буду описывать посты и селения и попутно знакомить читателя с каторжными работами и тюрьмами, поскольку я сам успел познакомиться с ними в короткое
время.
Дуйские каторжные с течением
времени становились поселенцами, из России прибывали каторжные с семьями, которых нужно
было сажать на землю; приказано
было считать Сахалин землею плодородною и годною для сельскохозяйственной колонии, и где жизнь не могла привиться естественным порядком, там она мало-помалу возникла искусственным образом, принудительно, ценой крупных денежных затрат и человеческих сил.
Для новых людей и их канцелярий понадобилось новое место, так как в Дуэ, где до того
времени находилось управление каторгой,
было тесно и мрачно.
В прежнее
время, когда
было просторно, давали под усадьбы 100–200 и даже 500 квадратных сажен, теперь же сажают на 12 и даже на 9 и 8.
Судя по очень малому числу крестьян, — их только 19, — нужно заключить, что каждый хозяин сидит на участке столько
времени, сколько нужно ему для получения крестьянских прав, то
есть права бросить хозяйство и уехать на материк.
На Сахалине она в первое
время, как и все присылаемые сюда женщины, жила вне тюрьмы, на вольной квартире; она пробовала бежать и нарядилась для этого солдатом, но
была задержана.
В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов в своем отчете, при одной из казарм совсем не
было отхожего места, и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не по желанию каждого из них, а в то
время, когда собиралось несколько человек.
Однажды во
время выгрузки парохода я слышал, как смотритель тюрьмы сказал: «У меня люди целый день не
ели».
Говорят, что по дороге на маяк когда-то стояли скамьи, но что их вынуждены
были убрать, потому что каторжные и поселенцы во
время прогулок писали на них и вырезывали ножами грязные пасквили и всякие сальности.
Пушка и колокол; говорят, что скоро привезут и поставят здесь ревун, который
будет реветь во
время туманов и нагонять тоску на жителей Александровска.
По его рассказу, жена у него
была красавица и он очень любил ее, но как-то раз, повздорив с ней, он поклялся перед образом, что убьет ее, и с этого
времени до самого убийства какая-то невидимая сила не переставала шептать ему на ухо: «Убей, убей!» До суда он сидел в больнице св.
В настоящее
время все хозяева получают арестантский паек, но чем они
будут питаться впоследствии, пока неизвестно; на хлебопашество же, во всяком случае, надежды плохие.
Из Александровска в Арковскую долину ведут две дороги: одна — горная, по которой при мне не
было проезда, так как во
время лесных пожаров на ней сгорели мосты, и другая — по берегу моря; по этой последней езда возможна только во
время отлива.
Когда со
временем все три Арково сольются вместе, то Сахалин
будет иметь очень большое село, состоящее из одной только улицы.
Началось со сторожевых пикетов, иногда из 4–5 человек, с течением же
времени, когда одних этих пикетов оказалось недостаточно, решено
было (в 1882 г.) заселить самые большие мысы между Дуэ и Погоби благонадежными, преимущественно семейными поселенцами.
7 человек занимаются каюрством, то
есть держат собак, на которых в зимнее
время возят почту и пассажиров.
Время было таково, что начальник отделения департамента полиции исполнительной, коллежский советник Власов, пораженный всем, что он встретил на каторге, прямо заявил, что строй и система наших наказаний служат развитию важных уголовных преступлений и понижают гражданскую нравственность.
Главное тюремное управление, давая в своем десятилетнем отчете критический обзор каторги, замечает, что в описываемое
время каторга перестала
быть высшею карательною мерой.
Общество всегда возмущалось тюремными порядками и в то же
время всякий шаг к улучшению быта арестантов встречало протестом, вроде, например, такого замечания: «Нехорошо, если мужик в тюрьме или на каторге
будет жить лучше, чем дома».
С самого основания Дуэ ведется, что бедняки и простоватые работают за себя и за других, а шулера и ростовщики в это
время пьют чай, играют в карты или без дела бродят по пристани, позвякивая кандалами, и беседуют с подкупленным надзирателем.
Между тем это
было как раз то
время, когда на Сахалине ожидали холеру и для судов
был назначен карантин.
Ночью во
время сна арестант держит тачку под нарой, и, чтобы это
было удобнее и легче сделать, его помещают обыкновенно на краю общей нары.
За всё
время, пока я
был на Сахалине, только в поселенческом бараке около рудника да здесь, в Дербинском, в это дождливое, грязное утро,
были моменты, когда мне казалось, что я вижу крайнюю, предельную степень унижения человека, дальше которой нельзя уже идти.
В настоящее
время оно занимает три квадратных версты и жителей в нем 1368: 831 м. и 537 ж., а с тюрьмой и командой
будет более двух тысяч.
Даже поселенцы толкуют, что эта местность во
времена оны
была дном морским и будто гиляки теперь находят на ней вещи с кораблей.
В долине Дуйки Поляков нашел ножеобразный осколок обсидиана, наконечники стрел из камня, точильные камни, каменные топоры и проч.; эти находки дали ему право заключить, что в долине Дуйки, в отдаленные
времена, жили люди, которые не знали металлов; это
были жители каменного века.
Поделки из кремня, которого нет на Сахалине, они получали, очевидно, от соседей, с материка и ближайших островов; очень может
быть, что во
время их передвижений собака играла ту же роль, что и теперь, то
есть была езжалой.
Их подвиги, наделавшие в свое
время очень много шуму, возбудили в обществе некоторый интерес к Сахалину, о нем говорили, и, кто знает,
быть может, уже тогда
была предрешена участь этого печального, пугавшего воображение, острова.
На одном из листов, который
был в книге заглавным, едва разборчивым почерком
было написано: «Мы, Иван, Данила, Петр, Сергей и Василий, высажены в анивском селении Томари-Анива Хвостовым 17 августа 1805 года, перешли на реку Тыми в 1810 году, в то
время, когда пришли в Томари японцы».
Живут они в Северном Сахалине, по западному и восточному побережью и по рекам, главным образом по Тыми; [Гиляки в виде немногочисленного племени живут по обоим берегам Амура, в нижнем его течении, начиная, примерно, с Софийска, затем по Лиману, по смежному с ним побережью Охотского моря и в северной части Сахалина; в продолжение всего того
времени, за которое имеются исторические сведения об этом народе, то
есть за 200 лет, никаких сколько-нибудь значительных изменений в положении их границ не произошло.
Предполагают, что когда-то родиной гиляков
был один только Сахалин и что только впоследствии они перешли оттуда на близлежащую часть материка, теснимые с юга айнами, которые двигались из Японии, в свою очередь теснимые японцами.] селения старые, и те их названия, какие упоминаются у старых авторов, сохранились и по сие
время, но жизнь все-таки нельзя назвать вполне оседлой, так как гиляки не чувствуют привязанности к месту своего рождения и вообще к определенному месту, часто оставляют свои юрты и уходят на промыслы, кочуя вместе с семьями и собаками по Северному Сахалину.
Мне не приходилось слышать на Сахалине ни про какие эпидемии; можно сказать, что за последние 20 лет их не
было тут вовсе, кроме, впрочем, эпидемического конъюнктивита, который наблюдается и в настоящее
время.
Первые попытки
были не совсем удачны: русские мало
были знакомы с чисто техническою стороной дела; теперь же они попривыкли, и хотя Демби не так доволен ими, как китайцами, но все-таки уже можно серьезно рассчитывать, что со
временем будут находить себе здесь кусок хлеба сотни поселенцев.
[Майор Ш., надо отдать ему справедливость, относился с полным уважением к моей литературной профессии и всё
время, пока я жил в Корсаковске, всячески старался, чтобы мне не
было скучно.
Поселился он на Сахалине еще в доисторические
времена, когда не начиналась каторга, и это казалось до такой степени давно, что даже сочинили легенду о «происхождении Сахалина», в которой имя этого офицера тесно связано с геологическими переворотами: когда-то, в отдаленные
времена, Сахалина не
было вовсе, но вдруг, вследствие вулканических причин, поднялась подводная скала выше уровня моря, и на ней сидели два существа — сивуч и штабс-капитан Шишмарев.
Этот Пищиков засек нагайкой свою жену, интеллигентную женщину, беременную на девятом месяце, и истязание продолжалось шесть часов; сделал он это из ревности к добрачной жизни жены: во
время последней войны она
была увлечена пленным турком.
Тут я записал девять стариков в возрасте от 65 до 85 лет. Один из них, Ян Рыцеборский, 75 лет, с физиономией солдата
времен очаковских, до такой степени стар, что, вероятно, уже не помнит, виноват он или нет, и как-то странно
было слышать, что всё это бессрочные каторжники, злодеи, которых барон А. Н. Корф, только во внимание к их преклонным летам, приказал перевести в поселенцы.
Вот крутой берег прерывается длинною и глубокою долиной. Тут течет речка Унтанай, или Унта, и возле
была когда-то казенная Унтовская ферма, которую каторжные называли Дранкой, — понятно, почему. В настоящее
время здесь тюремные огороды и стоят только три поселенческие избы. Это — Первая Падь.
Это
был богатырского сложения человек, еще молодой и красивый, характера кроткого и сосредоточенного, — всё, бывало, молчит и о чем-то думает, — и с первого же
времени хозяева стали доверять ему, и когда уезжали из дому, то знали, что Вукол и денег не вытащит из комода, и спирта в кладовой не
выпьет.
Уже
есть четыре улицы и площадь, на которой, как предполагают, со
временем будут выстроены церковь, телеграфная станция и дом смотрителя поселений.
Дело в том, что посажено
было здесь на участки сразу 30 человек; это
было как раз то
время, когда из Александровска долго не присылали инструментов, и поселенцы отправились к месту буквально с голыми руками.
В казенной ведомости показано жителей только 7: 6 м. и 1 ж. В Сиске я не
был, но вот выдержка из чужого дневника: «Как селение, так и местность самая безотрадная; прежде всего, отсутствие хорошей воды, дров; жители пользуются из колодцев, в которых во
время дождей вода красная, тундровая.
В настоящее
время между селениями Большое и Малое Такоэ, несколько в стороне от дороги, находится пожарище; тут стояло когда-то вольное селение Воскресенское; избы, оставленные хозяевами,
были сожжены бродягами.
Собственно для ссыльной колонии неудавшийся опыт пока может
быть поучителен в двух отношениях: во-первых, вольные поселенцы сельским хозяйством занимались недолго и в последние десять лет до переезда на материк промышляли только рыбною ловлей и охотой; и в настоящее
время Хомутов, несмотря на свой преклонный возраст, находит для себя более подходящим и выгодным ловить осетров и стрелять соболей, чем сеять пшеницу и сажать капусту; во-вторых, удержать на юге Сахалина свободного человека, когда ему изо дня в день толкуют, что только в двух днях пути от Корсаковска находится теплый и богатый Южно-Уссурийский край, — удержать свободного человека, если, к тому же, он здоров и полон жизни, невозможно.