Неточные совпадения
И в самом деле неинтересно глядеть: в окно видны грядки с капустною рассадой, около них безобразные канавы, вдали маячит тощая, засыхающая лиственница. Охая и держась за бока, вошел хозяин и стал мне жаловаться на неурожаи, холодный климат, нехорошую, землю. Он благополучно отбыл каторгу и поселение, имел теперь два
дома, лошадей и коров, держал много работников и сам ничего не делал,
был женат на молоденькой, а главное, давно уже имел право переселиться на материк — и все-таки жаловался.
На площади, между
домом начальника острова и церковью, он
был встречен почетным караулом, чиновниками и толпою поселенцев и каторжных.
Каторжные в течение трех лет корчевали, строили
дома, осушали болота, проводили дороги и занимались хлебопашеством, но по отбытии срока не пожелали остаться здесь и обратились к генерал-губернатору с просьбой о переводе их на материк, так как хлебопашество не давало ничего, а заработков не
было.
Иеромонах Ираклий, проживавший до 1886 г. в Александровском посту, рассказывал, что вначале тут
было только три
дома и в небольшой казарме, где теперь живут музыканты, помещалась тюрьма.
Главную
суть поста составляет его официальная часть: церковь,
дом начальника острова, его канцелярия, почтово-телеграфная контора, полицейское управление с типографией,
дом начальника округа, лавка колонизационного фонда, военные казармы, тюремная больница, военный лазарет, строящаяся мечеть с минаретом, казенные
дома, в которых квартируют чиновники, и ссыльнокаторжная тюрьма с ее многочисленными складами и мастерскими.
Население здесь перебивается кое-как, но оно тем не менее все-таки каждый день
пьет чай, курит турецкий табак, ходит в вольном платье, платит за квартиры; оно покупает
дома у крестьян, отъезжающих на материк, и строит новые.
Общество всегда возмущалось тюремными порядками и в то же время всякий шаг к улучшению быта арестантов встречало протестом, вроде, например, такого замечания: «Нехорошо, если мужик в тюрьме или на каторге
будет жить лучше, чем
дома».
Если мужик часто живет
дома хуже, чем на каторге, то по логике такого замечания каторга должна
быть адом.
Хозяев и домочадцев я заставал
дома; все ничего не делали, хотя никакого праздника не
было, и, казалось бы, в горячую августовскую пору все, от мала до велика, могли бы найти себе работу в поле или на Тыми, где уже шла периодическая рыба.
Когда Микрюков отправился в свою половину, где спали его жена и дети, я вышел на улицу.
Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то на небо, то на избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от
дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
Когда-то Мало-Тымово
было главным селением и центром местности, составляющей нынешний Тымовский округ, теперь же оно стоит в стороне и похоже на заштатный городок, в котором замерло всё живое; о прежнем величии говорят здесь только небольшая тюрьма да
дом, где живет тюремный смотритель.
Он имеет собственный
дом в Нагасаки в Японии, и когда я, познакомившись с ним, сказал ему, что, вероятно,
буду осенью в Японии, то он любезно предложил мне остановиться у него в
доме.
Пост имеет с моря приличный вид городка, не сибирского, а какого-то особенного типа, который я не берусь назвать; основан он
был почти 40 лет назад, когда по южному берегу там и сям
были разбросаны японские
дома и сараи, и очень возможно, что это близкое соседство японских построек не обошлось без влияния на его внешность и должно
было придать ей особые черты.
Это высокий, худощавый человек, благообразный, с большою бородой. Он служит писарем в полицейском управлении и потому ходит в вольном платье. Трудолюбив и очень вежлив, и, судя по выражению, весь ушел в себя и замкнулся. Я
был у него на квартире, но не застал его
дома. Занимает он в избе небольшую комнату; у него аккуратная чистая постель, покрытая красным шерстяным одеялом, а около постели на стене в рамочке портрет какой-то дамы, вероятно, жены.
На юге в обиходе совсем не употребляется слово совладелец, или половинщик, так как здесь на каждый участок полагается только по одному хозяину, но так же, как и на севере,
есть хозяева, которые лишь причислены к селению, но
домов не имеют. Как в посту, так и в селениях совсем нет евреев. В избах на стенах встречаются японские картинки; приходилось также видеть японскую серебряную монету.
Дом Раевского пошел в казну за долг и
был продан Конькову за 15 рублей.
Старик Коньков, когда платил деньги за
дом, лукаво подмигнул глазом и сказал окружному начальнику: «А вот, погодите, умру, и вы опять с этим
домом хлопотать
будете».
Это
был богатырского сложения человек, еще молодой и красивый, характера кроткого и сосредоточенного, — всё, бывало, молчит и о чем-то думает, — и с первого же времени хозяева стали доверять ему, и когда уезжали из
дому, то знали, что Вукол и денег не вытащит из комода, и спирта в кладовой не
выпьет.
Уже
есть четыре улицы и площадь, на которой, как предполагают, со временем
будут выстроены церковь, телеграфная станция и
дом смотрителя поселений.
И без всяких статей и приказов, а по необходимости, потому что это полезно для колонии, вне тюрьмы, в собственных
домах и на вольных квартирах, живут все без исключения ссыльнокаторжные женщины, многие испытуемые и даже бессрочные, если у них
есть семьи или если они хорошие мастера, землемеры, каюры и т. п.
Новый поселенец, если у него
есть деньги и протекция у начальства, остается в Александровске или в том селении, которое ему нравится, и покупает или строит тут
дом, если еще не обзавелся им, когда
был на каторге; для такого сельское хозяйство и труд не обязательны.
Один из них, по фамилии Беспалов, строит на своем участке большой двухэтажный
дом с балконом, похожий на дачу, и все смотрят на постройку с недоумением и не понимают, зачем это; то, что богатый человек, имеющий взрослых сыновей,
быть может, останется навсегда в Рыковском в то время, как отлично мог бы устроиться где-нибудь на Зее, производит впечатление странного каприза, чудачества.
Разговор кончается. Женщина приписывается к поселенцу такому-то, в селение такое-то — и гражданский брак совершен. Поселенец отправляется со своею сожительницей к себе домой и для финала, чтобы не ударить лицом в грязь, нанимает подводу, часто на последние деньги.
Дома сожительница первым делом ставит самовар, и соседи, глядя на дым, с завистью толкуют, что у такого-то
есть уже баба.
Хохлушка лет 50 в Ново-Михайловке, пришедшая сюда с сыном, тоже каторжным, из-за невестки, которая
была найдена мертвой в колодце, оставившая
дома старика мужа и детей, живет здесь с сожителем, и, по-видимому, это самой ей гадко, и ей стыдно говорить об этом с посторонним человеком.
Поселенец Тымовского округа Бышевец при мне содержался в карцере в Дуэ — его обвиняли в покушении на убийство; жена его и дети жили поблизости в казармах для семейных, а
дом и хозяйство
были брошены.
Обходя избы в Верхнем Армудане, я в одной не застал старших;
дома был только мальчик лет 10, беловолосый, сутулый, босой; бледное лицо покрыто крупными веснушками и кажется мраморным.
В Александровске приходил ко мне один лютеранин, судившийся когда-то в Петербурге за поджог; он говорил, что лютеране на Сахалине составляют общество, и в доказательство показывал мне печать, на которой
было вырезано: «Печать общества лютеран на Сахалине»; в его
доме лютеране собираются для молитвы и обмена мыслей.
Остров
был пустыней; на нем не
было ни жилищ, ни дорог, ни скота, и солдаты должны
были строить казармы и
дома, рубить просеки, таскать на себе грузы.
Но, как бы то ни
было, «Мертвого
дома» уже нет.
Выписываются журналы, газеты и книги, каждый день получаются телеграммы северного агентства; во многих
домах есть рояли.
А вот и любовь. Ссыльнокаторжный Артем, — фамилии его не помню, — молодой человек лет 20, служил в Найбучи сторожем при казенном
доме. Он
был влюблен в аинку, жившую в одной из юрт на реке Найбе, и, говорят, пользовался взаимностью. Его заподозрили как-то в краже и в наказание перевели в Корсаковскую тюрьму, то
есть за 90 верст от аинки. Тогда он стал бегать из поста в Найбучи для свидания с возлюбленной и бегал до тех пор, пока его не подстрелили в ногу.