Затем следует Вторая Падь, в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она убила
своего ребенка и зарыла его в землю, на суде же говорила, что ребенка она не убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой не купите ли?»
Неточные совпадения
Самый даровитый сподвижник Невельского, Н. К. Бошняк, открывший Императорскую гавань, когда ему было еще только 20 лет, «мечтатель и
дитя», — так называет его один из сослуживцев, — рассказывает в
своих записках: «На транспорте „Байкал“ мы все вместе перешли в Аян и там пересели на слабый барк „Шелехов“.
В юртах каторжные жили со
своими женами и
детьми.
Допустим, что хозяева со
своими женами и
детьми, как ирландцы, питаются одним картофелем и что им хватает его на круглый год; но что едят те 241 поселенцев и 358 каторжных обоего пола, которые проживают в избах в качестве сожителей, сожительниц, жильцов и работников?
По этим варварским помещениям и их обстановке, где девушки 15 и 16 лет вынуждены спать рядом с каторжниками, читатель может судить, каким неуважением и презрением окружены здесь женщины и
дети, добровольно последовавшие на каторгу за
своими мужьями и отцами, как здесь мало дорожат ими и как мало думают о сельскохозяйственной колонии.
На берегу нас встретили гиляки, их жены,
дети и куцые собаки, но уж того удивления, какое возбудил здесь когда-то
своим прибытием покойный Поляков, мы не наблюдали.
Когда усковцы со
своими семьями собрались около надзирательской, где мы пили чай, и когда женщины и
дети, как более любопытные, вышли вперед, то толпа стала походить на цыганский табор.
Когда Микрюков отправился в
свою половину, где спали его жена и
дети, я вышел на улицу. Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то на небо, то на избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
Но опять-таки, вероятно, за отсутствием уверенности в
своем праве, эта борьба с русскими была нерешительна до смешного, и японцы держали себя, как
дети.
Г-н Сузуки не скрывал
своего восторга и оглядывал орден со всех сторон блестящими глазами, как
ребенок игрушку; на его «красивом и мужественном» лице я читал борьбу; ему хотелось поскорее побежать к себе и показать орден
своей молоденькой жене (он недавно женился), и в то же время вежливость требовала, чтобы он оставался с гостями.
[Только одного я встретил, который выразил желание остаться на Сахалине навсегда: это несчастный человек, черниговский хуторянин, пришедший за изнасилование родной дочери; он не любит родины, потому что оставил там дурную память о себе, и не пишет писем
своим, теперь уже взрослым,
детям, чтобы не напоминать им о себе; не едет же на материк потому, что лета не позволяют.]
Если он состоит в сожительстве с ссыльною женщиной и имеет от нее
детей, то билет на отлучку выдается ему только в том случае, если он обеспечит
своим имуществом дальнейшее существование
своей сожительницы и незаконно прижитых с нею
детей (приказ № 92, 1889 г.).
«Устава о ссыльных», мужья-евреи не могут следовать в ссылку за
своими осужденными женами, и последним предоставляется брать с собой лишь грудных
детей, и то не иначе, как с согласия мужей.]
Описывая положение жен ссыльнокаторжных и их
детей, повинных только в том, что судьба поставила их в родство с преступниками, Власов говорит в
своем отчете, что это «едва ли не самая мрачная сторона всей нашей депортационной системы».
Первых меньше почти в три раза; в большинстве они прибыли на остров уже в тех возрастах, когда
дети сознают: они помнят и любят родину; вторые же, сахалинские уроженцы, никогда не видели ничего лучше Сахалина и должны тяготеть к нему, как к
своей настоящей родине.
Несмотря на
свою непорочность, они больше всего на свете любят порочную мать и разбойника отца, и если ссыльного, отвыкшего в тюрьме от ласки, трогает ласковость собаки, то какую цену должна иметь для него любовь
ребенка!
Неточные совпадения
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей
своею свитою, // С
детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, // Пошел помещик завтракать, // Работы осмотрев. // С реки из лодки грянула // Навстречу барам музыка, // Накрытый стол белеется // На самом берегу… // Дивятся наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной старик?»
Она, недостойная иметь
детей, уклоняется их ласки, видя в них или причины беспокойств
своих, или упрек
своего развращения.
Правдин. Но особы высшего состояния просвещают
детей своих…
Он не мог теперь никак примирить
свое недавнее прощение,
свое умиление,
свою любовь к больной жене и чужому
ребенку с тем, что теперь было, то есть с тем, что, как бы в награду зa всё это, он теперь очутился один, опозоренный, осмеянный, никому не нужный и всеми презираемый.
— Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого
ребенка, — начал излагать
свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.