Неточные совпадения
Если они не открыли входа в Амур,
то потому, что имели в своем распоряжении самые скудные средства для исследования, а главное, — как гениальные
люди, подозревали и почти угадывали другую правду и должны были считаться с ней.
Он образован, начитан и, кроме
того, обладает большою практическою опытностью, так как до своего назначения на Сахалин в продолжение 18 лет заведовал каторгой на Каре; он красиво говорит и красиво пишет и производит впечатление
человека искреннего, проникнутого гуманными стремлениями.
К
тому же здесь на небольшом пространстве сгруппированы: тюрьма более чем на тысячу и военные казармы на 500
человек.
У меня в кармане был корреспондентский бланок, но так как я не имел в виду печатать что-либо о Сахалине в газетах,
то, не желая вводить в заблуждение
людей, относившихся ко мне, очевидно, с полным доверием, я ответил: нет.
Из нашей последней беседы и из
того, что я записал под его диктовку, я вынес убеждение, что это великодушный и благородный
человек, но что «жизнь несчастных» была знакома ему не так близко, как он думал.
Дело в
том, что дети и подростки в беднейших семьях получают от казны кормовые, которые выдаются только до 15 лет, и тут молодых
людей и их родителей простой расчет побуждает говорить неправду.
Для новых
людей и их канцелярий понадобилось новое место, так как в Дуэ, где до
того времени находилось управление каторгой, было тесно и мрачно.
О кухне, где при мне готовился обед для 900
человек, о провизии и о
том, как едят арестанты, я буду говорить в особой главе.
В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов в своем отчете, при одной из казарм совсем не было отхожего места, и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не по желанию каждого из них, а в
то время, когда собиралось несколько
человек.
Кононович говорил мне, что затевать здесь новые постройки и строиться очень трудно —
людей нет; если достаточно плотников,
то некому таскать бревна; если
людей ушлют за бревнами,
то не хватает плотников.
Каторжным трудом пользуются также военное и телеграфное ведомства, землемер; около 50
человек прикомандировано к тюремному лазарету, неизвестно в качестве кого и для чего, и не сочтешь
тех, которые находятся в услужении у гг. чиновников.
Здесь слишком заметно увлечение вещью; гремят колеса и молот и свистят локомобили только во имя качества вещи и сбыта ее; коммерческие и художественные соображения не имеют здесь никакого отношения к наказанию, а между
тем на Сахалине, как и везде на каторге, всякое предприятие должно иметь своею ближайшею и отдаленною целью только одно — исправление преступника, и здешние мастерские должны стремиться к
тому, чтобы сбывать на материк прежде всего не печные дверцы и не краны, а полезных
людей и хорошо подготовленных мастеров.
Замечательно, что
человек пишет и вырезывает на скамье разные мерзости, хотя в
то же время чувствует себя потерянным, брошенным, глубоко несчастным.
Не знаю, за что его прислали на Сахалин, да и не спрашивал я об этом; когда
человек, которого еще так недавно звали отцом Иоанном и батюшкой и которому целовали руку, стоит перед вами навытяжку, в жалком поношенном пиджаке,
то думаешь не о преступлении.
А так как долина здесь узка и с обеих сторон стиснута горами, на которых ничего не родится, и так как администрация не останавливается ни перед какими соображениями, когда ей нужно сбыть с рук
людей, и, наверное, ежегодно будет сажать сюда на участки десятки новых хозяев,
то пахотные участки останутся такими же, как теперь,
то есть в 1/8, 1/4 и 1/2 дес., а пожалуй, и меньше.
7
человек занимаются каюрством,
то есть держат собак, на которых в зимнее время возят почту и пассажиров.
По контракту, заключенному в 1875 г. на 24 года, общество пользуется участком на западном берегу Сахалина на две версты вдоль берега и на одну версту в глубь острова; ему предоставляются бесплатно свободные удобные места для склада угля в Приморской области я прилегающих к ней островах; нужный для построек и работ строительный материал общество получает также бесплатно; ввоз всех предметов, необходимых для технических и хозяйственных работ и устройства рудников, предоставляется беспошлинно; за каждый пуд угля, покупаемый морским ведомством, общество получает от 15 до 30 коп.; ежедневно в распоряжение общества командируется для работ не менее 400 каторжных; если же на работы будет выслано меньше этого числа,
то за каждого недостающего рабочего казна платит обществу штрафу один рубль в день; нужное обществу число
людей может быть отпускаемо и на ночь.
Это
человек глуповатый, не умеющий прятать деньги, неумеренно подкупавший, наконец утомился давать
то надзирателю 5,
то палачу 3 рубля и как-то в недобрый час наотрез отказал обоим.
А между
тем каторжник, как бы глубоко он ни был испорчен и несправедлив, любит всего больше справедливость, и если ее нет в
людях, поставленных выше его,
то он из года в год впадает в озлобление, в крайнее неверие.
Так бы оно могло быть, но холодные течения Охотского моря и льдины, которые плавают у восточного берега даже в июне, свидетельствуют с неумолимою ясностью, что когда природа создавала Сахалин,
то при этом она меньше всего имела в виду
человека и его пользу.
Если судить по его наскоро написанным эскизным запискам,
то это был талантливый и всесторонне образованный
человек.
По воспоминаниям
людей, знавших его, он всегда ходил в тюрьму и по улицам с палкой, которую брал с собой для
того только, чтобы бить
людей.
Всех дербинцев, в
том числе и самих Емельянов Самохваловых, забавляет эта странная и очень сложная комбинация обстоятельств, которая двух
человек, живших в разных концах России и схожих по имени и фамилии, в конце концов привела сюда, в Дербинское.
Здесь, как бы
то ни было, все-таки теплее, тоны у природы мягче, и голодный, озябший
человек находит для себя более подходящие естественные условия, чем по среднему или нижнему течению Тыми.
Так как в районе каждой тюрьмы мне приходилось прежде всего пользоваться канцелярским материалом для справок и услугами грамотных
людей,
то во всем Тымовском округе, и особенно в Рыковском, я не мог не заметить на первых порах
того обстоятельства, что здешние писаря хорошо подготовлены и дисциплинированны, как будто прошли специальную школу; подворные описи и алфавиты они ведут в образцовом порядке.
Смотритель рыковской тюрьмы, г. Ливин,
человек даровитый, с серьезным опытом, с инициативой, и тюрьма всем
тем, что в ней есть хорошего, обязана главным образом ему.
Постоянная заботливость г. Ливина о
людях и в
то же время розги, упоение телесными наказаниями, жестокость, как хотите, сочетание ни с чем несообразное и необъяснимое.
Дробление ссыльной колонии на мелкие административные участки вызывается самою практикой, которая, кроме многого другого, о чем еще придется говорить, указала, во-первых, что чем короче расстояния в ссыльной колонии,
тем легче и удобнее управлять ею, и, во-вторых, дробление на округа вызвало усиление штатов и прилив новых
людей, а это, несомненно, имело на колонию благотворное влияние.
Этою очень короткою историей восьми сахалинских Робинзонов исчерпываются все данные, относящиеся к вольной колонизации Северного Сахалина. Если необыкновенная судьба пяти хвостовских матросов и Кемца с двумя беглыми похожа на попытку к вольной колонизации,
то эту попытку следует признать ничтожною и во всяком случае неудавшеюся. Поучительна она для нас разве в
том отношении, что все восемь
человек, жившие на Сахалине долго, до конца дней своих, занимались не хлебопашеством, а рыбным и звериным промыслом.
Ведомости об инородцах составляются канцеляристами, не имеющими ни научной, ни практической подготовки и даже не вооруженными никакими инструкциями; если сведения собираются ими на месте, в гиляцких селениях,
то делается это, конечно, начальническим тоном, грубо, с досадой, между
тем как деликатность гиляков, их этикет, не допускающий высокомерного и властного отношения к
людям, и их отвращение ко всякого рода переписям и регистрациям требуют особенного искусства в обращении с ними.
В рапорте командира клипера «Всадник», относящемся к 1870 г., сказано, что клипер имеет в виду, подойдя к местечку Мауке, высадить там 10
человек солдат с
тем, чтобы они приготовили место под огороды, так как в продолжение лета в этом месте предполагалось основать новый пост.
Времена изменились; теперь для русской каторги молодой чиновник более типичен, чем старый, и если бы, положим, художник изобразил, как наказывают плетьми бродягу,
то на его картине место прежнего капитана-пропойцы, старика с сине-багровым носом, занимал бы интеллигентный молодой
человек в новеньком вицмундире.
Так, в сравнении с севером, здесь чаще прибегают к телесным наказаниям и бывает, что в один прием секут по 50
человек, и только на юге уцелел дурной обычай, введенный когда-то каким-то давно уже забытым полковником, а именно — когда вам, свободному
человеку, встречается на улице или на берегу группа арестантов,
то уже за 50 шагов вы слышите крик надзирателя: «Смир-р-рно!
Шапки долой!» И мимо вас проходят угрюмые
люди с обнаженными головами и глядят на вас исподлобья, точно если бы они сняли шапки не за 50, а за 20–30 шагов,
то вы побили бы их палкой, как г.
В
тот день, когда я его видел, он, по его словам, наказал розгами 8
человек.]
Сами жители выглядят моложе, здоровее и бодрее своих северных товарищей, и это так же, как и сравнительное благосостояние округа, быть может, объясняется
тем, что главный контингент ссыльных, живущих на юге, составляют краткосрочные,
то есть
люди по преимуществу молодые и в меньшей степени изнуренные каторгой.
Ферма, на которой нет ни метеорологической станции, ни скота, хотя бы для навоза, ни порядочных построек, ни знающего
человека, который от утра до вечера занимался бы только хозяйством, — это не ферма, а в самом деле одна лишь фирма,
то есть пустая забава под фирмой образцового сельского хозяйства.
Это был богатырского сложения
человек, еще молодой и красивый, характера кроткого и сосредоточенного, — всё, бывало, молчит и о чем-то думает, — и с первого же времени хозяева стали доверять ему, и когда уезжали из дому,
то знали, что Вукол и денег не вытащит из комода, и спирта в кладовой не выпьет.
Но это селение очень скучно на вид, и
люди в нем скучные, и думают они не о волости, а только о
том, как бы скорее отбыть срок и уехать на материк.
Дело в
том, что посажено было здесь на участки сразу 30
человек; это было как раз
то время, когда из Александровска долго не присылали инструментов, и поселенцы отправились к месту буквально с голыми руками.
Виноваты ли в этом естественные условия, которые на первых же норах встретили крестьян так сурово и недружелюбно, или же всё дело испортили неумелость и неряшливость чиновников, решить трудно, так как опыт был непродолжителен, и к
тому же еще приходилось производить эксперимент над
людьми, по-видимому, неусидчивыми, приобревшими в своих долгих скитаниях по Сибири вкус к кочевой жизни.
Собственно для ссыльной колонии неудавшийся опыт пока может быть поучителен в двух отношениях: во-первых, вольные поселенцы сельским хозяйством занимались недолго и в последние десять лет до переезда на материк промышляли только рыбною ловлей и охотой; и в настоящее время Хомутов, несмотря на свой преклонный возраст, находит для себя более подходящим и выгодным ловить осетров и стрелять соболей, чем сеять пшеницу и сажать капусту; во-вторых, удержать на юге Сахалина свободного
человека, когда ему изо дня в день толкуют, что только в двух днях пути от Корсаковска находится теплый и богатый Южно-Уссурийский край, — удержать свободного
человека, если, к
тому же, он здоров и полон жизни, невозможно.
Вообще во всей этой сахалинской истории японцы,
люди ловкие, подвижные и хитрые, вели себя как-то нерешительно и вяло, что можно объяснить только
тем, что у них было так же мало уверенности в своем праве, как и у русских.
Они ограничивались только
тем, что распускали среди айно сплетни про русских и хвастали, что они перережут всех русских, и стоило русским в какой-нибудь местности основать пост, как в скорости в
той же местности, но только на другом берегу речки, появлялся японский пикет, и, при всем своем желании казаться страшными, японцы все-таки оставались мирными и милыми
людьми: посылали русским солдатам осетров, и когда
те обращались к ним за неводом,
то они охотно исполняли просьбу.
Жизнь в общих камерах порабощает и с течением времени перерождает арестанта; инстинкты оседлого
человека, домовитого хозяина, семьянина заглушаются в нем привычками стадной жизни, он теряет здоровье, старится, слабеет морально, и чем позже он покидает тюрьму,
тем больше причин опасаться, что из него выйдет не деятельный, полезный член колонии, а лишь бремя для нее.
Средний возраст только что осужденного каторжного мне не известен, но, судя по возрастному составу ссыльного населения в настоящее время, он должен быть не меньше 35 лет; если к этому прибавить среднюю продолжительность каторги 8-10 лет и если принять еще во внимание, что на каторге
человек старится гораздо раньше, чем при обыкновенных условиях,
то станет очевидным, что при буквальном исполнении судебного приговора и при соблюдении «Устава», со строгим заключением в тюрьме, с работами под военным конвоем и проч., не только долгосрочные, но и добрая половина краткосрочных поступала бы в колонию с уже утраченными колонизаторскими способностями.
В настоящее время некоторая правильность замечается в
том, что
людей охотнее всего селят по долинам рек и около дорог, существующих или проектированных.
Крепкие и выносливые
люди несут самую тяжелую работу, слабосильные же или отвыкшие в тюрьме от крестьянства, если не играют в орлянку или в карты или если не прячутся от холода,
то занимаются какою-нибудь сравнительно легкою работой.
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою пищу, держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит
тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к жизни, а
тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться в победе розог над
теми пустыми природными потребностями
человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение».
Посылают на новое место 50-100 хозяев, затем ежегодно прибавляют десятки новых, а между
тем никому не известно, на какое количество
людей хватит там удобной земли, и вот причина, почему обыкновенно вскорости после заселения начинают уже обнаруживаться теснота, излишек
людей.