Цитаты из русской классики со словом «глум»
Глумов. А нам-то что! Мы скажем, что от него слышали, что он сам хвастал.
Глумов. Чуть ли я и фамилию-то не забыл. Мамаев, кажется, Нил Федосеич.
— Но ведь, кажется, паспорты у нас в исправности? — опять вступился Глумов.
— Самообольщение какое-то всех одолело, — продолжал между тем Глумов, — все думается, как бы концы в воду схоронить или дело кругом пальца обвести. А притом и распутство. Как змей, проникает оно в общество и поражает ядом неосторожных. Малодушие, предательство, хвастовство, всех сортов лганье… Может ли быть положение горше этого!
Но, к удивлению моему, Глумов не только не увлекся моим красноречием, но даже рассердился.
Глумов. Извольте! Оглянитесь на себя: какую вы жизнь ведете.
— Глумов! голубчик! эти духи… да ведь она жива! она здесь! — воскликнул я вне себя от восхищения. — Дарья Семеновна! вы?
— Помню! все помню! И"шелом Рюрика", и"слезы, струившиеся по челу Гостомысла"… помню! помню! помню! — твердил Глумов в восхищении. — Только, брат, вот что: не из Марфы ли это Посадницы было?
Глумов (в сторону). Уж это черт знает что такое!
Глумов. Каких стихов? Вы, верно, не туда зашли.
— Он… иногда… всегда… — вымолвил в свое оправдание Глумов и чуть не задохся от усилия.
— Глумов! да ты вспомни только! Идет человек по улице, и вдруг — фюить! Ужели это не трагедия?
Глумов (с жаром). Я ваш, ваш, всегда ваш! Только уж вы ни слова: ни дядюшке, никому, я сам все устрою. А то вы себя выдадите.
— Не воровать в наше время нельзя, — разглагольствовал между тем Глумов, — потому что не воровать — это значит не идти рядом с веком.
— Чтобы, значит, ежели налево идти — так все бы налево шли, а ежели останавливаться, так всем чтобы разом? — выразил Глумов догадку.
Я опять оторопел, но Глумов нашелся и тут.
Глумов (садится к столу). Эпиграммы в сторону! Этот род поэзии, кроме вреда, ничего не приносит автору. Примемся за панегирики. (Вынимает из кармана тетрадь.) Всю желчь, которая будет накипать в душе, я буду сбывать в этот дневник, а на устах останется только мед. Один, в ночной тиши, я буду вести летопись людской пошлости. Эта рукопись не предназначается для публики, я один буду и автором, и читателем. Разве со временем, когда укреплюсь на прочном фундаменте, сделаю из нее извлечение.
Глумов. Ничего, продолжайте, продолжайте, я вам не мешаю.
— Да на какой тебе его ляд?.. — начал было Глумов, но весьегонцы так на него окрысились, что он счел более благоразумным умолкнуть.
Глумов. Прежде вам эта черта во мне нравилась; мы с этой стороны похожи друг на друга.
Глумов. Кому же нужно! У меня врагов нет.
— За что я страдаю? я-то за что страдаю? — кричал он до тех пор, покуда Глумов не схватил его в охапку и не вынес на лестницу.
— Удивительно-то удивительно, только это из оды на смерть Мещерского, и к Потемкину, следовательно, не относится, — расхолодил меня Глумов.
Глумов. И к чему же бы это повело? Только лишние страдания.
— Говорил я тебе! — сказал Глумов в испуге, — говорил, что не миновать нам веревочки!
Глумов. Ну, да кто бы он ни был, а комедию сыграть нужно. Мы уж и то давно не смеялись, все приуныли что-то.
Вопрос этот настолько озадачил нас, что мы смотрели на Очищенного, вытаращив глаза. Но Глумов уже что-то схватил на лету. Он один глаз зажмурил, а другим вглядывался: это всегда с ним бывало, когда он соображал или вычислял.
— Но вы-то сами что-нибудь помните? — обратился Глумов к молодухе.
— Да, брат, вот тут, в этом самом месте, он и жил! — отозвался Глумов.
Глумов. Да я, право, не знаю, куда я его дел.
И вот, в ту самую минуту, когда Глумов договаривал эти безнадежные слова, в передней как-то особенно звукнул звонок. Объятые сладким предчувствием, мы бросились к двери… О, радость! Иван Тимофеич сам своей персоной стоял перед нами!
–"Удобрение"-то — ведь это наших рук дело!.. — растерянно произнес Глумов.
Глумов (про себя). Не знает. (Громко.) Она только вышла перед вами.
Произнося последние слова, Глумов вдруг ожесточился и даже погрозил пальцем в пространство. Очевидно, на него подействовал дворянский мундир, который был на его плечах.
Глумов посмотрел на меня исподлобья и, ни слова не ответив, продолжал шагать.
Разумеется, Глумов только того и ждал. По его инициативе мы взяли друг друга за руки и троекратно прокричали: рады стараться, Ваше пре-вос-хо-ди-тель-ствоо! Смотрим, ан и гороховое пальто тут же с нами руками сцепилось! И только что мы хотели ухватиться за него, как его уж и след простыл.
— И непременно вместе с Редедею, — прибавил Глумов. — И его будут искать, и Балалайкина, и Прудентова… всех!
Глумов. Что ж мне, дожидаться, когда другие скажут? Разве это не все равно? Ведь уж не скроешь.
Глумов. Да, я вас позабавлю! Ай, Лидия Юрьевна, браво! Я еще только задумал подъехать к ней с любезностями, а уж тут двое. Теперь остается только их стравить всех втроем, и с мужем. Василий!
— Где ж это вы заблудились? — любезно спросила Фаинушка и так приятно при этом улыбнулась, что Глумов стиснул зубы и всем существом (очень, впрочем, прилично) устремился вперед.
Глумов уходит за ним в переднюю и затворяет дверь.
Глумов. Ни черной души, ни зверского сердца у меня нет, значит…
Глумов. Все тот же гусар, племянничек его, Курчаев. Эту картинку надо убрать на всякий случай. (Прячет ее.) Вся беда в том, что Мамаев не любит родственников. У него человек тридцать племянников, из них он выбирает одного и в пользу его завещание пишет, а другие уж и не показывайся. Надоест любимец, он его прогонит и возьмет другого, и сейчас же завещание перепишет. Вот теперь у него в милости этот Курчаев.
Глумов. Объясни мне его слова, манеры, и я тебе сразу скажу, кто он.
Глумов волновался и клокотал. Но продолжительная отвычка от словесных упражнений уже сделала свое дело, так что, произнеся свою сравнительно короткую тираду, он изнемог и замолчал. Что касается до меня, то хотя и мелькнула в моей голове резонная мысль: а все-таки это только уподобление, а не объяснение, — тем не менее я почему-то застыдился и догадки своей не высказал.
Глумов. Что ты, болван, выдумываешь! Меня не велено принимать! Невозможно!
Глумов. А мне вот неприятно, что вы крепко руку жмете.
Удивительный человек этот Глумов! Такое иногда сопоставление вклеит, что просто всякую нить разговора потеряешь с ним. Вот хоть бы теперь: ему о Pierre le Grand говоришь, а он ни с того ни с сего Коробочку приплел. И это он называет «вводить предмет диспута в его естественные границы»! Сколько раз убеждал я его оставить эту манеру, которая не столько убеждает, сколько злит, — и все не впрок.
Глумов. Мне сказывала Софья Игнатьевна. Я не нахожу слов благодарить ваше превосходительство.
Момент был критический, и, признаюсь, я сробел. Я столько времени вращался исключительно в сфере съестных припасов, что самое понятие о душе сделалось совершенно для меня чуждым. Я начал мысленно перебирать: душа… бессмертие… что, бишь, такое было? — но, увы! ничего припомнить не мог, кроме одного: да, было что-то… где-то там… К счастию, Глумов кой-что еще помнил и потому поспешил ко мне на выручку.
Синонимы к слову «глум»
Предложения со словом «глум»
- В ушах его стоял глум и рёв, мальчик подумал, что сходит с ума.
- Массовое появление на экране такого типа сюжетов, возрождение фольклорно-комедийного подхода к современному материалу оживило такие «низкие» жанры, как сказка, лубок, скомороший глум, анекдот.
- Так рождается своего рода глум про полкового повара.
- (все предложения)
Значение слова «глум»
ГЛУМ, -а, м. Прост. и обл. Действие по знач. глаг. глумиться; издевательство, злая насмешка. (Малый академический словарь, МАС)
Отправить комментарий
Значение слова «глум»
ГЛУМ, -а, м. Прост. и обл. Действие по знач. глаг. глумиться; издевательство, злая насмешка.
Все значения слова «глум»Предложения со словом «глум»
В ушах его стоял глум и рёв, мальчик подумал, что сходит с ума.
Массовое появление на экране такого типа сюжетов, возрождение фольклорно-комедийного подхода к современному материалу оживило такие «низкие» жанры, как сказка, лубок, скомороший глум, анекдот.
Так рождается своего рода глум про полкового повара.
- (все предложения)