Неточные совпадения
— Нет, он знает. Он мне показывал копию секретного рапорта
адмирала Чухнина,
адмирал сообщает, что Севастополь — очаг политической пропаганды и что намерение разместить там запасных по обывательским квартирам — намерение несчастное,
а может быть, и злоумышленное. Когда царю показали рапорт, он произнес только: «Трудно поверить».
«
А если другой
адмирал придет сюда, — спросил Эйноске заботливо, — тогда будете палить?» — «Мы не предвидим, чтобы пришел сюда какой-нибудь
адмирал, — отвечали ему, — оттого и не полагаем, чтоб понадобилось палить».
Мы обрадовались, и
адмирал принял предложение,
а транспорт все-таки послал, потому что быков у японцев бить запрещено как полезный рабочий скот и они мяса не едят,
а все рыбу и птиц, поэтому мы говядины достать в Японии не могли.
Часов в 11 приехали баниосы с подарками от полномочных
адмиралу. Все вещи помещались в простых деревянных ящиках,
а ящики поставлены были на деревянных же подставках, похожих на носилки с ножками. Эти подставки заменяют отчасти наши столы. Японцам кажется неуважительно поставить подарок на пол. На каждом ящике положены были свертки бумаги, опять с символом «прилипчивости».
Он подарил
адмиралу два каких-то торта,
а ему дали большой самовар, стеклянной посуды и еще прежде послали сукна на халат за присланную живность и зелень.
На фрегате ничего особенного: баниосы ездят каждый день выведывать о намерениях
адмирала. Сегодня были двое младших переводчиков и двое ондер-баниосов: они просили, нельзя ли нам не кататься слишком далеко, потому что им велено следить за нами,
а их лодки не угоняются за нашими. «Да зачем вы следите?» — «Велено», — сказал высокий старик в синем халате. «Ведь вы нам помешать не можете». — «Велено, что делать! Мы и сами желали бы, чтоб это скорее изменилось», — прибавил он.
Адмирал, напротив, хотел, чтоб суда наши растянулись и чтоб корвет стал при входе на внутренний рейд, шкуна и транспорт поместились в самом проходе,
а фрегат остался бы на втором рейде, который нужно было удержать за собой.
Сегодня дождь, но теплый, почти летний, так что даже кот Васька не уходил с юта,
а только сел под гик. Мы видели, что две лодки, с значками и пиками, развозили по караульным лодкам приказания, после чего эти отходили и становились гораздо дальше.
Адмирал не приказал уже больше и упоминать о лодках. Только если последние станут преследовать наши, велено брать их на буксир и таскать с собой.
Но
адмирал приехал за каким-то другим делом,
а более, кажется, взглянуть, как мы стоим на мели, или просто захотел прокатиться и еще раз пожелать нам счастливого пути — теперь я уже забыл. Тут мы окончательно расстались до Петербурга.
«Зачем я здесь?
А если уж понесло меня сюда, то зачем я не воспользовался минутным расположением
адмирала отпустить меня и не уехал? Ах, хоть бы опять заболели зубы и голова!» — мысленно вопил я про себя, отвращая взгляд от шканечного журнала.
Они начали с того, что «так как
адмирал не соглашается остаться, то губернатор не решается удерживать его, но он предлагает ему на рассуждение одно обстоятельство, чтоб
адмирал поступил сообразно этому, именно: губернатору известно наверное, что дней чрез десять, и никак не более одиннадцати,
а может быть и чрез семь, придет ответ, который почему-то замедлился в пути».
Вдруг, когда он стал объяснять, почему скоро нельзя получить ответа из Едо, приводя, между причинами, расстояние,
адмирал сделал ему самый простой и естественный вопрос: «
А если мы сами пойдем в Едо морем на своих судах: дело значительно ускорится?
Однажды в частной беседе
адмирал доказывал, что японцы напрасно боятся торговли; что торговля может только разлить довольство в народе и что никакая нация от торговли не приходила в упадок,
а, напротив, богатела.
Адмирал не взял на себя труда догадываться, зачем это, тем более что японцы верят в счастливые и несчастливые дни, и согласился лучше поехать к ним, лишь бы за пустяками не медлить,
а заняться делом.
Мне припомнилась школьная скамья, где сидя, бывало, мучаешься до пота над «мудреным» переводом с латинского или немецкого языков,
а учитель, как теперь
адмирал, торопит, спрашивает: «Скоро ли? готово ли? Покажите, — говорит, — мне, прежде, нежели дадите переписывать…»
Но, кажется, лгали: они хотели подражать
адмиралу, который велел приготовить, в первое свидание с японцами на фрегате, завтрак для гокейнсов и поручил нам угощать их,
а сам не присутствовал.
Адмирал объявил им утром свой ответ и, узнав, что они вечером приехали опять с пустяками, с объяснениями о том, как сидеть, уже их не принял,
а поручил разговаривать с ними нам.
Мы не заметили, как северный, гнавший нас до Мадеры ветер слился с пассатом, и когда мы убедились, что этот ветер не случайность,
а настоящий пассат и что мы уже его не потеряем, то
адмирал решил остановиться на островах Зеленого Мыса, в пятистах верстах от африканского материка, и именно на о. С.-Яго, в Порто-Прайя, чтобы пополнить свежие припасы. Порт очень удобен для якорной стоянки. Здесь застали мы два американские корвета да одну шкуну, отправляющиеся в Японию же, к эскадре коммодора Перри.
Мы хотя и убрали паруса, но
адмирал предполагает идти, только не в Едо,
а в Шанхай, чтобы узнать там, что делается в Европе, и запастись свежею провизиею на несколько месяцев.
Едва
адмирал ступил на берег, музыка заиграла, караул и офицеры отдали честь.
А где же встреча, кто ж примет: одни переводчики? Нет, это шутки! Велено спросить, узнать и вытребовать.
Адмирал заметил, что это отнюдь не помешает возникающей между нами приязни; что вопросы эти не потребуют каких-нибудь мудреных ответов,
а просто двух слов, «да» или «нет».
Сколько помню,
адмирал и капитан неоднократно решались на отважный набег к берегам Австралии, для захвата английских судов, и, кажется, если не ошибаюсь, только неуверенность, что наша старая, добрая «Паллада» выдержит еще продолжительное плавание от Японии до Австралии, удерживала их,
а еще, конечно, и неуверенность, по неимению никаких известий, застать там чужие суда.
Так японцам не удалось и это крайнее средство, то есть объявление о смерти сиогуна, чтоб заставить
адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть, в самом деле японскому глазу больно видеть чужие суда у себя в гостях!
А они, без сомнения, надеялись, что лишь только они сделают такое важное возражение,
адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный, и так дело затянется на неопределенный и продолжительный срок.
Не помню, как я разделался с первым рапортом: вероятно, я написал его береговым,
а адмирал украсил морским слогом — и бумага пошла. Потом и я ознакомился с этим языком и многое не забыл и до сих пор.
Адмирал хотел отдать визит напакианскому губернатору, но он у себя принять не мог,
а дал знать, что примет, если угодно, в правительственном доме. Он отговаривался тем, что у них частные сношения с иностранцами запрещены. Этим же объясняется, почему не хотел принять нас и нагасакский губернатор иначе как в казенном доме.
А заключилось оно грандиозной катастрофой, именно землетрясением в Японии и гибелью фрегата «Дианы», о чем в свое время газеты извещали публику. О том же подробно доносил великому князю, генерал-адмиралу, начальник экспедиции в Японию генерал-адъютант (ныне граф) Е. В. Путятин.
Адмирал поместился на софе, против них,
а мы вчетвером у окошек на длинном диване.
Вчера, 18-го,
адмирал приказал дать знать баниосам, чтоб они продолжали, если хотят, ездить и без дела,
а так, в гости, чтобы как можно более сблизить их с нашими понятиями и образом жизни.
Так и сделал. «Диана» явилась туда — и японцы действительно струсили, но, к сожалению, это средство не повело к желаемым результатам. Они стали просить удалиться, и все берега свои заставили рядами лодок, так что сквозь них надо было пробиваться силою,
а к этому средству
адмирал не имел полномочия прибегать.
Посьет, по приказанию
адмирала, отвечал, что ведь законы их не вечны,
а всего существуют лет двести, то есть стеснительные законы относительно иностранцев, и что пора их отменить, уступая обстоятельствам.
Адмирал предложил им завтракать в своей каюте, предоставив нам хозяйничать,
а сам остался в гостиной.
Назначать время свидания предоставлено было
адмиралу. Один раз он назначил чрез два дня, но, к удивлению нашему, японцы просили назначить раньше, то есть на другой день. Дело в том, что Кавадзи хотелось в Едо, к своей супруге, и он торопил переговорами. «Тело здесь,
а душа в Едо», — говорил он не раз.
Я был внизу в каюте и располагался там с своими вещами, как вдруг бывший наверху командир ее, покойный В.
А. Римский-Корсаков, крикнул мне сверху: «
Адмирал едет к нам: не за вами ли?» Я на минуту остолбенел, потом побежал наверх, думая, что Корсаков шутит, пугает нарочно.
Адмирал не может видеть праздного человека; чуть увидит кого-нибудь без дела, сейчас что-нибудь и предложит: то бумагу написать,
а казалось, можно бы morgen, morgen, nur nicht heute, кому посоветует прочесть какую-нибудь книгу; сам даже возьмет на себя труд выбрать ее в своей библиотеке и укажет, что прочесть или перевести из нее.
Несколько часов продолжалось это возмущение воды при безветрии и наконец стихло. По осмотре фрегата он оказался весь избит. Трюм был наполнен водой, подмочившей провизию, амуницию и все частное добро офицеров и матросов.
А главное, не было более руля, который, оторвавшись вместе с частью фальшкиля, проплыл, в числе прочих обломков, мимо фрегата — «продолжать берег», по выражению
адмирала.
Наконец, адмиральский катер: на нем кроме самого
адмирала помещались командиры со всех четырех судов: И. С. Унковский, капитан-лейтенанты Римский-Корсаков, Назимов и Фуругельм; лейтенант барон Крюднер, переводчик с китайского языка О.
А. Гошкевич и ваш покорнейший слуга.
Главные условия свидания состояли в том, чтобы один из полномочных встретил
адмирала при входе в дом, чтобы при угощении обедом или завтраком присутствовали и они,
а не как хотел Овосава: накормить без себя.
По приезде
адмирала епископ сделал ему визит. Его сопровождала свита из четырех миссионеров, из которых двое были испанские монахи, один француз и один китаец, учившийся в знаменитом римском училище пропаганды. Он сохранял свой китайский костюм, чтоб свободнее ездить по Китаю для сношений с тамошними христианами и для обращения новых. Все они завтракали у нас; разговор с епископом, итальянцем, происходил на французском языке,
а с китайцем отец Аввакум говорил по-латыни.
Последний воротился тогда в Иркутск сухим путем (и я примкнул к его свите),
а пароход и при нем баржу, открытую большую лодку, где находились не умещавшиеся на пароходе люди и провизия, предоставил
адмиралу. Предполагалось употребить на это путешествие до Шилки и Аргуни, к месту слияния их, в местечко Усть-Стрелку, месяца полтора, и провизии взято было на два месяца,
а плавание продолжалось около трех месяцев.
Вообще их приняли сухо,
а адмирал вовсе не принял, хотя они желали видеть его.
Японцы приезжали от губернатора сказать, что он не может совсем снять лодок в проходе; это вчера,
а сегодня, то есть 29-го, объявили, что губернатор желал бы совсем закрыть проезд посредине,
а открыть с боков, у берега, отведя по одной лодке.
Адмирал приказал сказать, что если это сделают, так он велит своим шлюпкам отвести насильно лодки, которые осмелятся заставить собою средний проход к корвету. Переводчики, увидев, что с ними не шутят, тотчас убрались и чаю не пили.
Не касаюсь предмета нагасакских конференций
адмирала с полномочными: переговоры эти могут послужить со временем материалом для описаний другого рода, важнее,
а не этих скромных писем, где я, как в панораме, взялся представить вам только внешнюю сторону нашего путешествия.
И говорит, что в каждом доме живет у него по сыну, что к старшему ездят
адмиралы, ко второму — генералы,
а к младшему — всё англичане!
Фирс. Нездоровится. Прежде у нас на балах танцевали генералы, бароны,
адмиралы,
а теперь посылаем за почтовым чиновником и начальником станции, да и те не в охотку идут. Что-то ослабел я. Барин покойный, дедушка, всех сургучом пользовал, от всех болезней. Я сургуч принимаю каждый день уже лет двадцать,
а то и больше; может, я от него и жив.
Скоро наш
адмирал отправился домой,
а мы под покровом дяди Рябинина, приехавшего сменить деда, остались в зале, которая почти вся наполнилась вновь наехавшими нашими будущими однокашниками с их провожатыми.
1811 года в августе, числа решительно не помню, дед мой,
адмирал Пущин, повез меня и двоюродного моего брата Петра, тоже Пущина, к тогдашнему министру народного просвещения графу
А. К.
В двадцать минут, во-первых, успею вздушить
адмирала Чаинского и пропущу березовки, потом зорной, потом померанцевой, потом parfait amour [прекрасная любовь (франц.)],
а потом еще что-нибудь изобрету.
Работая над устройством флота, теперь уже не как плотник,
а как
адмирал и распорядитель, Петр стал теперь гораздо больше внимания обращать и на другие части государственного устройства.
Петр», назначенную в тот же день для контрадмирала Гордона, и, повеселившись у него на новоселье, вечер и всю ночь до двух часов утра провел у
адмирала;
а в следующий день был на большом пиру у воеводы Ф. М. Апраксина».
—
А он уже был контр-адмирал?