Неточные совпадения
Смотритель подумал с минуту
и отвечал, что в истории многое покрыто мраком; но что был, однако же, некто Карл Простодушный, который имел на плечах хотя
и не порожний, но все
равно как бы порожний сосуд,
а войны вел
и трактаты заключал.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё
равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках
и храбрился.
И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз,
а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот
и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал?
А шлюпики есть?»
А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!
— Для чего же ты не позволил мне кормить, когда я умоляла об этом? Всё
равно (Алексей Александрович понял, что значило это «всё
равно»), она ребенок,
и его уморят. — Она позвонила
и велела принести ребенка. — Я просила кормить, мне не позволили,
а теперь меня же упрекают.
— Всё
равно, что я бы искал права быть кормилицей
и обижался бы, что женщинам платят,
а мне не хотят, — сказал старый князь.
— Я не знаю! — вскакивая сказал Левин. — Если бы вы знали, как вы больно мне делаете! Всё
равно, как у вас бы умер ребенок,
а вам бы говорили:
а вот он был бы такой, такой,
и мог бы жить,
и вы бы на него радовались.
А он умер, умер, умер…
— Только эти два существа я люблю,
и одно исключает другое. Я не могу их соединить,
а это мне одно нужно.
А если этого нет, то всё
равно. Всё, всё
равно.
И как-нибудь кончится,
и потому я не могу, не люблю говорить про это. Так ты не упрекай меня, не суди меня ни в чем. Ты не можешь со своею чистотой понять всего того, чем я страдаю.
— Хорошо тебе так говорить; это всё
равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется,
а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее.
А тут вдруг подвернется любовь,
и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
— Всё
равно, вы делаете предложение, когда ваша любовь созрела или когда у вас между двумя выбираемыми совершился перевес.
А девушку не спрашивают. Хотят, чтоб она сама выбирала,
а она не может выбрать
и только отвечает: да
и нет.
Слова эти
и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего не давали,
и Левин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы теплую шубу на кисейную одежду
и который в первый раз на морозе несомненно, не рассуждениями,
а всем существом своим убедился бы, что он всё
равно что голый
и что он неминуемо должен мучительно погибнуть.
— Да я не хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я в том, что сделала? Нет, нет
и нет.
И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня
и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга.
А других нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь
и не видимся? Почему я не могу ехать? Я тебя люблю,
и мне всё
равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
Она знала любовью всю его душу,
и в душе его она видела то, чего она хотела,
а что такое состояние души называется быть неверующим, это ей было всё
равно.
—
А эта женщина, — перебил его Николай Левин, указывая на нее, — моя подруга жизни, Марья Николаевна. Я взял ее из дома, —
и он дернулся шеей, говоря это. — Но люблю ее
и уважаю
и всех, кто меня хочет знать, — прибавил он, возвышая голос
и хмурясь, — прошу любить
и уважать ее. Она всё
равно что моя жена, всё
равно. Так вот, ты знаешь, с кем имеешь дело.
И если думаешь, что ты унизишься, так вот Бог,
а вот порог.
— Павел Иванович, все
равно:
и с имуществом,
и со всем, что ни есть на свете, вы должны проститься. Вы подпали под неумолимый закон,
а не под власть какого человека.
Понимаете ли вы, что лужинская чистота все
равно что
и Сонечкина чистота,
а может быть, даже
и хуже, гаже, подлее, потому что у вас, Дунечка, все-таки на излишек комфорта расчет,
а там просто-запросто о голодной смерти дело идет!
— Не скажу какую, Родион Романыч. Да
и, во всяком случае, теперь
и права не имею больше отсрочивать; посажу-с. Так вы рассудите: мне теперь уж все
равно,
а следственно, я единственно только для вас. Ей-богу, лучше будет, Родион Романыч!
Тут вспомнил кстати
и о — кове мосте,
и о Малой Неве,
и ему опять как бы стало холодно, как давеча, когда он стоял над водой. «Никогда в жизнь мою не любил я воды, даже в пейзажах, — подумал он вновь
и вдруг опять усмехнулся на одну странную мысль: ведь вот, кажется, теперь бы должно быть все
равно насчет этой эстетики
и комфорта,
а тут-то именно
и разборчив стал, точно зверь, который непременно место себе выбирает… в подобном же случае.
— Да я вовсе не завлекал, я, может, даже сам завлечен, по глупости моей,
а ей решительно все
равно будет, ты или я, только бы подле кто-нибудь сидел
и вздыхал.
Я просто убил; для себя убил, для себя одного;
а там стал ли бы я чьим-нибудь благодетелем или всю жизнь, как паук, ловил бы всех в паутину
и из всех живые соки высасывал, мне, в ту минуту, все
равно должно было быть!..
«Что ж, это исход! — думал он, тихо
и вяло идя по набережной канавы. — Все-таки кончу, потому что хочу… Исход ли, однако?
А все
равно! Аршин пространства будет, — хе! Какой, однако же, конец! Неужели конец? Скажу я им иль не скажу? Э… черт! Да
и устал я: где-нибудь лечь или сесть бы поскорей! Всего стыднее, что очень уж глупо. Да наплевать
и на это. Фу, какие глупости в голову приходят…»
Об этом непременно предполагалось им объяснить за столом,
равно как
и о губернаторстве покойного папеньки,
а вместе с тем косвенно заметить, что нечего было при встречах отворачиваться
и что это было чрезвычайно глупо.
— Ваши обе вещи, кольцо
и часы, были у ней под одну бумажку завернуты,
а на бумажке ваше имя карандашом четко обозначено,
равно как
и число месяца, когда она их от вас получила…
Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, — подумал он. — Что это, да никак я к Разумихину сам пришел! Опять та же история, как тогда…
А очень, однако же, любопытно: сам я пришел или просто шел, да сюда зашел? Все
равно; сказал я… третьего дня… что к нему после того на другой день пойду, ну что ж,
и пойду! Будто уж я
и не могу теперь зайти…»
— Э, полноте, что мне теперь приемы! Другое бы дело, если бы тут находились свидетели,
а то ведь мы один на один шепчем. Сами видите, я не с тем к вам пришел, чтобы гнать
и ловить вас, как зайца. Признаетесь аль нет — в эту минуту мне все
равно. Про себя-то я
и без вас убежден.
— Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь… свою (это все
равно!) Ты могла бы жить духом
и разумом,
а кончишь на Сенной… Но ты выдержать не можешь
и, если останешься одна, сойдешь с ума, как
и я. Ты уж
и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем!
Борис (оглядывая местность). Вот что, Кудряш, мне бы нужно здесь остаться,
а тебе ведь, я думаю, все
равно, ты можешь идти
и в другое место.
— Во-первых, я вовсе не добр;
а во-вторых, я потерял для вас всякое значение,
и вы мне говорите, что я добр… Это все
равно, что класть венок из цветов на голову мертвеца.
— Великодушная! — шепнул он. — Ох, как близко,
и какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой комнате!.. Ну, прощайте! Живите долго, это лучше всего,
и пользуйтесь, пока время. Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный,
а еще топорщится.
И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант!
А теперь вся задача гиганта — как бы умереть прилично, хотя никому до этого дела нет… Все
равно: вилять хвостом не стану.
— Благодарствуйте, что сдержали слово, — начала она, — погостите у меня: здесь, право, недурно. Я вас познакомлю с моей сестрою, она хорошо играет на фортепьяно. Вам, мсьё Базаров, это все
равно; но вы, мсьё Кирсанов, кажется, любите музыку; кроме сестры, у меня живет старушка тетка, да сосед один иногда наезжает в карты играть: вот
и все наше общество.
А теперь сядем.
Ты видишь, как Шемякин ухаживает за мной,
а он — негодяй,
и мне очень обидно, конечно, что тебе все
равно, как негодяй обращается со мной.
— Ну, все
равно, — махнул рукою Долганов
и, распахнув полы сюртука, снова сел, поглаживая ноги,
а женщина, высоко вскинув голову, захохотала, вскрикивая сквозь смех...
— Ну, пусть не так! — равнодушно соглашался Дмитрий,
и Климу казалось, что, когда брат рассказывает даже именно так, как было, он все
равно не верит в то, что говорит. Он знал множество глупых
и смешных анекдотов, но рассказывал не смеясь,
а как бы даже конфузясь. Вообще в нем явилась непонятная Климу озабоченность,
и людей на улицах он рассматривал таким испытующим взглядом, как будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей города.
Клим остановился. Ему не хотелось видеть ни Лютова, ни Макарова,
а тропа спускалась вниз, идя по ней, он неминуемо был бы замечен.
И подняться вверх по холму не хотелось, Клим устал, да все
равно они услышали бы шум его шагов. Тогда они могут подумать, что он подслушивал их беседу. Клим Самгин стоял
и, нахмурясь, слушал.
— Не топай, — попросила Дуняша в коридоре. — Они, конечно, повезли меня ужинать, это уж — всегда! Очень любезные, ну
и вообще…
А все-таки — сволочь, — сказала она, вздохнув, входя в свою комнату
и сбрасывая с себя верхнее платье. — Я ведь чувствую: для них певица, сестра милосердия, горничная — все
равно прислуга.
—
А голубям — башки свернуть. Зажарить. Нет, — в самом деле, — угрюмо продолжал Безбедов. — До самоубийства дойти можно. Вы идете лесом или — все
равно — полем, ночь, темнота, на земле, под ногами, какие-то шишки. Кругом — чертовщина: революции, экспроприации, виселицы,
и… вообще — деваться некуда! Нужно, чтоб пред вами что-то светилось. Пусть даже
и не светится,
а просто: существует. Да — черт с ней — пусть
и не существует,
а выдумано, вот — чертей выдумали,
а верят, что они есть.
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные. Как я прошел
и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей, не умеющих управлять жизнью, никому не жаль
и все понимают, что хотя он
и министр, но — бесполезность!
И только любопытство, все
равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения
и отправляются кому куда нужно: на службу, в трактиры,
а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
— Лозунг командующих классов — назад, ко всяческим примитивам в литературе, в искусстве, всюду. Помните приглашение «назад к Фихте»? Но — это вопль испуганного схоласта, механически воспринимающего всякие идеи
и страхи,
а конечно, позовут
и дальше — к церкви, к чудесам, к черту, все
равно — куда, только бы дальше от разума истории, потому что он становится все более враждебен людям, эксплуатирующим чужой труд.
— Да поди ты к чертям! — крикнул Дронов, вскочив на ноги. — Надоел… как гусь! Го-го-го… Воевать хотим — вот это преступление, да-а! Еще Извольский говорил Суворину в восьмом году, что нам необходима удачная война все
равно с кем,
а теперь это убеждение большинства министров, монархистов
и прочих… нигилистов.
— Это — все
равно! Вырвал
и побежал в проулок, другой — лошадь схватил,
а извозчик спрыгнул
и бежать.
Ведь простой человек спит крепко,
а если что
и видит, так ему все
равно, у него на это понятия нет.
Бальзаминов. Порядок, маменька, обыкновенный. Узнал я, что в доме есть богатые невесты,
и начал ходить мимо. Они смотрят да улыбаются,
а я из себя влюбленного представляю. Только один раз мы встречаемся с Лукьян Лукьянычем (я еще его не знал тогда), он
и говорит: «За кем вы здесь волочитесь?» Я говорю: «Я за старшей».
А и сказал-то так, наобум. «Влюбитесь, говорит, в младшую, лучше будет». Что ж, маменька, разве мне не все
равно?
Бальзаминов. В самом деле не возьму. Все
равно и дома украдут. Куда ж бы их деть? В саду спрятать, в беседке под диван? Найдут. Отдать кому-нибудь на сбережение, пока мы на гулянье-то ездим? Пожалуй, зажилит, не отдаст после. Нет, лучше об деньгах не думать,
а то беспокойно очень; об чем ни задумаешь, всё они мешают. Так я без денег будто гуляю.
Красавина.
А вот какой: заведи тебя в середку, да оставь одну, так ты
и заблудишься, все
равно что в лесу,
и выходу не найдешь, хоть караул кричи. Я один раз кричала. Мало тебе этого, так у нас еще лавки есть.
Наконец, если
и постигнет такое несчастие — страсть, так это все
равно, как случается попасть на избитую, гористую, несносную дорогу, по которой
и лошади падают,
и седок изнемогает,
а уж родное село в виду: не надо выпускать из глаз
и скорей, скорей выбираться из опасного места…
В этом свидетельстве сказано было: «Я, нижеподписавшийся, свидетельствую, с приложением своей печати, что коллежский секретарь Илья Обломов одержим отолщением сердца с расширением левого желудочка оного (Hypertrophia cordis cum dilatatione ejus ventriculi sinistri),
а равно хроническою болью в печени (hepatis), угрожающею опасным развитием здоровью
и жизни больного, каковые припадки происходят, как надо полагать, от ежедневного хождения в должность.
Хитрость — все
равно что мелкая монета, на которую не купишь многого. Как мелкой монетой можно прожить час, два, так хитростью можно там прикрыть что-нибудь, тут обмануть, переиначить,
а ее не хватит обозреть далекий горизонт, свести начало
и конец крупного, главного события.
Илья Иванович иногда возьмет
и книгу в руки — ему все
равно, какую-нибудь. Он
и не подозревал в чтении существенной потребности,
а считал его роскошью, таким делом, без которого легко
и обойтись можно, так точно, как можно иметь картину на стене, можно
и не иметь, можно пойти прогуляться, можно
и не пойти: от этого ему все
равно, какая бы ни была книга; он смотрел на нее, как на вещь, назначенную для развлечения, от скуки
и от нечего делать.
— Умрете… вы, — с запинкой продолжала она, — я буду носить вечный траур по вас
и никогда более не улыбнусь в жизни. Полюбите другую — роптать, проклинать не стану,
а про себя пожелаю вам счастья… Для меня любовь эта — все
равно что… жизнь,
а жизнь…
Реймер, которому было все
равно, презрительно пожал плечами, простился с Стильтоном
и уехал коротать ночь в свой клуб,
а Стильтон, при одобрении толпы
и при помощи полисмена, усадил беспризорного человека в кеб.
Приходят сроки, старушка напоминает о себе письмами — сначала самыми мягкими, потом немножко пожестче,
а наконец,
и бранится — намекает, что «это нечестно», но должник ее был зверь травленый
и все
равно ни на какие письма не отвечал.
— Я, друг мой, — рассказывает мне старушка, — уже решилась ему довериться… Что же делать: все
равно ведь никто не берется,
а он берется
и твердо говорит: «Я вручу». Не гляди, пожалуйста, на меня так, глаза испытуючи. Я нимало не сумасшедшая, —
а и сама ничего не понимаю, но только имею к нему какое-то таинственное доверие в моем предчувствии,
и сны такие снились, что я решилась
и увела его с собою.