Неточные совпадения
— Стой, стой! — прервал кошевой, дотоле стоявший, потупив глаза в землю, как и все запорожцы, которые в важных делах никогда не отдавались первому порыву, но молчали и между тем в тишине совокупляли грозную силу негодования. — Стой! и я
скажу слово. А что ж вы — так бы и этак поколотил черт вашего
батька! — что ж вы делали сами? Разве у вас сабель не было, что ли? Как же вы попустили такому беззаконию?
—
Батько, что ты сделал? Это ты убил его? —
сказал подъехавший в это время Остап.
— Ах ты, сякой-такой сын! Как,
батька?.. —
сказал Тарас Бульба, отступивши с удивлением несколько шагов назад.
— Постой,
батько! —
сказал он.
— Спасибо тебе,
батько! Молчал, молчал, долго молчал, да вот наконец и
сказал. Недаром говорил, когда собирался в поход, что будешь пригоден козачеству: так и сделалось.
— Не смейся, не смейся,
батьку! —
сказал наконец старший из них.
Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, —
сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот
батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?».
«Слышь ты, Василиса Егоровна, —
сказал он ей покашливая. — Отец Герасим получил, говорят, из города…» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать, хочешь собрать совещание да без меня потолковать об Емельяне Пугачеве; да лих, [Да лих (устар.) — да нет уж.] не проведешь!» Иван Кузмич вытаращил глаза. «Ну, матушка, —
сказал он, — коли ты уже все знаешь, так, пожалуй, оставайся; мы потолкуем и при тебе». — «То-то,
батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за офицерами».
— Я отлучался, —
сказал он, — вчера ввечеру еще в город и встретил комиссара, вылезавшего из брички. Узнавши, что я из нашего села, дал он мне эту записку и велел на словах тебе
сказать,
батько, что заедет на возвратном пути к нам пообедать.
— Ступай к своему
батьке да
скажи ему, чтобы по спине тебя вытянул палкой-то… — смеялся Окулко. — Вот Морока возьмем, ежели пойдет, потому как он промыслит и для себя и для нас. Так я говорю, Морок?
— Хорошо, я тебе буду отдавать, —
сказал Павел, слышавший еще и прежде, что Макар Григорьев в этом отношении считался высокочестным человеком и даже благодетелем,
батькой мужицким слыл, и только на словах уж очень он бранчив был и на руку дерзок; иной раз другого мужичка, ни за что ни про что, возьмет да и прибьет.
—
Батька! —
сказал он, ударив его широкою лапой по плечу, — пробазарил ты свою голову, стал нашим братом; так выпьем вместе да поцелуемся!
— Надёжа-государь! —
сказал он дерзко, тряхнув головою, чтобы оправить свои растрепанные кудри, — надёжа-государь. Иду я по твоему указу на муку и смерть. Дай же мне
сказать тебе последнее спасибо за все твои ласки! Не умышлял я на тебя ничего, а грехи-то у меня с тобою одни! Как поведут казнить меня, я все до одного расскажу перед народом! А ты,
батька игумен, слушай теперь мою исповедь!..
Из остальных либералов Марк Волохов отнесся к Феденькиным проказам как-то загадочно,
сказав, что ему кто ни поп, тот
батька и что таких курицыных детей, как обыватели Навозного, всяко возрождать можно.
— Нет,
батька! —
сказал Бычура. — Если Зверев виноват, то мы не стоим за него: делай с ним что тебе угодно, а нам давай невесту пана Гонсевского.
— Поздравляем,
батька! —
сказал он не слишком почтительным голосом. — Знатная добыча! Нечего
сказать, поработали мы сегодня на матушку святую Русь!
— Слышишь ли,
батька, что она говорит? —
сказал Бычура. — Что ж это, боярин, никак, ты вздумал нас морочить?
— Да вот,
батька, —
сказал Бычура, почесывая голову, — товарищи говорят, что сегодня, за один бы уж прием, повесить ее, так и дело в шляпе.
— Ну вот, что дело, то дело,
батька! —
сказал Бычура. — В этом с тобою никто спорить не станет. Ну-ка, ребята, пособите мне отнести ее в церковь… Да выходите же вон из избы!.. Эк они набились — не продерешься!.. Ступай-ка, отец Еремей, передом: ты скорей их поразодвинешь.
— И так им и
сказала: «Учитесь, хлопцы, умирать как ваши
батьки»?
— Я вам докладывал, Николай Степанович! —
сказал Ильменев, — что поле будет незадачное. Извольте-ка припомнить: лишь только мы выехали из околицы, так нам и пырь в глаза
батька Василий; а ведь, известное дело, как с попом повстречаешься, так не жди ни в чем удачи.
— Да что ж ты, Савельич, взъелся в самом деле? —
сказал с досадою Андрей. — Что ты, родной иль хрестной мне
батька, что ль?
— И то сведу. Вы ему
скажите, батьке-то, что вы мне часы подарили. А то он меня все попрекает. Вор да вор! И мать туда же: в кого, мол, ты вором уродился?
— И испорчена она, судари вы мои, —
сказал знахарь, — злою рукою и большим знахарем, так что помочь этому делу мудрено: потому как напущен на нее бес, называемый рабин-батька. Есть это что самый наизлющий бес, и выгнать его больно мудрено.
— А вот и отец идет! — обрадовался Андрей Андреич и замахал шляпой. — Люблю я своего
батьку, право, —
сказал он, расплачиваясь с извозчиком. — Славный старик. Добрый старик.
— Люблю я своего
батьку, —
сказал Андрей Андреич и потрогал отца за плечо. — Славный старик. Добрый старик.
— «Ну, говорит, Петруша, никому, говорит, николи не говорила, а тебе
скажу: твой старый
батька заедает мой молодой век!» — «Это, мамонька, говорю, старуха надвое
сказала, кто у вас чей век заедает!» — «Да, говорит, ладно, рассказывай!
— Ха-а-роший
батька, —
сказал Тимофей с какою-то особенной теплотой в голосе…
— Есть! Прежде давывала, одолжала кой-кого, по знакомству. Тогда покойному
батьке — скотской падеж был, две лошади у него пали — слова, братец ты мой, не
сказала, ссудила ему тогда сто пятьдесят рублей серебром, — мужику какому-нибудь простому.
— А ну-ка, служивый, испробуй ромку теперь, —
сказал Самоквасов, доставая другую баклажку. — Так по скольку ж батька-то у вас за венчанье берет?
— Ну, уж ты,
батька, и скит!.. Чего не
скажет! — тоже улыбнувшись, молвила Манефа. — Сиротское дело, Патапушка, по-сиротски и будем жить… А ты уж на-ка поди: скит!
— И впрямь,
батька, где это ты запропастился?.. — стоя в дверях залы,
сказала Татьяна Андревна. — Как это тебе, Алексеич, не стыдно мучить нас?.. Чего-чего, дожидаючись тебя, мы не надумали!.. А кулебяка-то, поди-чать, перегорела, да и рыба-то в селянке, думать надо, перепрела.
«Дай,
батька, брательника-то поглядеть, —
сказала она, — я ведь его целых пятнадцать лет не видела…
— Перестань,
батька, пустяки городить. Взбредет же такая чепуха в голову, —
сказала Семеновна и ушла от мужа в другую комнату.
— Плюем на вашу власть. Мы только
батьку Махно одного знаем. Он нам приказал: «Бей жидов, спасай Россию!». Приехали к вам сюда порядок сделать. Обучить всех правильным понятиям… — Он озорным взглядом оглядел Леонида и, как заученно-привычный лозунг,
сказал: — Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не почернеют… Ты кто?
— Когда так,
батька Иоанн, послушаю тебя, —
сказал Даньяр.
—
Батька Иван, не вели ходить лекарю к моему детке. Помочил ему голову зельем, стал Каракаченька благим матом кричать, словно белены покушал. Татары, русские, все говорят: уморит лекарь. Уморит, и я за деткой. Посол цесарский
сказал, он много народу…