Неточные совпадения
В субботу он поехал на
дачу и, подъезжая к ней, еще издали увидел на террасе мать, сидевшую в кресле, а у колонки террасы Лидию в
белом платье, в малиновом шарфе на плечах. Он невольно вздрогнул, подтянулся и, хотя лошадь бежала не торопясь, сказал извозчику...
Она надела
белое платье, скрыла под кружевами подаренный им браслет, причесалась, как он любит; накануне велела настроить фортепьяно и утром попробовала спеть Casta diva. И голос так звучен, как не был с
дачи. Потом стала ждать.
Она не успела еще сойти с лестницы на дорогу (огибающую кругом парк), как вдруг блестящий экипаж, коляска, запряженная двумя
белыми конями, промчалась мимо
дачи князя. В коляске сидели две великолепные барыни. Но, проехав не более десяти шагов мимо, коляска вдруг остановилась; одна из дам быстро обернулась, точно внезапно усмотрев какого-то необходимого ей знакомого.
Мать и мы с сестрицей очень ему обрадовались, но отец был невесел; многие башкирцы и все припущенники, то есть жители Киишек и Тимкина, объявили спор и
дачу обошли черными (спорными) столбами: обмежеванье
белыми столбами означало бесспорность владения.
Магнолии, с их твердыми и блестящими, точно лакированными листьями и
белыми, с большую тарелку величиной, цветами; беседки, сплошь затканные виноградом, свесившим вниз тяжелые гроздья; огромные многовековые платаны с их светлой корой и могучими кронами; табачные плантации, ручьи и водопады, и повсюду — на клумбах, на изгородях, на стенах
дач — яркие, великолепные душистые розы, — все это не переставало поражать своей живой цветущей прелестью наивную душу мальчика.
Наконец барыня вышла на балкон, швырнула сверху в подставленную шляпу Сергея маленькую
белую монетку и тотчас же скрылась. Монета оказалась старым, стертым с обеих сторон и вдобавок дырявым гривенником. Дедушка долго с недоумением рассматривал ее. Он уже вышел на дорогу и отошел далеко от
дачи, но все еще держал гривенник на ладони, как будто взвешивая его.
А там потянулись среди густой зелени садов и парков между зигзагами
белой дороги-белые
дачи, богатые виллы, горные татарские деревушки с плоскими крышами. Море нежно стлалось вокруг парохода; в воде играли дельфины.
Мы направились в парк через Второе Парголово, имевшее уже тогда дачный вид. Там и сям красовались настоящие
дачи, и мы имели удовольствие любоваться настоящими живыми дачниками, копавшими землю под клумбы, что-то тащившими и вообще усиленно приготовлявшимися к встрече настоящего лета. Еще раз, хорошо жить на
белом свете если не богачам, то просто людям, которые завтра не рискуют умереть с голода.
Помню, как мы поровнялись с
дачей, где жила «девушка в
белом платье».
Как раз это была
дача с качелями, а на качелях сидела она в
белом летнем платье, перехваченном красной широкой лентой вместо пояса.
Когда мы вышли из своей «
дачи», нас встретил какой-то длинноносый мужик с
белыми волосами.
Проходя мимо
дачи с качелями, я машинально засмотрелся на девушку в
белом платье, — она была как-то особенно хороша в этот роковой момент, хороша, как весеннее утро, когда ликует один свет и нет ни одной тени.
Помню, что я догнал их как раз напротив той
дачи с качелями, на которой мы с Пепкой разыгрывали наш «роман девушки в
белом платье».
Эту живую картину я потом реализовал в своих мистификациях Пепке, а по утрам нарочно проходил мимо
дачи с качелями, чтобы хотя издали полюбоваться чудной девушкой в
белом платье.
На
дачу Иванова вела лесная тропинка, которую сплошь занесло снегом… Из-за стволов и сугробов кое-где мерцали одинокие огоньки. Несколько минут назад мне пришлось пройти мимо бывшей генеральской
дачи, теперь я подходил к бывшей дачке Урмановых. От обеих на меня повеяло холодом и тупой печалью. Я подошел к палисаднику и взглянул в окно, в котором видел Урманова. Черные стекла были обведены
белой рамкой снега… Я стоял, вспоминал и думал…
Отворялось ли окно, по которому побарабанили сначала тоненькие,
белые, как сахар, пальчики, и высовывалась головка хорошенькой девушки, подзывавшей разносчика с горшками цветов, — мне тотчас же, тут же представлялось, что эти цветы только так покупаются, то есть вовсе не для того, чтоб наслаждаться весной и цветами в душной городской квартире, а что вот очень скоро все переедут на
дачу и цветы с собою увезут.
Берег медленно уходил назад. Постепенно показывались и скрывались густые, взбирающиеся на холмы парки, дворцы, виноградники, тесные татарские деревни,
белые стены
дач, утонувших в волнистой зелени, а сзади голубые горы, испещренные черными пятнами лесов, и над ними тонкие, воздушные очертания их вершин.
Над
белой каменной оградой, похожей своей массивностью на крепостную стену, возвышалась
дача, затейливо и крикливо выстроенная в виде стилизованного русского терема, с коньками и драконами на крыше, со ставнями, пестро разрисованными цветами и травами, с резными наличниками, с витыми колонками, в форме бутылок, на балконах.
Воскресенский нетерпеливо искал глазами знакомую
дачу в виде русского терема. И когда она показалась наконец из-за густой чащи княжеского парка и стала вся видна над своей огромной,
белой крепостной стеной, он часто задышал и крепко прижал руку к холодевшему сердцу.
В ясное, теплое утро, в конце мая, в Обручаново к здешнему кузнецу Родиону Петрову привели перековывать двух лошадей. Это из Новой
дачи. Лошади были
белые, как снег, стройные, сытые и поразительно похожие одна на другую.
Усадьба госпожи Заднепровской состояла из новенького
белого домика с зеленой крышей, в виде
дачи, в городском вкусе, с небольшим садиком и двором.
Обыкновенная и прямая дорога, ведущая из города в монастырь, вьется
белой лентой между
дачами и садами. Она вымощена гладким камнем, и по ней все ходят или ездят в церковь. Та же дорога через горы, по которой приехали моряки, специально назначена для иностранцев — охотников до видов и до сильных ощущений. Для туриста, бывшего на Мадере, эта прогулка так же обязательна, как посещение лондонского туннеля или собора св. Петра в Риме.
Наконец, на покатости горы показалось что-то ослепительно
белое. Это Фунчаль, городок на благодатном острове. Его маленькие
белые домики лепятся один возле другого, словно соты в улье, в гирлянде зелени, а над ними высокие зеленые горы, на которых там и сям красуются
дачи и виллы, утопающие в листве. На одной из гор стоит высокий
белый монастырь. И все это окаймлено густыми и кудрявыми тропическими деревьями.
Катя встала, на голое тело надела легкое платье из чадры и босиком вышла в сад. Тихо было и сухо, мягкий воздух ласково приникал к голым рукам и плечам. Как тихо! Как тихо!.. Месяц закрылся небольшим облачком, долина оделась сумраком, а горы кругом светились голубовато-серебристым светом. Вдали ярко
забелела стена
дачи, — одной, потом другой. Опять осветилась долина и засияла тем же сухим, серебристым светом, а тень уходила через горы вдаль. В черных кустах сирени трещали сверчки.
И тут, среди неопределенной, запутанной свободной красоты, перед самым моим окном, глупо, фокусно торчала
белая палка набережной, липки с подпорками и зеленые лавочки — бедные, пошлые людские произведения, не утонувшие так, как дальние
дачи и развалины, в общей гармонии красоты, а, напротив, грубо противоречащие ей.
Ну что ж! Спешить некуда: свистят, да
белят, да цигарки крутят. К вечеру, почитай, всю работу справили, один потолок да сени на утреннюю закуску остались. Пошабашили они, лампочку засветили. Сенники в уголке разложили — прямо как на
даче расположились. Начальства тебе никакого, звезда в окне горит, сало на зубах хрустит, полное удовольствие.
Софья Петровна, жена нотариуса Лубянцева, красивая молодая женщина, лет двадцати пяти, тихо шла по лесной просеке со своим соседом по
даче, присяжным поверенным Ильиным. Был пятый час вечера. Над просекой сгустились
белые, пушистые облака; из-под них кое-где проглядывали ярко-голубые клочки неба. Облака стояли неподвижно, точно зацепились за верхушки высоких, старых сосен. Было тихо и душно.
Аракчеев сиживал обыкновенно на балконе Зиновьевской
дачи или на береговой террасе, уставленной мраморными вазами с росшими в них кустами алых,
белых и желтых роз и оттуда, невидимый с катера, прикрытый густотою растений, зорко наблюдал за всеми движениями своего — как он называл государя Александра Павловича — «благодетеля».
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен, на своей
даче на Каменном Острову, ей был представлен немолодой, с
белыми как снег волосами и черными, блестящими глазами, обворожительный m-r de Jobert, un Jésuite à robe courte, [г-н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к Богу, к Христу, к сердцу Божьей Матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною, католическою религией.