Неточные совпадения
Народ подпрыгивал, размахивая руками, швырял в
воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова
бьет копытами
по булыжнику. Губернатор торчал в экипаже, поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой груди.
«Страшный человек», — думал Самгин, снова стоя у окна и прислушиваясь. В стекла точно невидимой подушкой
били. Он совершенно твердо знал, что в этот час тысячи людей стоят так же, как он, у окошек и слушают, ждут конца. Иначе не может быть. Стоят и ждут. В доме долгое время было непривычно тихо. Дом как будто пошатывался от мягких толчков
воздуха, а на крыше точно снег шуршал, как шуршит он весною, подтаяв и скатываясь
по железу.
Прохваченная морозом земля потела и оттаивала на солнце; его косые, румяные лучи
били вскользь
по бледной траве; в
воздухе чудился легкий треск; ясно и внятно звучали в саду голоса работников.
В нашей семье нравы вообще были мягкие, и мы никогда еще не видели такой жестокой расправы. Я думаю, что
по силе впечатления теперь для меня могло бы быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах убийство человека. Мы за окном тоже завизжали, затопали ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он перестал
бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил в азарт; лицо у него стало скверное, глаза были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и дело свистела в
воздухе.
Все Заполье переживало тревожное время. Кажется, в самом
воздухе висела мысль, что жить по-старинному, как жили отцы и деды, нельзя. Доказательств этому было достаточно, и самых убедительных, потому что все они
били запольских купцов прямо
по карману. Достаточно было уже одного того, что благодаря новой мельнице старика Колобова в Суслоне открылся новый хлебный рынок, обещавший в недалеком будущем сделаться серьезным конкурентом Заполью. Это была первая повестка.
Мать старалась меня уверить, что Чурасово гораздо лучше Багрова, что там сухой и здоровый
воздух, что хотя нет гнилого пруда, но зато множество чудесных родников, которые
бьют из горы и бегут
по камешкам; что в Чурасове такой сад, что его в три дня не исходишь, что в нем несколько тысяч яблонь, покрытых спелыми румяными яблоками; что какие там оранжереи, персики, груши, какое множество цветов, от которых прекрасно пахнет, и что, наконец, там есть еще много книг, которых я не читал.
Сильные родники
били из горы
по всему скату и падали
по уступам натуральными каскадами, журчали, пенились и потом текли прозрачными, красивыми ручейками, освежая
воздух и оживляя местность.
Пускай немецкие извозчики щелкают бичами
по воздуху, а наши пускай
бьют лошадей кнутами и вдоль спины, и поперек, и
по брюху.
Карета быстро неслась то вдоль созревающих нив, где
воздух был душен и душист и отзывался хлебом, то вдоль широких лугов, и внезапная их свежесть
била легкою волной
по лицу.
Да, хорошо писать заграничному автору, когда там жизнь
бьет ключом, когда он родится на свет уже культурным, когда в самом
воздухе висит эта культурная тонкость понимания, — одним словом, этот заграничный автор несет в себе громадное культурное наследство, а мы рядом с ним нищие, те жалкие нищие, которые прячут в тряпки собранные
по грошикам чужие двугривенные.
Вечерний сумрак окутал поле; лес вдали стал плотно чёрен, как гора. Летучая мышь маленьким тёмным пятном бесшумно мелькала в
воздухе, и точно это она сеяла тьму. Далеко на реке был слышен стук колёс парохода
по воде; казалось, что где-то далеко летит огромная птица и это её широкие крылья
бьют воздух могучими взмахами. Лунёв припомнил всех людей, которые ему мешали жить, и всех их, без пощады, наказал. От этого ему стало ещё приятнее… И один среди поля, отовсюду стиснутый тьмою, он тихо запел…
Лошади хорошо знали, что сейчас будут засыпать овес, и от нетерпения негромко покряхтывали у решеток. Жадный и капризный Онегин
бил копытом о деревянную настилку и, закусывая,
по дурной привычке, верхними зубами за окованный железом изжеванный борт кормушки, тянулся шеей, глотал
воздух и рыгал. Изумруд чесал морду о решетку.
Раз и два обошел их, все ускоряя шаги, и вдруг как-то сорвался с места, побежал кругами, подскакивая, сжав кулаки, тыкая ими в
воздух. Полы шубы
били его
по ногам, он спотыкался, чуть не падал, останавливаясь, встряхивал головою и тихонько выл. Наконец он, — тоже как-то сразу, точно у него подломились ноги, — опустился на корточки и, точно татарин на молитве, стал отирать ладонями лицо.
— О, свинья! Трус! Предатель! — злобно зашипел Файбиш. — На же, на!.. Получи!.. Кнут резко свистнул в
воздухе. Файбиш
бил широко и размашисто, тем движением, каким он обыкновенно стегал собак. Но Герш быстро повернулся к балагуле задом, сгорбился, спрятал шею в плечи, и жестокие удары пришлись ему
по спине и
по рукавам.
Поют у Манефы заутреню.
По другим обителям тоже стали раздаваться удары в
било. Резче и резче носятся они в сыром, влажном
воздухе… А у Манефы в часовне поют да поют.
Вернее всего, проживет он жизнь, угрюмо кипя непрерывным, беспричинным раздражением, которое накапливают в душе вялая кровь и голодающие
по воздуху легкие; будет он в свой черед лупить учеников, смертным боем
бить жену, сам не зная, за что; и в одном только будет для него жизнь, радость, свет — в водке; для нее он и заказ спустит, и взломает женин сундук…
Токарь опять поворачивает назад и опять
бьет по лошади. Кобылка напрягает все свои силы и, фыркая, бежит мелкой рысцой. Токарь раз за разом хлещет ее
по спине… Сзади слышится какой-то стук, и он, хоть не оглядывается, но знает, что это стучит голова покойницы о сани. А
воздух всё темнеет и темнеет, ветер становится холоднее и резче…
Пушки их на нем расставлены; драгуны спешились и посылают шведам свои посылки на разрешение; знамена веют
по воздуху; литаврщик в своей колясочке
бьет переправу; плотники с топорами и кирками стоят на зубьях разрушенного моста; работа кипит под тучею пуль и картечи; перекладины утверждены; драгуны перебираются
по этому смертному переходу, и — пасс Эмбаха завоеван.
Солнце выплыло из-за сопок, косые лучи сквозь напитанный дымом
воздух били по заиндевевшим былинкам,
по грядам полей. Солдаты пили из кружек чай, острили и смеялись. Низенький и старообразный Василий Матрехин, с отлогим, глупым лбом, отхлебывал из кружки чай, заедал его мерзлым хлебом и недовольно говорил...