Неточные совпадения
Как птица нырнул он между ветвями; острые колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача
били меня
по лицу.
«Как! — говорил я сам себе, прохаживаясь
по зале и захлебываясь от слез. — Наталья Савишна, просто Наталья, говорит мне ты и еще
бьет меня
по лицу мокрой скатертью, как дворового мальчишку. Нет, это ужасно!»
Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что не придержанный у кнека [Кнек (кнехт) — чугунная или деревянная тумба, кнехты могут быть расположены
по парно для закрепления швартовых — канатов, которыми судно крепится к причалу.] канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер
бил его
по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его
лица.
В кошомной юрте сидели на корточках девять человек киргиз чугунного цвета; семеро из них с великой силой дули в длинные трубы из какого-то глухого к музыке дерева; юноша, с невероятно широким переносьем и черными глазами где-то около ушей, дремотно
бил в бубен, а игрушечно маленький старичок с
лицом, обросшим зеленоватым мохом, ребячливо колотил руками
по котлу, обтянутому кожей осла.
Ему вспомнилось, как однажды, войдя в столовую, он увидал, что Марина, стоя в своей комнате против Кутузова,
бьет кулаком своей правой руки
по ладони левой, говоря в
лицо бородатого студента...
Ее удивительно легко кружил китаец, в синей кофте, толстенький, круглоголовый, с
лицом кота; длинная коса его
била Варвару
по голой спине,
по плечам, она смеялась.
Лошадь брыкалась, ее с размаха
бил по задним ногам осколком доски рабочий; солдат круто, как в цирке, повернул лошадь, наотмашь хлестнул шашкой
по лицу рабочего, тот покачнулся, заплакал кровью, успел еще раз ткнуть доской в пах коня и свалился под ноги ему, а солдат снова замахал саблею на Туробоева.
Он захлебнулся смехом, засипел, круглые глаза его выкатились еще больше,
лицо, побагровев, надулось, кулаком одной руки он
бил себя
по колену, другой схватил фляжку, глотнул из нее и сунул в руки Самгина. Клим, чувствуя себя озябшим, тоже с удовольствием выпил.
Взмахнув руками, он сбросил с себя шубу и начал
бить кулаками
по голове своей; Самгин видел, что
по лицу парня обильно текут слезы, видел, что большинство толпы любуется парнем, как фокусником, и слышал восторженно злые крики человека в опорках...
Он не успел договорить. Офицер обеими руками стал
бить его
по лицу.
Все мне вдруг снова представилось, точно вновь повторилось: стоит он предо мною, а я
бью его с размаху прямо в
лицо, а он держит руки
по швам, голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым ударом и даже руки поднять, чтобы заслониться, не смеет — и это человек до того доведен, и это человек
бьет человека!
Колосья тихо
бьют вас
по лицу, васильки цепляются за ноги, перепела кричат кругом, лошадь бежит ленивой рысью.
Кто-то поперхнулся. Сосед его молча
бьет кулаком
по загривку, чтобы рыбьи косточки проскочили… Фырканье, чавканье, красные
лица, посоловелые глаза.
В нашей семье нравы вообще были мягкие, и мы никогда еще не видели такой жестокой расправы. Я думаю, что
по силе впечатления теперь для меня могло бы быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах убийство человека. Мы за окном тоже завизжали, затопали ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он перестал
бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил в азарт;
лицо у него стало скверное, глаза были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и дело свистела в воздухе.
Был я не
по годам силен и в бою ловок, — это признавали сами же враги, всегда нападавшие на меня кучей. Но все-таки улица всегда
била меня, и домой я приходил обыкновенно с расквашенным носом, рассеченными губами и синяками на
лице, оборванный, в пыли.
Утром было холодно и в постели, и в комнате, и на дворе. Когда я вышел наружу, шел холодный дождь и сильный ветер гнул деревья, море ревело, а дождевые капли при особенно жестоких порывах ветра
били в
лицо и стучали
по крышам, как мелкая дробь. «Владивосток» и «Байкал», в самом деле, не совладали со штормом, вернулись и теперь стояли на рейде, и их покрывала мгла. Я прогулялся
по улицам,
по берегу около пристани; трава была мокрая, с деревьев текло.
Наконец девяносто. Прохорову быстро распутывают руки и ноги и помогают ему подняться. Место,
по которому
били, сине-багрово от кровоподтеков и кровоточит. Зубы стучат,
лицо желтое, мокрое, глаза блуждают. Когда ему дают капель, он судорожно кусает стакан… Помочили ему голову и повели в околоток.
Так обаятелен этот чудный запах леса после весенней грозы, запах березы, фиалки, прелого листа, сморчков, черемухи, что я не могу усидеть в бричке, соскакиваю с подножки, бегу к кустам и, несмотря на то, что меня осыпает дождевыми каплями, рву мокрые ветки распустившейся черемухи,
бью себя ими
по лицу и упиваюсь их чудным запахом.
И в исступлении она бросилась на обезумевшую от страха девочку, вцепилась ей в волосы и грянула ее оземь. Чашка с огурцами полетела в сторону и разбилась; это еще более усилило бешенство пьяной мегеры. Она
била свою жертву
по лицу,
по голове; но Елена упорно молчала, и ни одного звука, ни одного крика, ни одной жалобы не проронила она, даже и под побоями. Я бросился на двор, почти не помня себя от негодования, прямо к пьяной бабе.
— Да. И привели его избитого, и в Никольском урядник
бил, становой — и
по лицу и пинками… в кровь!
Тем, что денщик побежал жаловаться ротному командиру, а ротный командир послал его с запиской к фельдфебелю, а фельдфебель еще полчаса
бил его
по синему, опухшему, кровавому
лицу.
Он остановился на минутку и в просвете между палатками увидел своего фельфебеля Рынду, маленького, краснолицего, апоплексического крепыша, который, неистово и скверно ругаясь,
бил кулаками
по лицу Хлебникова.
По крайности, как были крепостные, так знали, что свой господин
бьет, а нынче всякий, кому даже не к
лицу, и тот тебе скулу своротить норовит.
По левую руку на корточках сидел красный, с потным
лицом офицерик, принужденно улыбался и шутил, когда
били его карты, он шевелил беспрестанно одной рукой в пустом кармане шаровар и играл большой маркой, но очевидно уже не на чистые, что именно и коробило красивого брюнета.
— Ал раит, — повторил за другими и Дыма как-то радостно. — Теперь выходи, Матвей, на середину и, главное, защищай
лицо. Он будет
бить по носу и в губы. Я знаю его манеру…
Так же
били 2-го, 3-го, 4-го, 5-го, 6-го, 7-го, 8-го, 9-го, 10-го, 11-го, 12-го, — каждого
по 70 ударов. Все они молили о пощаде, стонали, кричали. Рыдания и стоны толпы женщин всё становились громче и раздирательнее, и всё мрачнее и мрачнее становились
лица мужчин. Но кругом стояли войска и истязание не остановилось до тех пор, пока не совершено было дело в той самой мере, в которой оно представлялось почему-то необходимым капризу несчастного, полупьяного, заблудшего человека, называемого губернатором.
Над ним наклонилась Палага, но он не понимал её речи, с ужасом глядя, как
бьют Савку: лёжа у забора вниз
лицом, парень дёргал руками и ногами, точно плывя
по земле; весёлый, большой мужик Михайло, высоко поднимая ногу, тяжёлыми ударами пятки, чёрной, точно лошадиное копыто, бухал в его спину, а коренастый, добродушный Иван, стоя на коленях, истово ударял
по шее Савки, точно стараясь отрубить голову его тупым, красным кулаком.
Через полчаса он сидел в маленьком плетёном шарабане, ненужно погоняя лошадь; в
лицо и на грудь ему прыгали брызги тёплой грязи; хлюпали колёса, фыркал, играя селезёнкой, сытый конь и чётко
бил копытами
по лужам воды, ещё не выпитой землёю.
Карета быстро неслась то вдоль созревающих нив, где воздух был душен и душист и отзывался хлебом, то вдоль широких лугов, и внезапная их свежесть
била легкою волной
по лицу.
— Играйте, — сказала Дэзи, упирая в стол белые локти с ямочками и положив меж ладоней
лицо, — а я буду смотреть. — Так просидела она, затаив дыхание или разражаясь смехом при проигрыше одного из нас, все время. Как прикованный, сидел Проктор, забывая о своей трубке; лишь
по его нервному дыханию можно было судить, что старая игрецкая жила ходит в нем подобно тугой лесе. Наконец он ушел, так как
били его вахтенные часы.
После обеда, довольно плохого и неопрятного, Андрей Ефимыч ходит
по своим комнатам, скрестив на груди руки, и думает.
Бьет четыре часа, потом пять, а он все ходит и думает. Изредка поскрипывает кухонная дверь, и показывается из нее красное, заспанное
лицо Дарьюшки.
Забору этому не было конца ни вправо, ни влево. Бобров перелез через него и стал взбираться
по какому-то длинному, крутому откосу, поросшему частым бурьяном. Холодный пот струился
по его
лицу, язык во рту сделался сух и неподвижен, как кусок дерева; в груди при каждом вздохе ощущалась острая боль; кровь сильными, частыми ударами
била в темя; ушибленный висок нестерпимо ныл…
Знаете, когда идешь темною ночью
по лесу и если в это время вдали светит огонек, то не замечаешь ни утомления, ни потемок, ни колючих веток, которые
бьют тебя
по лицу…
Я помню, как при мне однажды тамбовский лгунище рассказывал, как его (он говорил:"одного моего друга", но,
по искажениям
лица и дрожаниям голоса, было ясно, что речь идет о нем самом) в клубе за фальшивую игру в карты
били.
Ему представилось огромное, мокрое поле, покрытое серыми облаками небо, широкая дорога с берёзами
по бокам. Он идёт с котомкой за плечами, его ноги вязнут в грязи, холодный дождь
бьёт в
лицо. А в поле, на дороге, нет ни души… даже галок на деревьях нет, и над головой безмолвно двигаются синеватые тучи…
И, не придумав, что сказать, я раза два ударил его бумажным свертком
по лицу. Ничего не понимая и даже не удивляясь, — до такой степени я ошеломил его, — он прислонился спиной к фонарю и заслонил руками
лицо. В это время мимо проходил какой-то военный доктор и видел, как я
бил человека, но только с недоумением посмотрел на нас и пошел дальше.
Всклокоченный, грязный, с
лицом, опухшим от пьянства и бессонных ночей, с безумными глазами, огромный и ревущий хриплым голосом, он носился
по городу из одного вертепа в другой, не считая бросал деньги, плакал под пение заунывных песен, плясал и
бил кого-нибудь, но нигде и ни в чем не находил успокоения.
Он часто
бил Климкова, и хотя не больно, но его удары были особенно обидны, точно он
бил не
по лицу, а
по душе. Особенно нравилось ему
бить по голове перстнем, — он сгибал палец и стукал тяжёлым перстнем так, что получался странный, сухо щёлкавший звук. И каждый раз, когда Евсей получал удар, Раиса, двигая бровями, пренебрежительно говорила...
Согнув спины, взмахивая руками и ногами, натужно покряхтывая, устало хрипя, они деловито возились на мостовой, как большие мохнатые черви, таская
по камням раздавленное и оборванное тело белокурого юноши,
били в него ногами, растаптывая
лицо и грудь, хватали за волосы, за ноги и руки и одновременно рвали в разные стороны.
— Отчего вы не бываете у меня? — спросила она, поднимая свои умные, ясные глаза, и я сильно смутился от радости и стоял перед ней навытяжку, как перед отцом, когда тот собирался
бить меня; она смотрела мне в
лицо, и
по глазам ее было видно, что она понимает, почему я смущен.
В детстве, когда меня
бил отец, я должен был стоять прямо, руки
по швам, и глядеть ему в
лицо. И теперь, когда он
бил меня, я совершенно терялся и, точно мое детство все еще продолжалось, вытягивался и старался смотреть прямо в глаза. Отец мой был стар и очень худ, но, должно быть, тонкие мышцы его были крепки, как ремни, потому что дрался он очень больно.
— Очень и очень многое! — восклицают хором все пенкосниматели и, как бы после принятого важного решения, вдруг все рассыпаются
по комнате. У всех светлые
лица, все с беспечною доверчивостью глядят в глаза будущему; некоторые
бьют себя
по ляжкам и повторяют: очень и очень многое!
— Да чтобы, значит, везде,
по всему
лицу земли…
по зубам чтоб
бить свободно было… вот это и есть самая децентрализация!
— Кот? А кот сразу поверил… и раскис. Замурлыкал, как котенок, тычется головой, кружится, как пьяный, вот-вот заплачет или скажет что-нибудь. И с того вечера стал я для него единственной любовью, откровением, радостью, Богом, что ли, уж не знаю, как это на ихнем языке: ходит за мною
по пятам, лезет на колена, его уж другие
бьют, а он лезет, как слепой; а то ночью заберется на постель и так развязно, к самому
лицу — даже неловко ему сказать, что он облезлый и что даже кухарка им гнушается!
В черном фраке с плерезами, без шляпы на голове, он суетился, размахивал руками,
бил себя
по ляжкам, кричал то в дом, то на улицу, в направлении тут же стоявших погребальных дрог с белым катафалком и двух ямских карет, возле которых четыре гарнизонные солдата в траурных мантиях на старых шинелях и траурных шляпах на сморщенных
лицах задумчиво тыкали в рыхлый снег ручками незажженных факелов.
В эту минуту я обувал другую ножку, но не выдержал и поцеловал ее. Она вырвала и начала меня
бить кончиком ноги
по лицу. Наконец, она прогнала меня совсем.
Прежде Павел Мироныч посредине комнаты стал и показал, что главное у них в Ельце купечество от дьяконов любит. Голос у него, я вам говорил, престрашный, даже как будто
по лицу бьет и в окнах на стеклах трещит.
Правило такое только было, чтобы
бить в подвздох, а не
по лицу, и не класть в рукавицы медных больших гривен.
Раз и два обошел их, все ускоряя шаги, и вдруг как-то сорвался с места, побежал кругами, подскакивая, сжав кулаки, тыкая ими в воздух. Полы шубы
били его
по ногам, он спотыкался, чуть не падал, останавливаясь, встряхивал головою и тихонько выл. Наконец он, — тоже как-то сразу, точно у него подломились ноги, — опустился на корточки и, точно татарин на молитве, стал отирать ладонями
лицо.
От этих воспоминаний искажается
лицо, кулак сжимается и бешено
бьет по столу…