Знали мы только, что турку бить идем, потому что он много крови пролил. И хотели
побить турку, но не столько за эту, неизвестно чью пролитую кровь, сколько за то, что он потревожил такое множество народа, что из-за него пришлось испытывать трудный поход («которую тысячу верст до него, поганого, тащимся!»); билетным солдатам побросать дома и семьи, а всем вместе идти куда-то под пули и ядра. Турка представлялся бунтовщиком, зачинщиком, которого нужно усмирить и покорить.
Неточные совпадения
— Однако Турок-то
бьют решительно. Вы читали вчерашнюю телеграмму? — сказал доктор, пережевывая булку.
— Учиться нам следовало бы, учиться, а не драться, — гулким басом говорил он. — Драться мы умеем только с
турками, да и тех не дают нам
бить…
— Чего это? Водой облить? Никак нельзя. Пуля в лед ударит, — ледом будет
бить! Это мне известно. На горе святого Николая, когда мы Шипку защищали,
турки делали много нам вреда ледом. Постой! Зачем бочку зря кладешь? В нее надо набить всякой дряни. Лаврушка, беги сюда!
— Я —
турок, — ответил Варавка. — Моя настоящая фамилия
Бей — Непалкой Акопейкой —
бей.
Бей — это по-турецки, а по-русски значит — господин.
И ведь умница был какой! ведь турку-то он
побил.
— Дело доброе.
Турок надо
бить…
— Как они подскочили, братцы мои, — говорил басом один высокий солдат, несший два ружья за плечами, — как подскочили, как крикнут: Алла, Алла! [Наши солдаты, воюя с
турками, так привыкли к этому крику врагов, что теперь всегда рассказывают, что французы тоже кричат «Алла!»] так так друг на друга и лезут. Одних
бьешь, а другие лезут — ничего не сделаешь. Видимо невидимо… — Но в этом месте рассказа Гальцин остановил его.
Идет полк с музыкой — земля под ним дрожит и трясется, идет и
бьет повсюду врагов отечества:
турок, немцев, поляков, шведов, венгерцев и других инородцев. И все может понять и сделать русский солдат: укрепление соорудить, мост построить, мельницу возвести, пекарню или баню смастерить.
— И, сударь! Румянцев, Суворов — все едино: не тот, так другой; дело в том, что тогда умели
бить и
турок и поляков. Конечно, мы и теперь пожаловаться не можем, — у нас есть и генералы и генерал-аншефы… гм, гм!.. Впрочем, и то сказать, нынешние
турки не прежние — что грех таить! Учители-то у них хороши! — примолвил рассказчик, взглянув значительно на французского учителя, который улыбнулся и гордо поправил свой галстук.
— Ерунда! Пройдёт. Мой товарищ, майор Горталов, заколотый
турками во время вылазки, был молодчина! О! На редкость! Храбрый малый! Под Систовым лез на штыки впереди солдат так спокойно, точно танцами дирижировал:
бил, рубил, орал, сломал шашку, схватил какую-то дубину и
бьёт ею
турок. Храбрец, каких немного! Но тоже в грозу нервничал, как женщина…
— В турецкую кампанию… не помню где… такой же гвалт был. Гроза, ливень, молнии, пальба залпами из орудий, пехота
бьёт врассыпную… поручик Вяхирев вынул бутылку коньяку, горлышко в губы — буль-буль-буль! А пуля трах по бутылке — вдребезги! Поручик смотрит на горло бутылки в своей руке и говорит: «Чёрт возьми, они воюют с бутылками!» Хо-хо-хо! А я ему: «Вы ошибаетесь, поручик,
турки стреляют по бутылкам, а воюете с бутылками — вы!»
Но он ужасно сильный был, что чуть не погубило его; он ударил по голове
турка, и ружьё сломалось, осталась сабля, но она была скверная и тупая, а уж
турок хочет
бить его штыком в грудь.
Грознов. Была женщина красавица, и были у нее станы ткацкие, на Разгуляе… там далеко… в Гав… в Гав… в Гавриковом переулке и того дальше… Только давно это было… перед турецкой войной. Тогда этот
турка взбунтовался, а мы его…
били… за это… Вот каков Грознов! А ты шутить!.. Мальчишка!
Приглашу французов, немцев,
турок и буду
бить ими ихних родственников… как Илья Муромец
бил татар татарином.
И везде Левко вместе с Опанасом: и
турок вместе
бьют, и кашу из одного горшка едят, и спят под одним кожухом…
— Этого самого
турку бить следует.
— Тоже спрашивают, какой, говорит, там малый, черкес, говорит, или
турка у вас на Капказе, говорит,
бьет? Я говорю: у нас черкес, милый человек, не один, а разные есть. Есть такие тавлинцы, что в каменных горах живут и камни замест хлеба едят. Те большие, говорю, ровно как колода добрая, по одном глазу во лбу, и шапки на них красные, вот так и горят, ровно как на тебе, милый человек! — прибавил он, обращаясь к молодому рекрутику, на котором действительно была уморительная шапочка с красным верхом.
Денег вволю, на войне
турок бил — на это время я в армию переходил — Георгия заслужил, на виду был у начальства, карьера.
Радуйся, что еще Петроград-то твой, а уж с Царь-Градом заботы оставь!» И тут же представилось мне, что сидит в Константинополе какой-нибудь
турок Ибрагим-бей, по-нашему Илья Петрович, и в ус себе не дует, что не нынче завтра наши умники и его толстый живот возьмут на прицел.
А что моего
турка, пузатого Ибрагим-бея, убьют, в этом нет ни малейших сомнений, и мне его ото всего сердца жаль.