Неточные совпадения
Он не мог согласиться с этим, потому что и не видел выражения этих
мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих
мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих русский народ), а главное потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того, в чем состоит общее
благо, но твердо знал, что достижение этого общего
блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при
мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для
блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
Добрых
мыслей,
благих начинаний!
— В нашей воле отойти ото зла и творить
благо. Среди хаотических
мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных дел мира сего! Возьми в руки плуг и, не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
Прочтя нагорную проповедь, всегда трогавшую его, он нынче в первый раз увидал в этой проповеди не отвлеченные, прекрасные
мысли и большею частью предъявляющие преувеличенные и неисполнимые требования, а простые, ясные и практически исполнимые заповеди, которые, в случае исполнения их (что было вполне возможно), устанавливали совершенно новое устройство человеческого общества, при котором не только само собой уничтожалось всё то насилие, которое так возмущало Нехлюдова, но достигалось высшее доступное человечеству
благо — Царство Божие на земле.
Да не скончаем жизни нашея, возымев только
мысль благую и не возмогши ее исполнить.
Но если, говорил я сам себе, я найду кого-либо, кто намерение мое одобрит, кто ради
благой цели не опорочит неудачное изображение
мысли; кто состраждет со мною над бедствиями собратии своей, кто в шествии моем меня подкрепит, — не сугубый ли плод произойдет от подъятого мною труда?..
Правительство, дознав полезность книгопечатания, оное дозволило всем; но, паче еще дознав, что запрещение в
мыслях утщетит
благое намерение вольности книгопечатания, поручило ценсуру или присмотр за изданиями управе благочиния.
По натуре своей он добр и честен, его
мысли и дела направлены ко
благу, оттого в семье его мы не видим тех ужасов угнетения, какие встречаем в других самодурных семействах, изображенных самим же Островским.
— Слушай, князь! Каждую святую
мысль, каждое
благое дело можно опаскудить и опохабить. В этом нет ничего ни умного, ни достойного. Если ты так по-жеребячьи относишься к тому, что мы собираемся сделать, то вот тебе бог, а вот и порог. Иди от нас!
— Превосходнейшая
мысль!.. Отличнейшая!.. — говорил искренним голосом Иван Петрович. — Я к губернскому предводителю поеду, когда вы только прикажете; он хоть чехвал и фанфарон, но любит дворянство, предан ему, и я наперед уверен, что с сочувствием примет ваше
благое дело.
На другой день я проснулся в восемь часов утра, и первою моею
мыслью было возблагодарить подателя всех
благ за совершившееся во мне обновление…
Основная
мысль конгресса та, что необходимо, во-1-х, распространять всеми средствами между всеми людьми убеждения о том, что война очень невыгодна для людей и что мир есть большое
благо, и, во-2-х, действовать на правительства, внушая им преимущества перед войнами международного судилища и поэтому выгоды и необходимости разоружения.
Каковы бы ни были образ
мыслей и степень образования человека нашего времени, будь он образованный либерал какого бы то ни было оттенка, будь он философ какого бы то ни было толка, будь он научный человек, экономист какой бы то ни было школы, будь он необразованный, даже религиозный человек какого бы то ни было исповедания, — всякий человек нашего времени знает, что люди все имеют одинаковые права на жизнь и
блага мира, что одни люди не лучше и не хуже других, что все люди равны.
Таково было и есть положение всех насилуемых, но до сих пор они не знали этого и в большинстве случаев наивно верили, что правительства существуют для их
блага; что без правительств они погибли бы; что
мысль о том, что люди могут жить без правительств, есть кощунство, которое нельзя даже и произносить; что это есть — почему-то страшное — учение анархизма, с которым соединяется представление всяких ужасов.
Мы ничего не имели в
мыслях, кроме интересов казны; мы ничего не желали, кроме благополучного разрешения
благих начинаний; мы трудились, усердствовали, лезли из кожи и в свободное от усердия время мечтали: о! если бы и волки были сыты, и овцы целы!.. Словом сказать, мы день и ночь хлопотали о насаждении древа гражданственности. И вот теперь нам говорят: вы должны претерпеть!
Вот те
мысли, которые мучительно повертывались клубком в голове Татьяны Власьевны, когда она семидесятилетней старухой таскала кирпичи на строившуюся церковь. Этот подвиг был только приготовлением к более трудному делу, о котором Татьяна Власьевна думала в течение последних сорока лет, это — путешествие в Иерусалим и по другим святым местам. Теперь задерживала одна Нюша, которая, того гляди, выскочит замуж, —
благо и женишок есть на примете.
Являются представления об общем
благе, об общечеловеческой семье, о праве на счастье; и чем больше расширяются границы этих представлений, тем больше находит для себя, в этих границах, работы человеческая
мысль и деятельность.
И что же! не успели мы оглянуться, как он уж окунулся или, виноват — пристроился. Сначала примостился бочком, а потом сел и поехал. А теперь и совсем в разврат впал, так что от прежней елейной симпатичности ничего, кроме греческих спряжений, не осталось. Благородные
мысли потускнели, возвышенные чувства потухли, а об общем
благе и речи нет. И
мыслит, и чувствует, и пишет — точно весь свой век в Охотном ряду патокой с имбирем торговал!
Бог справедлив, милая тетенька. Когда мы отворачиваемся от благородных
мыслей и начинаем явно или потаенно клясть возвышенные чувства, он, праведный судия, окутывает пеленой наши мыслящие способности и поражает уста наши косноязычием. И это великое
благо, потому что рыцари управы благочиния давно бы вселенную слопали, если б гнев божий не тяготел над ними.
Подумайте об этом,
благо на дворе лето, а вместе с тем наступает и пора отдохновения (для других лето — синоним страды, а для нас с вами — отдыха). Углубитесь в себя, сверитесь с
мыслями, да и порешите раз навсегда с вопросом о шалостях.
Нет сомнения, что если бы княгиню не томила
мысль, что она мало любит дочь, то она встретила бы княжну гораздо проще и не заботилась бы так много о всех мелочах, которые не имеют особой цены при большом
благе, даруемом любовью.
Но повторяем —
мысль о том, что Петр трудится для
блага общего, является определенным образом, как у его приверженцев, так и у него самого, только со времени азовского похода.
Мало того, мы старались до сих пор придавать особенное, какое-то мистическое значение всякому действию Петра, доводя до смешной точности
мысль, что вся жизнь Петра была посвящена заботе о
благе его подданных.
— Задумчив?.. Да знаешь ли ты, о чем я думал? — начал Эльчанинов. — Я думал о тебе, о твоей будущности, думал, как бы окружить тебя всеми удобствами, всеми
благами жизни, думал сделать себя достойным тех надежд, которые ты питаешь ко мне. А ты меня ревнуешь к этим
мыслям?.. Это горько и обидно! — И он снова обнял ее и посадил с собою на диван.
Петр. Да. Нил восторгался процессом жизни… ужасно он раздражает меня… проповедью бодрости, любви к жизни… Смешно! Слушая его, начинаешь представлять себе эту никому не известную жизнь… чем-то вроде американской тетушки, которая вот-вот явится и осыплет тебя разными
благами… А Шишкин проповедовал пользу молока и вред табака… да уличал меня в буржуазном образе
мыслей.
«Многие из знатных и богатых, — говорит автор, —
мыслят, что если кто не причастен
благ слепого счастья и щедрот Плутуса, тот недостоин с ними сообщения; а те, которые уже совсем в бедном состоянии, те им кажутся не имеющими на себе подобного им человечества».
Одна из великих
мыслей сего «Учреждения» есть ввести в правление все три гражданские состояния, приучить людей к законоведению, утвердить правосудие на собственном их
благе.
Но собрание Депутатов было полезно: ибо
мысли их открыли Монархине источник разных злоупотреблений в государстве. Прославив
благую волю Свою, почтив народ доверенностию, убедив его таким опытом в Ее благотворных намерениях, Она решилась Сама быть Законодательницею России.
Продолжая свои рассуждения и замечая сам, что, «однако, приведенное доказательство слабо», Правдомыслов выражает наконец без обиняков следующую
мысль: «Но долг наш, как христиан и как сограждан, велит имети поверенность и почтение к установленным для нашего
блага правительствам, и не поносить их такими поступками и несправедливыми жалобами, коих, право, я еще не видал, чтоб с умысла случались».
Для полного развития человека и целого народа необходимы, — говорит он, — хорошее знание предметов, уменье хорошо
мыслить о них и любовь к общему
благу.
Он взводит на Англию еще обвинение в недостатке любви к общему
благу, и здесь опять перефразируя
мысли Гизо об интеллектуальном развитии и скрашивая их милыми возгласами о самоотвержении, любви ко врагам и т. п.
Если говорится, что князь был милостив и нищелюбив, то опять это говорится не потому, чтобы
благо народное трогало душу летописца, а потому, что этим доказывается дорогая для него
мысль: «Бе бо князь сей любя словеса книжная»; а в словесах этих сказано: «Блажен муж милуяй» и т. п.
Когда железные ступени престанут звучать под ногами моими, когда взор твой в час решительный напрасно будет искать меня на Вадимовом месте, когда в глубокую ночь погаснет лампада в моем высоком тереме и не будет уже для тебя знаком, что Марфа при свете ее
мыслит о
благе Новаграда, тогда, тогда скажи: «Все погибло!..» Теперь, друзья сограждане! воздадим последнюю честь вождю Мирославу и витязю Михаилу!
Мысль божия есть в то же время и сила, это так, и что
мысль божия выражается в натуре явлением — это понятно; но почему же, думая так, мы уже
мыслим благо, истинно, изящно?
Забавляясь внутренно ловушкой, в которую попал Рубановский, я продолжал читать на той же странице следующее: «Когда
мысль наша в гармоническом порядке представляет
мысль божию в боге силою, а в натуре явлением силы, тогда мы
мыслим благо, истинно, изящно — поелику добро, истина и изящность, или красота, составляют чертеж, по которому вселенная создана».
Понимая и признавая одну истину, можно ошибиться во множестве других, можно
мыслить не
благо, не истинно и не изящно?» Старик Рубановский не задумался и торжественно и в то же время иронически отвечал мне: «А потому, милостивый государь, что, признав главное, то есть, что
мысль божия в боге сила, а в натуре явление силы, мы уже
мыслим благо, истинно, изящно».
Он не думает ставить свое личное
благо в противоположность с этой целью; подобная
мысль, столь естественная в русском ученом дворянине Берсеневе, не может даже в голову прийти простому болгару.
[У них не может быть подобного расчета, потому что им сказано: «Ты имеешь то-то и можешь наслаждаться тем-то», но никогда не дано даже и
мысли о том, что они собственными трудами должны приобрести право на пользование
благами жизни.
Кто серьезно проникнется этой
мыслью, тот почувствует в себе более доверия к народу, больше охоты сблизиться с ним, в полной надежде, что он поймет, в чем заключается его
благо, и не откажется от него по лени или малодушию.
— От души благодарю, господа, — ваше сочувствие мне дорого и дай бог, чтобы наше — как вижу — общее желание исполнилось ко
благу нашей родины. А чтобы не оставаться долго на этот счет в томительной нерешимости, — я сейчас отправлюсь к фельдмаршалу и сейчас же представлю ему мою
мысль.
Или нужно было признать Радищева человеком даровитым и просвещенным, и тогда можно от него требовать того, чего требует Пушкин; или видеть в нем до конца слабоумного представителя полупросвещения, и тогда совершенно [неуместно замечать, что лучше бы ему вместо «брани указать на
благо, которое верховная власть может сделать, представить правительству и умным помещикам способы к постепенному улучшению состояния крестьян, потолковать о правилах, коими должен руководствоваться законодатель, дабы, с одной стороны, сословие писателей не было притеснено, и
мысль, священный дар божий, не была рабой и жертвой бессмысленной и своенравной управы, а с другой — чтоб писатель не употреблял сего божественного орудия к достижению цели низкой или преступной»].
Святость не в лесах, не на небе, не на земле, не в священных реках. Очисти себя, и ты увидишь его. Преврати твое тело в храм, откинь дурные
мысли и созерцай бога внутренним оком. Когда мы познаем его, мы познаем себя. Без личного опыта одно писание не уничтожит наших страхов, — так же как темнота не разгоняется написанным огнем. Какая бы ни была твоя вера и твои молитвы, пока в тебе нет правды, ты не постигнешь пути
блага. Тот, кто познает истину, тот родится снова.
Христианское учение не знает таких молитв. Оно учит тому, что молитва необходима не как средство избавления от мирских бедствий и приобретения мирских
благ, а как средство укрепления человека в добрых
мыслях.
Вот эти-то
мысли и чистоту их и должны мы для нашего
блага блюсти всеми силами.
В индийском законе сказано так: как верно то, что зимою бывает холодно, а летом тепло, так же верно и то, что злому человеку бывает дурно, а доброму хорошо. Пусть никто не входит в ссору, хотя бы он и был обижен и страдал, пусть не оскорбляет никого ни делом, ни словом, ни
мыслью. Всё это лишает человека истинного
блага.
— Одно чувство, одна
мысль, милостивые государи! — витийствовал меж тем оратор. — Любовь и польза, польза и труд и надежда на радостное созерцание будущих плодов его. Любовь к ближним и к общественному
благу, труд на пользу общую — это-то и есть совокупляющее нас чувство и единящая нас
мысль.
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις, Бог не может быть
мыслим ни безусловным
благом и любовью, ни абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом; по своему существу Бог выше всех этих атрибутов личного бытия, — лучше, чем само
благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он не есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (Высшее
благо — Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше
блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства, счастливее самого счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
Историческое человечество, по
мысли Федорова, не должно ничего оставлять на дело Сына Человеческого, кроме
благого примера, а христианское откровение о Св.