Неточные совпадения
Оно есть испытание натуры
вещей и чрез то приобретение себе силы и власти к моральному исправлению людей, власти к познанию обновления нашего тела, к превращению металлов и к проявлению невидимого
божественного царства.
— Такая же, как между всякой философией и религией: первая учит познавать сущность
вещей посредством разума, а религия преподает то, что сказано в
божественном откровении; но путь в достижении того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что путем ума человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
«Так же как и Иосиф Мэстр, я верю, что это закон
божественный: два различных названия для одной и той же
вещи.
Но насколько он из него выходит и делает предметом размышления что-либо из
вещей божественных (των μετά θεόν), рассекается это единение, которое превыше разумения, и в коем, находясь в соединении с Богом, по сопричастности Божеству, он и сам становится Богом и слагает с себя естественный закон своей собственной природы».].
Аристотель — философ по преимуществу, Philosophus, как называли его в средние века, между тем как на «
божественном» Платоне всегда лежал ореол чего-то
вещего, таинственного, мистического.
Для того чтобы открылась какая-либо сила, нужно противодействие как основа для ее раскрытия, «in Ja und Nein bestehen alle Dinge, es sei Göttlich, Teuflisch, Irdisch, oder was genannt werden mag» [В Да и Нет находятся все
вещи, то есть
божественные, дьявольские, земные, или какие еще можно назвать (нем.).] [Ciaassen, 11,43.].
Такое же положение
вещей имеем мы и относительно остальных
божественных имен.
Таким образом, вес
вещи возникли из
божественного вожделения и созданы в сущность, так как в начале не было сущности, но лишь mysterium вечного рождения.
Когда же распространившееся христианство силою
вещей сделалось и общеимперской религией, перед теократическим сознанием его встал новый вопрос: какова же природа власти христианского императора и поглощено ли в ней начало звериное
божественным, иначе говоря, есть ли она теократия?
То, что утверждает Мальбранш, совершенно бесспорно, однако применимо не прямо к Божеству, одновременно миру трансцендентному и имманентному, но к Его «образу и сиянию» в мире, к
божественной Софии: мы познаем
вещи, все (πάν) не непосредственно в Боге, но в Софии.
И философия софийна, лишь поскольку она дышит этим пафосом влюбленности, софийным эросом, открывающим умные очи, иначе говоря, поскольку она есть искусство: основной мотив философской системы, ее тема опознается интуицией, как умная красота, сама же система есть лишь попытка рассказать на языке небожественном о
вещах божественных.
Мудрый,
божественный сын Амфитриты, он, чья
вещая речь звучит в смутном говоре волн, — он здесь, всего в нескольких саженях от меня.
Для неверующего, пораженного и подавленного миром видимых
вещей, видна лишь позорная казнь плотника Иисуса, лишь поражение и гибель того, что мнило себя
божественной правдой.