Неточные совпадения
Есть грязная гостиница,
Украшенная
вывеской(С
большим носатым чайником
Поднос в руках подносчика,
И маленькими чашками,
Как гусыня гусятами,
Тот чайник окружен),
Есть лавки постоянные
Вподобие уездного
Гостиного двора…
— Пора идти. Нелепый город, точно его черт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в три окна, а над воротами —
вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов до восьми», —
больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
Над крыльцом дугою изгибалась
большая, затейливая
вывеска, — на белом поле красной и синей краской были изображены: мужик в странной позе — он стоял на одной ноге, вытянув другую вместе с рукой над хомутом, за хомутом — два цепа; за ними —
большой молоток; дальше — что-то непонятное и — девица с парнем; пожимая друг другу руки, они целовались.
В помещение под
вывеской «Магазин мод» входят, осторожно и молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные люди, снимают верхнюю одежду, складывая ее на прилавки, засовывая на пустые полки; затем они, «гуськом» идя друг за другом, спускаются по четырем ступенькам в
большую, узкую и длинную комнату, с двумя окнами в ее задней стене, с голыми стенами, с печью и плитой в углу, у входа: очевидно — это была мастерская.
Большой, бородатый человек, удивительно пыльный, припадая на одну ногу, свалился в двух шагах от Самгина, крякнул, достал пальцами из волос затылка кровь, стряхнул ее с пальцев на землю и, вытирая руку о передник, сказал ровным голосом, точно
вывеску прочитал...
Несколько человек мужчин и женщин,
большей частью с узелками, стояли тут на этом повороте к тюрьме, шагах в ста от нее. Справа были невысокие деревянные строения, слева двухэтажный дом с какой-то
вывеской. Само огромное каменное здание тюрьмы было впереди, и к нему не подпускали посетителей. Часовой солдат с ружьем ходил взад и вперед, строго окрикивая тех, которые хотели обойти его.
Тогда еще
Большая Дмитровка была сплошь дворянской: Долгорукие, Долгоруковы, Голицыны, Урусовы, Горчаковы, Салтыковы, Шаховские, Щербатовы, Мятлевы… Только позднее дворцы стали переходить в руки купечества, и на грани настоящего и прошлого веков исчезли с фронтонов дворянские гербы, появились на стенах
вывески новых домовладельцев: Солодовниковы, Голофтеевы, Цыплаковы, Шелапутины, Хлудовы, Обидины, Ляпины…
Такая
вывеска бывала обыкновенно над входом, а по его сторонам обычно красовались две
большие длинные картины, показывавшие, как это производится.
После спектакля стояла очередью театральная публика. Слава Тестова забила Турина и «Саратов». В 1876 году купец Карзинкин купил трактир Турина, сломал его, выстроил огромнейший дом и составил «Товарищество
Большой Московской гостиницы», отделал в нем роскошные залы и гостиницу с сотней великолепных номеров. В 1878 году открылась первая половина гостиницы. Но она не помешала Тестову, прибавившему к своей
вывеске герб и надпись: «Поставщик высочайшего двора».
И вот, к великой купеческой гордости, на стене вновь отделанного, роскошного по тому времени, дома появилась огромная
вывеска с аршинными буквами: «
Большой Патрикеевский трактир».
Старик шел не торопясь. Он читал
вывески, пока не нашел то, что ему нужно. На
большом каменном доме он нашел громадную синюю
вывеску, гласившую
большими золотыми буквами: «Хлебная торговля Т.С.Луковникова». Это и было ему нужно. В лавке дремал благообразный старый приказчик. Подняв голову, когда вошел странник, он машинально взял из деревянной чашки на прилавке копеечку и, подавая, сказал...
Для сей цели Миропа Дмитриевна наняла верхний этаж одного из самых
больших домов на Никитской и разбила этот этаж на номера, которые выкрасила, убрала мебелью и над окнами оных с улицы прибила
вывеску: Меблированные комнаты со столом госпожи Зверевой.
Павлин. Одно место у них. Просто срам, сударь! В городе-то стыдятся; так возьмут ружье, будто за охотой, да на Раззорихе, в трактире и проклажаются. И трактиришко-то самый что ни есть дрянной, уж можете судить, — в деревне, на
большой дороге заведение, на
вывеске: «Вот он!» написано. Уж так-то не хорошо, что и сказать нельзя. Дня по два там кантуют, ссоры заводят — и что им там за компания! Барышня уж послали буфетчика Власа, велели их домой привезти.
Прошел год, два, пять лет, —
вывески эти неизменно оставались на своих местах; Софья Карловна неизменно содержала то же самое заведение и исправно платила деньги за ту же самую квартиру на
Большом проспекте.
Ничипоренко поскорее схватил с себя синие консервы, которые надел в дорогу для придания
большей серьезности своему лицу, и едва он снял очки, как его простым, не заслоненным стеклами глазам представился небольшой чистенький домик с дверями, украшенными изображением чайника, графина, рюмок и чайных чашек. Вверху над карнизом домика была
вывеска: «Белая харчевня».
В одном из московских переулков, вероятно, еще и теперь стоит
большой каменный дом, на воротах коего некогда красовалась
вывеска с надписью: «Здесь отдаются квартиры со столом, спросить госпожу Замшеву».
Ни у него, ни у меня денег не было. Он уже давно забрал у Валерьянова крупную сумму, чтобы послать ей, и теперь находился в состоянии крепостной зависимости, порвать которую ему мешала простая порядочность. Изредка он подрабатывал несколько копеек у местного живописца
вывесок. Но этот заработок был
большим секретом от труппы: помилуйте, разве Лара-Ларский вытерпел бы такое надругание над искусством!
— Что ж это он у Макарья лавки не возьмет себе?..
Вывеску бы повесил —
большую, золотую, размалеванную… Написал бы на ней: «Торговля благодатью Святого Духа, московского купца епископа Софрония».
Этот был всех показнее и всех
больше, и на нем во весь фронтон была прибита
большая железная
вывеска, на которой по черному полю золотыми буквами крупно и четко выведено...
Вот это и есть тот самый домик, где мы с вами теперь сидим. Говорили, будто здесь покойный дьякон ночами ходит и давится, но только все это совершенные пустяки, и никто его тут при нас ни разу не видывал. Мы с женою на другой же день сюда переехали, потому что барин нам этот дом по дарственной перевел; а на третий день он приходит с рабочими, которых
больше как шесть или семь человек, и с ними лестница и вот эта самая
вывеска, что я будто французский портной.
— То-то что ваш! Только срам один!.. Между порядочными, честными людьми и вдруг эта ливрея,
вывеска деспотизма! Его просто следует не пускать сюда
больше!
Разные официальные лица озабоченно и шибко катались в это самое время туда и сюда вдоль по Невскому. Сильная озабоченность и тревожное ожидание чего-то были, по
большей части, написаны на их лицах. Они внимательно посматривали на бродячие кучки синих околышей, на группы служащих и женщин, отличавшихся какою-либо синей
вывеской, и, казалось, ожидали, что вот-вот сейчас что-то такое вспыхнет, что-то начнется…
Против нас
большой трехэтажный дом с синей
вывеской: «Трактир».
Становой жил в
большой пятистенной избе, с подклетью, где прежде, должно быть, помещалась мастерская, и ход к нему был через крытый, совсем крестьянский двор, такой, как у Николая, только попросторнее… С угла сруба белелась
вывеска. На крыльцо вела крутая лестница. Ворота стояли настежь отворенными.
Чем меньше человек, тем
вывеска его должна быть
больше.
На
вывеске должны быть нарисованы золотые и серебряные круги, чтобы публика думала, что у тебя медали есть: уважения
больше!
— Я насчет ваших слов-с… насчет учения-с… На то вы и господа, чтоб всякие учения постигать… Мы темень! Видим, что
вывеска написана, а что она, какой смысл обозначает, нам и невдомек… Носом
больше понимаем… Ежели водкой пахнет, то значит — кабак, ежели дегтем, то — лавка…
Подьячие довольствовались малым и брали
больше за исполнение, нежели за обещания, жили умеренно, экипажей и лошадей не знавали, жен и любимиц своих не одевали, как богатых барынь, и не прикасались устами к струям шипучей ипокрены, хотя и можно было дешево черпать из нее на Арбате под
вывеской: здесь делают самое лучшее шампанское.
У угла Маросейки, против
большого с запертыми ставнями дома, на котором была
вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.