Неточные совпадения
— Ах, какая ночь! — сказал Весловский, глядя на видневшиеся при слабом свете зари в
большой раме отворенных теперь
ворот край избы и отпряженных катков. — Да слушайте, это женские голоса поют и, право, недурно. Это кто поет, хозяин?
Собаки залаяли, и
ворота, разинувшись наконец, проглотили, хотя и с
большим трудом, это неуклюжее дорожное произведение.
Ей надо было с
большими усилиями перетянуть свою подругу, и когда она достигала этого, один из выжлятников, ехавших сзади, непременно хлопал по ней арапником, приговаривая: «В кучу!» Выехав за
ворота, папа велел охотникам и нам ехать по дороге, а сам повернул в ржаное поле.
Оглядевшись еще раз, он уже засунул и руку в карман, как вдруг у самой наружной стены, между
воротами и желобом, где все расстояние было шириною в аршин, заметил он
большой неотесанный камень, примерно, может быть, пуда в полтора весу, прилегавший прямо к каменной уличной стене.
Мещанин вошел в
ворота одного
большого дома.
У
ворот увидел я старую чугунную пушку; улицы были тесны и кривы; избы низки и
большею частию покрыты соломою.
— Пора идти. Нелепый город, точно его черт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в три окна, а над
воротами — вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов до восьми», —
больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
Судаков сел к столу против женщин, глаз у него был
большой, зеленоватый и недобрый, шея, оттененная черным
воротом наглухо застегнутой тужурки, была как-то слишком бела. Стакан чаю, подвинутый к нему Алиной, он взял левой рукой.
«Москва опустила руки», — подумал он, шагая по бульварам странно притихшего города. Полдень, а людей на улицах немного и все
больше мелкие обыватели; озабоченные, угрюмые, небольшими группами они стояли у
ворот, куда-то шли, тоже по трое, по пяти и более. Студентов было не заметно, одинокие прохожие — редки, не видно ни извозчиков, ни полиции, но всюду торчали и мелькали мальчишки, ожидая чего-то.
Из
ворот соседнего дома вышел Панфилов в полушубке и в шапке, слишком
большой для его головы.
— Неужели — воры? — спросил Иноков, улыбаясь. Клим подошел к окну и увидал в темноте двора, что с
ворот свалился
большой, тяжелый человек, от него отскочило что-то круглое, человек схватил эту штуку, накрыл ею голову, выпрямился и стал жандармом, а Клим, почувствовав неприятную дрожь в коже спины, в ногах, шепнул с надеждой...
Самгин пошел с ним. Когда они вышли на улицу, мимо
ворот шагал, покачиваясь,
большой человек с выпученным животом, в рыжем жилете, в оборванных, по колени, брюках, в руках он нес измятую шляпу и, наклоня голову, расправлял ее дрожащими пальцами. Остановив его за локоть, Макаров спросил...
У
ворот своего дома стоял бывший чиновник казенной палаты Ивков, тайный ростовщик и сутяга, — стоял и смотрел в небо, как бы нюхая воздух. Ворон и галок в небе сегодня значительно
больше. Ивков, указывая пальцем на баррикаду, кричит что-то и смеется, — кричит он штабс-капитану Затесову, который наблюдает, как дворник его, сутулый старичок, прилаживает к забору оторванную доску.
— Я
больше не могу, — сказал он, идя во двор. За
воротами остановился, снял очки, смигнул с глаз пыльную пелену и подумал: «Зачем же он… он-то зачем пошел? Ему — не следовало…
Сейчас я думал об доме, ну и представился мне в уме дом,
большой, каменный, и львы на
воротах; только лев будто и разевает рот, каменный-то, да и залаял, а я об этом и думать не хотел, обо льве-то.
Одет он был в покойный фрак, отворявшийся широко и удобно, как
ворота, почти от одного прикосновения. Белье на нем так и блистало белизною, как будто под стать лысине. На указательном пальце правой руки надет был
большой массивный перстень с каким-то темным камнем.
Впрочем, все-таки у нас сохранялись остатки некоторого, когда-то бывшего комфорта; в гостиной, например, имелась весьма недурная фарфоровая лампа, а на стене висела превосходная
большая гравюра дрезденской Мадонны и тут же напротив, на другой стене, дорогая фотография, в огромном размере, литых бронзовых
ворот флорентийского собора.
В бумаге еще правительство, на французском, английском и голландском языках, просило остановиться у так называемых Ковальских
ворот, на первом рейде, и не ходить далее, в избежание
больших неприятностей, прибавлено в бумаге, без объяснения, каких и для кого. Надо думать, что для губернаторского брюха.
Фабрика — огромное квадратное здание в предместии Бинондо в два этажа, с несколькими флигелями, пристройками, со многими
воротами и дверями, с
большим двором внутри.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У
ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком
большом народонаселении, было живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно
большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
Мы остановились в нерешительности у мостика, подле
большого каменного европейского дома с настежь отворенными
воротами.
Проехав множество улиц, замков, домов, я выехал в другие
ворота крепости, ко взморью, и успел составить только пока заключение, что испанский город — город
большой, город сонный и город очень опрятный. Едучи туда, я думал, правду сказать, что на меня повеет дух падшей, обедневшей державы, что я увижу запустение, отсутствие строгости, порядка — словом, поэзию разорения, но меня удивил вид благоустроенности, чистоты: везде видны следы заботливости, даже обилия.
«Да куда-нибудь, хоть налево!» Прямо перед нами был узенький-преузенький переулочек, темный, грязный, откуда, как тараканы из щели, выходили китайцы, направо
большой европейский каменный дом; настежь отворенные
ворота вели на чистый двор, с деревьями, к широкому чистому крыльцу.
Он простоял тут около часа. В конце часа за
воротами послышалось бряцанье цепей, звуки шагов, начальственные голоса, покашливание и негромкий говор
большой толпы. Так продолжалось минут пять, во время которых входили и выходили в калитку надзиратели. Наконец послышалась команда.
Одна из этих женщин, отбывавшая наказание за воровство, была
большая, грузная, с обвисшим телом рыжая женщина, с желтовато-белыми, покрытыми веснушками лицом, руками и толстой шеей, выставлявшейся из-за развязанного раскрытого
ворота.
Всё затихло.
Ворота отворили, партия выступила наружу, построилась; конвойные опять пересчитали; уложили, увязали мешки, усадили слабых. Маслова с девочкой на руках стала к женщинам рядом с Федосьей. Симонсон, всё время следивший за тем, что происходило,
большим решительным шагом подошел к офицеру, окончившему все распоряжения и садившемуся уже в свой тарантас.
Лошадь вялой рысцой, постукивая равномерно подковами по пыльной и неровной мостовой, тащилась по улицам; извозчик беспрестанно задремывал; Нехлюдов же сидел, ни о чем не думая, равнодушно глядя перед собою. На спуске улицы, против
ворот большого дома, стояла кучка народа и конвойный с ружьем. Нехлюдов остановил извозчика.
И она действительно накинула ему образок на шею и стала было вправлять его. Митя в
большом смущении принагнулся и стал ей помогать и наконец вправил себе образок чрез галстук и
ворот рубашки на грудь.
На морских картах в этих местах показаны двое береговых
ворот. Одни малые — у самого берега, другие
большие — в воде. Ныне сохранились только те, что ближе к берегу. Удэгейцы называют их Сангасу, что значит «Дыроватые камни», а китайцы — Кулунзуйза [Кулунь-цзий-цзы — конец, дыра (отверстие).].
Большие обнажения на берегу моря к северу от реки Такемы состоят главным образом из лав и их туфов (биолитовый дацит), дальше тянутся полевошпатовые сланцевые породы и диорит. Тип берега кулисный. Действительно, мысы выступают один за другим наподобие кулис в театре. Вблизи берега нигде нет островов. Около мысов, разрушенных морским прибоем, кое-где образовались береговые
ворота. Впоследствии своды их обрушились, остались только столбы — любимые места отдыха птиц.
Калужская деревня, напротив,
большею частью окружена лесом; избы стоят вольней и прямей, крыты тесом;
ворота плотно запираются, плетень на задворке не разметан и не вываливается наружу, не зовет в гости всякую прохожую свинью…
Я не дождался конца сделки и ушел. У крайнего угла улицы заметил я на
воротах сероватого домика приклеенный
большой лист бумаги. Наверху был нарисован пером конь с хвостом в виде трубы и нескончаемой шеей, а под копытами коня стояли следующие слова, написанные старинным почерком...
Дом и тогда был, как теперь,
большой, с двумя
воротами и четырьмя подъездами по улице, с тремя дворами в глубину. На самой парадной из лестниц на улицу, в бель — этаже, жила в 1852 году, как и теперь живет, хозяйка с сыном. Анна Петровна и теперь осталась, как тогда была, дама видная. Михаил Иванович теперь видный офицер и тогда был видный и красивый офицер.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это
больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим, квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор с тем, чтобы жена его не смела и показываться в тех местах первого двора, на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как
воротами дальними от хозяйкиных окон.
Он был знаком
большей части немцев, живущих около Никитских
ворот: иным из них случалось даже ночевать у Юрки с воскресенья на понедельник.
Мы спустились в город и, свернувши в узкий, кривой переулочек, остановились перед домом в два окна шириною и вышиною в четыре этажа. Второй этаж выступал на улицу
больше первого, третий и четвертый еще
больше второго; весь дом с своей ветхой резьбой, двумя толстыми столбами внизу, острой черепичной кровлей и протянутым в виде клюва
воротом на чердаке казался огромной, сгорбленной птицей.
Какие светлые, безмятежные дни проводили мы в маленькой квартире в три комнаты у Золотых
ворот и в огромном доме княгини!.. В нем была
большая зала, едва меблированная, иногда нас брало такое ребячество, что мы бегали по ней, прыгали по стульям, зажигали свечи во всех канделябрах, прибитых к стене, и, осветив залу a giorno, [ярко, как днем (ит.).] читали стихи. Матвей и горничная, молодая гречанка, участвовали во всем и дурачились не меньше нас. Порядок «не торжествовал» в нашем доме.
Опасность придала духу нашему герою. Опамятовавшись немного, вскочил он на лежанку и полез оттуда осторожно на доски; а Хивря побежала без памяти к
воротам, потому что стук повторялся в них с
большею силою и нетерпением.
И ничего не видно и не слышно с улицы за
большим двором, а
ворота заперты, только в калитку иногда ныряли квартиранты, которые почище одеты. Остальные вечно томились в крепости.
В центре города были излюбленные трактиры у извозчиков: «Лондон» в Охотном, «Коломна» на Неглинной, в Брюсовском переулке, в
Большом Кисельном и самый центральный в Столешниковом, где теперь высится дом № 6 и где прежде ходили стада кур и
большой рыжий дворовый пес Цезарь сидел у
ворот и не пускал оборванцев во двор.
И ничего в памяти у меня
больше не осталось яркого от Триумфальных
ворот. Разве только что это слово: «Триумфальные»
ворота — я ни от кого не слыхал. Бывало, нанимаешь извозчика...
По окончании акта студенты вываливают на
Большую Никитскую и толпами, распевая «Gaudeamus igitur», [«Итак, радуйтесь, друзья…» (название старинной студенческой песни на латинском языке).] движутся к Никитским
воротам и к Тверскому бульвару, в излюбленные свои пивные. Но идет исключительно беднота; белоподкладочники, надев «николаевские» шинели с бобровыми воротниками, уехали на рысаках в родительские палаты.
В 1896 году в честь коронации Николая II был
большой народный праздник на Ходынском поле, где в 1882 году была знаменитая Всероссийская художественно-промышленная выставка. Но это уже было за пределами тогдашней Москвы. Мимо Триумфальных
ворот везли возами трупы погибших на Ходынке.
По происхождению — касимовский мещанин, бедняк, при окончании курса получил премию за свою картину «Ссора Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем». Имел премии позднее уже от Общества любителей художеств за исторические картины. Его
большая мастерская церковной живописи была в купленном им доме у Калужских
ворот.
В такой же колеснице стоял на
Большом театре другой «кучер» — с лирой в руках — Аполлон. Обе группы были очень однотипны, потому что как
ворота, так и
Большой театр архитектор Бове строил одновременно, в двадцатых годах прошлого столетия.
Было что-то ободряющее и торжественное в этом занятии полицейского двора людьми в мундирах министерства просвещения, и даже колченогий Дидонус, суетливо вбегавший и выбегавший из полиции, казался в это время своим, близким и хорошим. А когда другой надзиратель,
большой рыжий Бутович, человек очень добродушный, но всегда несколько «в подпитии», вышел к
воротам и сказал...
Кошевая остановилась у
большой новой избы. В волоковое окно выглянула мужская голова и без опроса скрылась. Распахнулись сами собой шатровые
ворота, и кошевая очутилась в темном крытом дворе. Встречать гостей вышел сам хозяин, лысый и седой старик. Это и был Спиридон, известный всему Заполью.
Мышонок, втрое
больший ее, покорно шел за нею к
воротам и фыркал, оглядывая красное ее лицо.
Случилось это так: на дворе, у
ворот, лежал, прислонен к забору,
большой дубовый крест с толстым суковатым комлем. Лежал он давно. Я заметил его в первые же дни жизни в доме, — тогда он был новее и желтей, но за осень сильно почернел под дождями. От него горько пахло мореным дубом, и был он на тесном, грязном дворе лишний.
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь земли, двигалась, как туча, и орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя в
ворота домов, за углы, в лавки, — она точно мела улицу. Лицо у нее было почти синее, надуто, как пузырь,
большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала...