Неточные совпадения
Вронский слушал внимательно, но не столько самое содержание
слов занимало его, сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего
бороться с властью и имеющего в этом свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по службе только интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог быть силен Серпуховской своею несомненною способностью обдумывать, понимать вещи, своим умом и даром
слова, так редко встречающимся в той среде, в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему было завидно.
Кроме того, в девочке всё было еще ожидания, а Сережа был уже почти человек, и любимый человек; в нем уже
боролись мысли, чувства; он понимал, он любил, он судил ее, думала она, вспоминая его
слова и взгляды.
С другой, жгучей и разрушительной страстью он искренно и честно продолжал
бороться, чувствуя, что она не разделена Верою и, следовательно, не может разрешиться, как разрешается у двух взаимно любящих честных натур, в тихое и покойное течение,
словом, в счастье, в котором, очистившись от животного бешенства, она превращается в человеческую любовь.
— Мой милый я сказала тебе слишком суровые
слова. Но не сердись на них. Ты видишь, я
борюсь. Вместо того, чтобы поддержать меня, ты начал помогать тому, против чего я
борюсь, надеясь, — да, надеясь устоять.
Положим, что другие порядочные люди переживали не точно такие события, как рассказываемое мною; ведь в этом нет решительно никакой ни крайности, ни прелести, чтобы все жены и мужья расходились, ведь вовсе не каждая порядочная женщина чувствует страстную любовь к приятелю мужа, не каждый порядочный человек
борется со страстью к замужней женщине, да еще целые три года, и тоже не всякий бывает принужден застрелиться на мосту или (по
словам проницательного читателя) так неизвестно куда пропасть из гостиницы.
И когда она просыпается поздно поутру, уж вместо всех прежних
слов все только
борются два
слова с одним
словом: «не увижусь» — «увижусь» — и так идет все утро; забыто все, забыто все в этой борьбе, и то
слово, которое побольше, все хочет удержать при себе маленькое
слово, так и хватается за него, так и держит его: «не увижусь»; а маленькое
слово все отбегает и пропадает, все отбегает и пропадает: «увижусь»; забыто все, забыто все, в усилиях большего
слова удержать при себе маленькое, да, и оно удерживает его, и зовет на помощь себе другое маленькое
слово, чтобы некуда было отбежать этому прежнему маленькому
слову: «нет, не увижусь»… «нет, не увижусь», — да, теперь два
слова крепко держат между собою изменчивое самое маленькое
слово, некуда уйти ему от них, сжали они его между собою: «нет, не увижусь» — «нет, не увижусь»…
Нельзя сказать, чтоб он легко сдался, он отчаянно
боролся целых десять лет, он приехал в ссылку еще в надежде одолеть врагов, оправдаться, он приехал,
словом, еще готовый на борьбу, с планами и предположениями. Но тут он разглядел, что все кончено.
Одним
словом, был страшный беспорядок. Мне показалось с первого взгляда, что оба они, и господин, и дама — люди порядочные, но доведенные бедностью до того унизительного состояния, в котором беспорядок одолевает наконец всякую попытку
бороться с ним и даже доводит людей до горькой потребности находить в самом беспорядке этом, каждый день увеличивающемся, какое-то горькое и как будто мстительное ощущение удовольствия.
Я проучу его, молокососа, — извини, повторяю его
слова, — где, говорит, ему со мной
бороться? он только клеветой взял; надеюсь, что вы вразумите его…» — «Пожурю, — говорю я, — непременно пожурю; только, полно, правда ли это? чем он тебе надосадил?» Ты ей там цветы, что ли, дарил?..
Свободе «печати», припечатывавшей «свободное
слово», стало трудно
бороться с этим, надо было находить и выдумывать что-то новое.
Все эти
слова племянника Егор Егорыч выслушал сначала молча: видимо, что в нем еще
боролось чувство досады на того с чувством сожаления, и последнее, конечно, как всегда это случалось, восторжествовало.
Он почти игнорировал Евпраксеюшку и даже не называл ее по имени, а ежели случалось иногда спросить об ней, то выражался так: «А что та…все еще больна?»
Словом сказать, оказался настолько сильным, что даже Улитушка, которая в школе крепостного права довольно-таки понаторела в науке сердцеведения, поняла, что
бороться с таким человеком, который на все готов и на все согласен, совершенно нельзя.
— Слушай
слова мои, это тебе годится! Кириллов — двое было, оба — епископы; один — александрийской, другой — ерусалимской. Первый ратоборствовал супроти окаянного еретика Нестория, который учил похабно, что-де Богородица человек есть, а посему — не имела бога родить, но родила человека же, именем и делами Христа, сиречь — спасителя миру; стало быть, надо ее называть не Богородица, а христородица, — понял? Это названо — ересь! Ерусалимской же Кирилл
боролся против Ария-еретика…
В этот раз несколько долее обыкновенного он шутил и смеялся с своей прислугой; заставлял Мазана и Танайченка
бороться и драться на кулачки и так их поддразнивал, что они, не шутя, колотили друг друга и вцепились даже в волосы; но дедушка, досыта насмеявшись, повелительным
словом и голосом заставил их опомниться и разойтись.
Страшное
слово «мачеха», давно сделавшееся прилагательным именем для выражения жестокости, шло как нельзя лучше к Александре Петровне; но Сонечку нельзя было легко вырвать из сердца отца; девочка была неуступчивого нрава, с ней надо было
бороться, и оттого злоба мачехи достигла крайних пределов; она поклялась, что дерзкая тринадцатилетняя девчонка, кумир отца и целого города, будет жить в девичьей, ходить в выбойчатом платье и выносить нечистоту из-под ее детей…
Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение
боролось во мне с бессознательным доверием к его
словам. Я сказал: «Его рано судить».
Слова Бутлера звучали правильно; в них были и горький упрек себе, и искренняя радость видеть меня живым. Кроме того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я молчал, за фасадом, в глубине огромного двора, послышались шум, крики, настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив на это особенного внимания, я стал подниматься по лестнице, сказав Бутлеру...
Мне приходится
бороться с тяжелыми для меня требованиями и мне не с кем обдумать моего положения, не с кем сказать
слова.
Очевидно, что вход в литературу закрыт для меня навсегда и что мне остается только скитаться по берегу вечно кипящего моря печатного
слова и лишь издали любоваться, как более счастливые пловцы
борются с волнами его!
— Да, да, и они правы, — сказал он. — Половая страсть, как бы она ни была обставлена, есть зло, страшное зло, с которым надо
бороться, а не поощрять, как у нас.
Слова Евангелия о том, что смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею, относятся не к одним чужим женам, а именно — и главное — к своей жене.
Рославлев не отвечал ни
слова; казалось, он
боролся с самим собою. Вдруг сверкающие глаза его наполнились слезами, он закрыл их рукою, бросил пистолет, и прежде чем Зарецкой успел поднять его и сесть на лошадь, Рославлев был уже у стен Донского монастыря.
Покорность мужа не очень успокоила Домну Осиповну. Она знала, какие экспромты от него бывают, по прежней своей жизни с ним. Что касается Бегушева, так она и подумать об нем боялась, зная наперед, что с ним
бороться ей гораздо будет труднее, чем с мужем…
Словом, она находила себя очень похожей на слабый челн, на который со всех сторон напирают волны и которому единственное спасение — скользить как-нибудь посреди этого и не падать духом.
Он сидел и рыдал, не обращая внимания ни на сестру, ни на мертвого: бог один знает, что тогда происходило в груди горбача, потому что, закрыв лицо руками, он не произнес ни одного
слова более… он, казалось, понял, что теперь
боролся уже не с людьми, но с провидением и смутно предчувствовал, что если даже останется победителем, то слишком дорого купит победу: но непоколебимая железная воля составляла всё существо его, она не знала ни преград, ни остановок, стремясь к своей цели.
Я вижу, она
борется с собой, ей нужно что-то сказать, о чем-то спросить, но она не находит
слов, ей неловко, страшно, мешает радость…
(После паузы.) Идти… Идти или не идти? (Вздыхает.) Идти… Пойду затяну длинную, в сущности скучную, безобразную песню… Я же думал, что я хожу в прочной броне! А что же оказывается? Женщина сказала
слово, и во мне поднялась буря… У людей мировые вопросы, а у меня женщина! Вся жизнь — женщина! У Цезаря — Рубикон, у меня — женщина… Пустой бабник! Не жалко было бы, если бы не
боролся, а то ведь
борюсь! Слаб, бесконечно слаб!
Все яснее и неопровержимее для меня становилось одно: медицина не может делать ничего иного, как только указывать на те условия, при которых единственно возможно здоровье и излечение людей; но врач, — если он врач, а не чиновник врачебного дела, — должен прежде всего
бороться за устранение тех условий, которые делают его деятельность бессмысленною и бесплодною; он должен быть общественным деятелем в самом широком смысле
слова, он должен не только указывать, он должен
бороться и искать путей, как провести свои указания в жизнь.
Он повествовал (преимущественно нежному полу) о том, как один и ничем не вооруженный смело входил в разъяренную и жаждущую огня и крови толпу мятежников, как один своей бесстрашною грудью
боролся противу нескольких тысяч зверей, которые не испугались даже и других боевых залпов батальона, а он одним своим взглядом и
словом, одним присутствием духа сделал то, что толпа не осмелилась его и пальцем тронуть.
«Дам тебе ризу светлу, серафимские крылья, семигранный венец, и тут милости моей не конец!..» Вот
слова духа святого о тебе, а ты вздумала с Богом
бороться!..
И перед склонившимся до земли и коленопреклоненным Максимом старец стал ходить в
слове, трубил в золотую трубу живогласную, пророчествовал общую судьбу праведным: «
Боритесь с исконным врагом, его же окаянное имя да не взыдет никому на уста.
Несмотря на постоянное переутомление и физические страдания от холода и голода, которых невозможно передать
словами, они мужественно
боролись с природой и не жаловались на свою судьбу.
Моя жизнь зависела от ответа Бекира. Он стоял лицом к костру и, казалось,
боролся. Богатый выкуп, очевидно, прельщал его, но в то же время он не хотел отступиться от
слова, данного Абреку в присутствии своих подчиненных: он должен был сдержать это
слово. Оттого-то лицо его носило следы борьбы и нерешительности.
В тогдашнем Петербурге вагнеризм еще не входил в моду; но его приезд все-таки был событием. И Рубинштейн относился к нему с большой критикой; но идеи Вагнера как создателя новой оперы слишком далеко стояли от его вкусов и традиций. А"Кучка", в сущности, ведь
боролась также за два главных принципа вагнеровской оперы; народный элемент и, главное, полное слияние поэтического
слова с музыкальной передачей его.
Всемогущим
Словом сенат покорять,
бороться с судьбою, обилье
Щедрою сыпать рукой на цветущую область и в громких
Плесках отечества жизнь свою слышать — то рок запретил им...
— Я так и знал. Она и сама не думала об этом. Ты, может быть, скажешь, что это все мужские затеи, всякие там формулы и мудреные
слова; но вот тебе доказательство необходимости определить то, с чем
борешься: ты, после самого искреннего служения, выбилась из сил и решительно не знаешь, как идти дальше.
Сердце у Андрюши замерло. Испуганный, задыхаясь, он упал… старался перевести дух, поднялся… опять побежал и опять упал… хотел что-то закричать, но осиплый голос его произносил непонятные
слова; хотел поползть и не смог… Силы, жизнь оставляли его. Он бился на замерзлой земле; казалось, он с кем-то
боролся… и наконец, изнемогши, впал в бесчувственность.
Это —
слово, выдуманное богословами и криминалистами, и опровергать это
слово —
бороться с мельницами.
Человеку свойственно, говорят, отстаивать себя, свою безопасность, безопасность своей семьи, собственность, другими
словами, — человеку свойственно
бороться за свое существование.
И застыл, сложив руки на груди, обратив глаза в сторону, где должны были находиться те. И было в этом коротеньком
слове много: и последнее прощание, и глухой вызов, и бесповоротная, злая решимость
бороться со всеми, даже со своими, и немного, совсем немного тихой жалобы.
Что же: так тогда и пропадать всей этой земле, которая называется Россией? Жутко. Всеми силами души
борюсь против этой мысли, не допускаю ее… а на сердце такая жуть, такой холод, такая гнетущая тоска. Но что я могу? Здесь нужны Самсоны и герои, а что такое я с моей доблестью? Стою я, как голый грешник на Страшном суде, трясущийся от озноба и страха, и
слова не могу промолвить в свое оправдание… на Страшном суде не солжешь и адвоката защищать не возьмешь, кончены все твои земные хитрости и уловки, кончены!
Для завоевания свободы
слова необходимо
бороться против этого словесного разврата.
Мы должны
бороться за свободу мысли и
слова, это есть самое минимальное и самое максимальное требование революции, требование духа, а не плоти.