Неточные совпадения
Ну уж мне, старухе, давно бы пора сложить старые кости на покой; а то вот до чего довелось дожить: старого барина — вашего
дедушку, вечная память, князя Николая Михайловича, двух
братьев, сестру Аннушку, всех схоронила, и все моложе меня были, мой батюшка, а вот теперь, видно, за грехи мои, и ее пришлось пережить.
Когда
дедушка, отец и
брат, простившийся с Климом грубо и враждебно, уехали, дом не опустел от этого, но через несколько дней Клим вспомнил неверующие слова, сказанные на реке, когда тонул Борис Варавка...
Родных он чуждался; к отцу ездил только по большим праздникам, причем
дедушка неизменно дарил ему красную ассигнацию; с сестрами совсем не виделся и только с младшим
братом, Григорием, поддерживал кой-какие сношения, но и то как будто исподтишка.
Устраивается вист; партию
дедушки составляют: Марья Андреевна,
брат Степан и матушка, которая, впрочем, очень часто уходит, оставляя вместо себя Гришу или меня.
—
Дедушка? Мм… Ну, это он пустяки говорит! Деньга,
брат, ерунда…
Мне было ясно, что все боятся матери; даже сам
дедушка говорил с нею не так, как с другими, — тише. Это было приятно мне, и я с гордостью хвастался перед
братьями...
Был великий шум и скандал, на двор к нам пришла из дома Бетленга целая армия мужчин и женщин, ее вел молодой красивый офицер и, так как
братья в момент преступления смирно гуляли по улице, ничего не зная о моем диком озорстве, —
дедушка выпорол одного меня, отменно удовлетворив этим всех жителей Бетленгова дома.
Я натаскал мешком чистого сухого песку, сложил его кучей на припеке под окном и зарывал
брата по шею, как было указано
дедушкой. Мальчику нравилось сидеть в песке, он сладко жмурился и светил мне необыкновенными глазами — без белков, только одни голубые зрачки, окруженные светлым колечком.
Чуешь ли: как вошел дед в ярость, и вижу, запорет он тебя, так начал я руку эту подставлять, ждал — переломится прут, дедушка-то отойдет за другим, а тебя и утащат бабаня али мать! Ну, прут не переломился, гибок, моченый! А все-таки тебе меньше попало, — видишь насколько? Я,
брат, жуликоватый!..
Дедушка наш Петр Иванович насилу вошел на лестницу, в зале тотчас сел, а мы с Петром стали по обе стороны возле него, глядя на нашу
братью, уже частию тут собранную.
Запах постного масла бросился мне в нос, и я сказал: «Как нехорошо пахнет!» Отец дернул меня за рукав и опять шепнул мне, чтоб я не смел этого говорить, но
дедушка слышал мои слова и сказал: «Эге,
брат, какой ты неженка».
Не слушала таких речей молода купецка дочь, красавица писаная, и стала молить пуще прежнего, клясться, божиться и ротитися, что никакого на свете страшилища не испугается и что не разлюбит она своего господина милостивого, и говорит ему таковые слова: «Если ты стар человек — будь мне
дедушка, если середович — будь мне дядюшка, если же молод ты — будь мне названой
брат, и поколь я жива — будь мне сердечный друг».
Параша отвечала: «Да вот сколько теперь батюшка-то ваш роздал крестьян, дворовых людей и всякого добра вашим тетушкам-то, а все понапрасну; они всклепали на покойника; они точно просили, да
дедушка отвечал: что
брат Алеша даст, тем и будьте довольны.
Дедушка кстати солдата
Встретил, вином угостил,
Поцеловавши как
брата,
Ласково с ним говорил:
— Нынче вам служба не бремя —
Кротко начальство теперь…
Ну а как в наше-то время!
Что ни начальник, то зверь!
Душу вколачивать в пятки
Правилом было тогда.
Как ни трудись, недостатки
Сыщет начальник всегда:
«Есть в маршировке старанье,
Стойка исправна совсем,
Только заметно дыханье…»
Слышишь ли?.. дышат зачем!
— Что? Не говорил я тебе? — задорно шепнул
дедушка, наклоняясь к Сергею. — Ты меня спроси: уж я,
брат, все знаю. Никак не меньше рубля.
— Что,
брат песик? Тепло? — спросил
дедушка.
— Ноне народ вольный,
дедушка, — заметил кто-то из толпы мастеровых. — Это допрежь того боялись барина пуще огня, а ноне что нам барин: поглядим — и вся тут. Управитель да надзиратель нашему
брату куда хуже барина!
— Мы, бабушка, целый день всё об наследствах говорим. Он все рассказывает, как прежде, еще до
дедушки было… даже Горюшкино, бабушка, помнит. Вот, говорит, кабы у тетеньки Варвары Михайловны детей не было — нам бы Горюшкино-то принадлежало! И дети-то, говорит, бог знает от кого — ну, да не нам других судить! У ближнего сучок в глазу видим, а у себя и бревна не замечаем… так-то,
брат!
Дедушка в оба раза остался совершенно доволен новым хозяином и в последнее свое посещение, осмотрев пашню и все хозяйственные заведения, сказал Куролесову: «Ну,
брат Михайла, ты из молодых, да ранний, и тебя учить нечего».
Дедушка согласился и уехал с бабушкой домой на своих дрогах, а Елизавета Степановна с маленьким
братом села на другие дроги.
Письмо начиналось, как начинаются обыкновенно все письма такого рода, — изъявлением сыновней любви и покорности и нижайшею просьбою передать заочный поклон всем родственникам, «а именно, во-первых» (тут с точностию обозначены были имена и отечества дражайшей родительницы-матушки,
дедушки Кондратия, Дуни,
братьев, приемыша, всех сосновских теток, двоюродных
братьев с их детками и сожительницами, упомянут даже был какой-то Софрон Дронов, крестник тетушки Анны).
— Ра-азве можно так говорить? — откачнувшись, воскликнул Терентий. — Он — благочестивый человек… О нём слава и теперь шире идёт, чем о
дедушке твоём… а-ах,
брат!
— Что, дядя, не понравилось? — пищит Комар Комарович. — Уходи, а то хуже будет… Я теперь не один Комар Комарович — длинный нос, а прилетели со мной и
дедушка, Комарище — длинный носище, и младший
брат, Комаришко — длинный носишко! Уходи, дядя…
К приезду
дедушки в дом съезжались ближайшие родные: два его племянника Петр и Иван Неофитовичи и родная племянница Анна Неофитовна. Любовь Неофитовна, по отдаленности места жительства, приезжала только крестить моих
братьев и сестер вместе с дядею Петром Неофитовичем.
Дульчин. Это не про нас; что себя обманывать? Тут, кроме нее, отец да
дедушка, им мучника ведь надо посолидней; нашему
брату таких денег не дают. Разве это люди? это бульдоги.
— Вот что, Стаканыч… —
Дедушка перевел глаза на суфлера, но глядел на него так равнодушно, как будто бы разглядывал что-то сквозь него. — Вот какую я тебе историю скажу. Видел я сегодня во сне Машутку, свою внучку… Есть,
брат, у меня такая внучка в Ростове-на-Дону, Марьей ее зовут. Она портниха…
Афоня. Нет,
дедушка, нет, не говори ты этого! Какой я божий человек! Я видал божьих людей: они добрые, зла не помнят; их бранят, дразнят, а они смеются. А я,
дедушка, сердцем крут: вот как
брат же; только
брат отходчив, а я нет; я,
дедушка, злой!
Афоня. Мы и жили безобидно, пока
брат холостой был.
Дедушка, за что
брат так очень жену любит?
Афоня (тихо Архипу).
Дедушка, будет она
брату в ноги кланяться аль нет? Коли не будет, я уйду.
Афоня. Нешто я не знаю. Ты мне,
дедушка, вот что скажи: лучше они
брата или нет?
— Ну да, показалось. Вы, баря, все не верите; больно уж умны! Не пьяному показалось: у меня втепоры не то что вина, куска во рту не бывало. Смотрю, голова, и вижу. «Видишь ли?» — говорит он мне. «Вижу, говорю,
дедушка». — «Ну,
брат, ладно, говорит, что на меня наскочил. Твой лихой человек себя на сорока травах заговорил, никто бы тебе, окромя меня, не открыл бы его».
Брат влюбляется в сестру, внук соблазняет собственного
дедушку…
Мой первый Пушкин — «Цыганы». Таких имен я никогда не слышала: Алеко, Земфира, и еще — Старик. Я стариков знала только одного — сухорукого Осипа в тарусской богадельне, у которого рука отсохла — потому что убил
брата огурцом. Потому что мой
дедушка, А.Д. Мейн — не старик, потому что старики чужие и живут на улице.
— Да, но здесь огромные комнаты, дом старый и весь звенит от грома, как шкап с посудой. Вообще, миленький домик, — продолжала она, садясь против
брата. — Тут что ни комната, то какое-нибудь приятное воспоминание. В моей комнате, можешь себе представить, застрелился
дедушка Григория.
Живет заволжанин хоть в труде, да в достатке. Сысстари за Волгой мужики в сапогах, бабы в котах. Лаптей видом не видано, хоть слыхом про них и слыхано. Лесу вдоволь, лыко нипочем, а в редком доме кочедык найдешь. Разве где такой
дедушка есть, что с печки уж лет пяток не слезает, так он, скуки ради, лапотки иной раз ковыряет, нищей
братье подать либо самому обуться, как станут его в домовину обряжать. Таков обычай: летом в сапогах, зимой в валенках, на тот свет в лапотках…
— Нет, Юлико, — чуть не плача, вскричала я, — ты больше не будешь моим пажом, ты
брат мой. Милый
брат! я так часто была несправедлива к тебе… Прости мне, я буду любить тебя… буду любить больше Барбале, больше
дедушки, тети Бэллы… Ты будешь первым после папы… Живи только, бедный, маленький, одинокий Юлико!
Он был не родной нам
дедушка, а папин дядя,
брат его отца.
«Боже! Спаси папу, маму,
братьев, сестер,
дедушку, бабушку и всех людей. Упокой, боже, души всех умерших. Ангел-хранитель, не оставь нас. Помоги нам жить дружно. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь».