Неточные совпадения
В воротах с ними встретился
Лакей, какой-то буркою
Прикрытый: «Вам кого?
Помещик
за границею,
А управитель при смерти!..» —
И спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,
Что
за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не решил:
«Холуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет голову
Да и гуляет так...
Затем он начал болтать и уже не переставал до тех пор, покуда не
был, по распоряжению начальства, выпровожен из Глупова
за границу.
На шестой день
были назначены губернские выборы. Залы большие и малые
были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за
границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
Сверх того, отъезд
был ей приятен еще и потому, что она мечтала залучить к себе в деревню сестру Кити, которая должна
была возвратиться из-за
границы в середине лета, и ей предписано
было купанье.
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно
было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и положить начало новой науке — об отношениях народа к земле, нужно
было только съездить
за границу и изучить на месте всё, что там
было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.
Домашний доктор давал ей рыбий жир, потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни третье не помогало и так как он советовал от весны уехать
за границу, то приглашен
был знаменитый доктор.
В кружке самом близком к невесте
были ее две сестры: Долли и старшая, спокойная красавица Львова, приехавшая из-за
границы.
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна
за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь
будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что
будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям.
Из театра Степан Аркадьич заехал в Охотный ряд, сам выбрал рыбу и спаржу к обеду и в 12 часов
был уже у Дюссо, где ему нужно
было быть у троих, как на его счастье, стоявших в одной гостинице: у Левина, остановившегося тут и недавно приехавшего из-за
границы, у нового своего начальника, только что поступившего на это высшее место и ревизовавшего Москву, и у зятя Каренина, чтобы его непременно привезти обедать.
— Вы говорите, — продолжала хозяйка начатый разговор, — что мужа не может интересовать всё русское. Напротив, он весел бывает
за границей, но никогда так, как здесь. Здесь он чувствует себя в своей сфере. Ему столько дела, и он имеет дар всем интересоваться. Ах, вы не
были в нашей школе?
Шестнадцать часов дня надо
было занять чем-нибудь, так как они жили
за границей на совершенной свободе, вне того круга условий общественной жизни, который занимал время в Петербурге.
Правдин
был известный панславист
за границей, и графиня Лидия Ивановна рассказала содержание его письма.
― Только бы
были лучше меня. Вот всё, чего я желаю. Вы не знаете еще всего труда, ― начал он, ― с мальчиками, которые, как мои,
были запущены этою жизнью
за границей.
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже жил без дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал с собою и брата, у которого
был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина
было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей
за границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
Говоря о предстоящем наказании иностранцу, судившемуся в России, и о том, как
было бы неправильно наказать его высылкой
за границу, Левин повторил то, что он слышал вчера в разговоре от одного знакомого.
Окончив курсы в гимназии и университете с медалями, Алексей Александрович с помощью дяди тотчас стал на видную служебную дорогу и с той поры исключительно отдался служебному честолюбию. Ни в гимназии, ни в университете, ни после на службе Алексей Александрович не завязал ни с кем дружеских отношений. Брат
был самый близкий ему по душе человек, но он служил по министерству иностранных дел, жил всегда
за границей, где он и умер скоро после женитьбы Алексея Александровича.
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил
за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня
есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Вронский в эти три месяца, которые он провел с Анной
за границей, сходясь с новыми людьми, всегда задавал себе вопрос о том, как это новое лицо посмотрит на его отношения к Анне, и большею частью встречал в мужчинах какое должно понимание. Но если б его спросили и спросили тех, которые понимали «как должно», в чем состояло это понимание, и он и они
были бы в большом затруднении.
Князь же, напротив, находил
за границей всё скверным, тяготился европейской жизнью, держался своих русских привычек и нарочно старался выказывать себя
за границей менее Европейцем, чем он
был в действительности.
Со времени своего возвращения из-за
границы Алексей Александрович два раза
был на даче. Один раз обедал, другой раз провел вечер с гостями, но ни разу не ночевал, как он имел обыкновение делать это в прежние годы.
— Ну, скажи же, пожалуйста, что ты делал
за границей? где
был? — сказал Степан Аркадьич, когда мужик вышел.
Ей попробовали рассказывать, что говорил доктор, но оказалось, что, хотя доктор и говорил очень складно и долго, никак нельзя
было передать того, что он сказал. Интересно
было только то, что решено ехать
за границу.
С тем тактом, которого так много
было у обоих, они
за границей, избегая русских дам, никогда не ставили себя в фальшивое положение и везде встречали людей, которые притворялись, что вполне понимали их взаимное положение гораздо лучше, чем они сами понимали его.
Еще
бывши женихом, он
был поражен тою определенностью, с которою она отказалась от поездки
за границу и решила ехать в деревню, как будто она знала что-то такое, что нужно, и кроме своей любви могла еще думать о постороннем.
Комната эта
была не та парадная, которую предлагал Вронский, а такая,
за которую Анна сказала, что Долли извинит ее. И эта комната,
за которую надо
было извиняться,
была преисполнена роскоши, в какой никогда не жила Долли и которая напомнила ей лучшие гостиницы
за границей.
И потому она знала, что их дом
будет в деревне, и желала ехать не
за границу, где она не
будет жить, а туда, где
будет их дом.
— Я уйду, я на кухню пойду, — выговорила она. — Они рады
будут. Они слышали, и их знают и помнят
за границей.
«Ну, неверующий! Лучше пускай он
будет всегда такой, чем как мадам Шталь, или какою я хотела
быть тогда
за границей. Нет, он уже не станет притворяться».
— Я враг поездок
за границу. И изволите видеть: если
есть начало туберкулезного процесса, чего мы знать не можем, то поездка
за границу не поможет. Необходимо такое средство, которое бы поддерживало питание и не вредило.
Внешние отношения Алексея Александровича с женою
были такие же, как и прежде. Единственная разница состояла в том, что он еще более
был занят, чем прежде. Как и в прежние года, он с открытием весны поехал на воды
за границу поправлять свое расстраиваемое ежегодно усиленным зимним трудом здоровье и, как обыкновенно, вернулся в июле и тотчас же с увеличенною энергией взялся
за свою обычную работу. Как и обыкновенно, жена его переехала на дачу, а он остался в Петербурге.
Об удовольствиях холостой жизни, которые в прежние поездки
за границу занимали Вронского, нельзя
было и думать, так как одна попытка такого рода произвела неожиданное и несоответствующее позднему ужину с знакомыми уныние в Анне.
И доктор пред княгиней, как пред исключительно умною женщиной, научно определил положение княжны и заключил наставлением о том, как
пить те воды, которые
были не нужны. На вопрос, ехать ли
за границу, доктор углубился в размышления, как бы разрешая трудный вопрос. Решение наконец
было изложено: ехать и не верить шарлатанам, а во всем обращаться к нему.
― Я думаю, что выслать его
за границу всё равно, что наказать щуку, пустив ее в воду, ― сказал Левин. Уже потом он вспомнил, что эта, как будто выдаваемая им
за свою, мысль, услышанная им от знакомого,
была из басни Крылова и что знакомый повторил эту мысль из фельетона газеты.
Общество
было для него необходимо, где бы он ни жил; в Москве или
за границей, он всегда живал одинаково открыто и в известные дни принимал у себя весь город.
Разница
была только в том, что вместо сидения
за указкой и пошлых толков учителя они производили набег на пяти тысячах коней; вместо луга, где играют в мяч, у них
были неохраняемые, беспечные
границы, в виду которых татарин выказывал быструю свою голову и неподвижно, сурово глядел турок в зеленой чалме своей.
— Сильно подействовало! — бормотал про себя Свидригайлов, нахмурясь. — Авдотья Романовна, успокойтесь! Знайте, что у него
есть друзья. Мы его спасем, выручим. Хотите, я увезу его
за границу? У меня
есть деньги; я в три дня достану билет. А насчет того, что он убил, то он еще наделает много добрых дел, так что все это загладится; успокойтесь. Великим человеком еще может
быть. Ну, что с вами? Как вы себя чувствуете?
— А журнал, это
есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте, из-за
границы, с тем то
есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол все больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне все, да и мало!
Гаврило. «Молчит»! Чудак ты… Как же ты хочешь, чтоб он разговаривал, коли у него миллионы! С кем ему разговаривать?
Есть человека два-три в городе, с ними он разговаривает, а больше не с кем; ну, он и молчит. Он и живет здесь не подолгу от этого от самого; да и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать он ездит в Москву, в Петербург да
за границу, там ему просторнее.
Стыда не бойтесь, осуждений не
будет.
Есть границы,
за которые осуждение не переходит; я могу предложить вам такое громадное содержание, что самые злые критики чужой нравственности должны
будут замолчать и разинуть рты от удивления.
На задней, глухой стене этого портика, или галереи,
были вделаны шесть ниш для статуй, которые Одинцов собирался выписать из-за
границы.
— Все такие мелкие интересы, вот что ужасно! Прежде я по зимам жила в Москве… но теперь там обитает мой благоверный, мсьё Кукшин. Да и Москва теперь… уж я не знаю — тоже уж не то. Я думаю съездить
за границу; я в прошлом году уже совсем
было собралась.
«Но я же ни в чем не виноват пред нею», — возмутился он, изорвал письмо и тотчас решил, что уедет в Нижний Новгород, на Всероссийскую выставку. Неожиданно уедет, как это делает Лидия, и уедет прежде, чем она соберется
за границу. Это заставит ее понять, что он не огорчен разрывом. А может
быть, она поймет, что ему тяжело, изменит свое решение и поедет с ним?
Проверяя свое знание немецкого языка, Самгин отвечал кратко, но охотно и думал, что хорошо бы, переехав
границу, закрыть
за собою какую-то дверь так плотно, чтоб можно
было хоть на краткое время не слышать утомительный шум отечества и даже забыть о нем.
— Кричит: продавайте лес, уезжаю
за границу! Какому черту я продам, когда никто ничего не знает, леса мужики жгут, все — испугались… А я — Блинова боюсь, он тут затевает что-то против меня, может
быть, хочет голубятню поджечь. На днях в манеже
был митинг «Союза русского народа», он там орал: «Довольно!» Даже кровь из носа потекла у идиота…
«Чем ей мешает христианство? — продолжал Самгин обдумывать Марину. — Нет, это она сказала не от ума, — а разгневалась, должно
быть, на меня… В будущем году я тоже съезжу
за границу…»
«Сомову он расписал очень субъективно, — думал Самгин, но, вспомнив рассказ Тагильского, перестал думать о Любаше. — Он стал гораздо мягче, Кутузов. Даже интереснее. Жизнь умеет шлифовать людей. Странный день прожил я, — подумал он и не мог сдержать улыбку. — Могу продать дом и снова уеду
за границу,
буду писать мемуары или — роман».
На другой день он проснулся рано и долго лежал в постели, куря папиросы, мечтая о поездке
за границу. Боль уже не так сильна, может
быть, потому, что привычна, а тишина в кухне и на улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее начали раскачивать толчки с улицы в розовые стекла окон, и
за каждым толчком следовал глухой, мощный гул, не похожий на гром. Можно
было подумать, что на небо, вместо облаков, туго натянули кожу и по коже бьют, как в барабан, огромнейшим кулаком.
«Мелочно это и глупо», — думал он и думал, что две-три тысячи рублей
были бы не лишними для него и что он тоже мог бы поехать
за границу.
Сестры Сомовы жили у Варавки, под надзором Тани Куликовой: сам Варавка уехал в Петербург хлопотать о железной дороге, а оттуда должен
был поехать
за границу хоронить жену. Почти каждый вечер Клим подымался наверх и всегда заставал там брата, играющего с девочками. Устав играть, девочки усаживались на диван и требовали, чтоб Дмитрий рассказал им что-нибудь.
— Все находят, что старше. Так и должно
быть. На семнадцатом году у меня уже
был ребенок. И я много работала. Отец ребенка — художник, теперь — говорят — почти знаменитый, он
за границей где-то, а тогда мы питались чаем и хлебом. Первая моя любовь — самая голодная.