Неточные совпадения
«Здесь собрались представители тех, которые стояли на коленях, тех, кого расстреливали, и те, кто приказывает расстреливать. Люди, в массе, так же бездарны и безвольны, как этот их
царь. Люди только тогда становятся силой, творящей историю, когда во главе их становится какой-нибудь смельчак,
бывший поручик Наполеон Бонапарте. Да, — “так было, так будет”».
А через несколько минут он уже машинально соображал: «
Бывшие люди», прославленные модным писателем и модным театром, несут на кладбище тело потомка старинной дворянской фамилии, убитого солдатами бессильного, бездарного
царя». В этом было нечто и злорадное, и возмущавшее.
Последнее дело, задержавшее Нехлюдова в Петербурге, было дело сектантов, прошение которых на имя
царя он намеревался подать через
бывшего товарища по полку флигель-адъютанта Богатырева.
[14 декабря 1839 г. М. А. Фонвизин,
бывший до 1825 г. генерал-майором, просил генерал-губернатора П. Д. Горчакова исходатайствовать ему разрешение
царя поступить в Кавказскую армию рядовым солдатом.
На вторичный вопрос
царя выступил из рядов один старый боярин,
бывший когда-то воеводою в Калуге.
Серебряному пришлось сидеть недалеко от царского стола, вместе с земскими боярами, то есть с такими, которые не принадлежали к опричнине, но, по высокому сану своему, удостоились на этот раз обедать с государем. Некоторых из них Серебряный знал до отъезда своего в Литву. Он мог видеть с своего места и самого
царя, и всех
бывших за его столом. Грустно сделалось Никите Романовичу, когда он сравнил Иоанна, оставленного им пять лет тому назад, с Иоанном, сидящим ныне в кругу новых любимцев.
Вот показались воины,
бывшие с
царем под Казанью.
Князь встал и, следуя обычаю, низко поклонился
царю. Тогда все,
бывшие за одним столом с князем, также встали и поклонились Серебряному, в знак поздравления с царскою милостью. Серебряный должен был каждого отблагодарить особым поклоном.
Тщетно
царь и все
бывшие при нем сокольники манили Адрагана на красное сукно и на птичьи крылья.
В это время сквозь толпу пробрался опричник, не
бывший в числе пировавших, и стал шептать что-то на ухо Малюте Скуратову. Малюта вспыхнул, и ярость изобразилась на лице его. Она не скрылась от зоркого глаза
царя. Иоанн потребовал объяснения.
Его посылал
царь Иван Васильевич к королю Жигимонту подписать мир на многие лета после
бывшей тогда войны.
— Орел, братцы, есть
царь лесов… — начал было Скуратов, но его на этот раз не стали слушать. Раз после обеда, когда пробил барабан на работу, взяли орла, зажав ему клюв рукой, потому что он начал жестоко драться, и понесли из острога. Дошли до вала. Человек двенадцать,
бывших в этой партии, с любопытством желали видеть, куда пойдет орел. Странное дело: все были чем-то довольны, точно отчасти сами они получили свободу.
Второй, Замятня-Опалев,
бывший при сем
царе думным дворянином, обещал с первого взгляда гораздо более, чем отставной придворный: он был роста высокого и чрезвычайно дороден; огромная окладистая борода, покрывая дебелую грудь его, опускалась до самого пояса; все движения его были медленны; он говорил протяжно и с расстановкою.
Но на самом деле русский двор требовал от шведского короля объяснений, зачем Дальберг не оказал должных почестей
царю московскому,
бывшему в великом посольстве.
Но ничего не находил
царь в обрядах языческих, кроме пьянства, ночных оргий, блуда, кровосмешения и противоестественных страстей, и в догматах их видел суесловие и обман. Но никому из подданных не воспрещал приношение жертв любимому богу и даже сам построил на Масличной горе капище Хамосу, мерзости моавитской, по просьбе прекрасной, задумчивой Эллаан — моавитянки,
бывшей тогда возлюбленной женою
царя. Одного лишь не терпел Соломон и преследовал смертью — жертвоприношение детей.
Времени для угощения было довольно, так как я никогда не кормил дорогою лошадей менее 3 1/2 часов; и мы сначала довольно лениво относились к прекрасному доппель-кюммелю, но мало-помалу дело пошло успешнее. Сам Крюднер,
бывший не дурак выпить, разогрелся и, взявши гитару, начал наигрывать разные вальсы, а затем, исполняя шубертовского «Лесного
царя», фальцетом выводил куплеты о танцующих царских дочерях.
— Вот видите! У вас там все Некрасова читают и поют, ну, знаете, с Некрасовым далеко не уедешь! Мужику надо внушать: «Ты, брат, хоть и не плох человек сам по себе, а живешь плохо и ничего не умеешь делать, чтобы жизнь твоя стала легче, лучше. Зверь, пожалуй, разумнее заботится о себе, чем ты, зверь защищает себя лучше. А из тебя, мужика, разрослось все, — дворянство, духовенство, ученые,
цари — все это
бывшие мужики. Видишь? Понял? Ну — учись жить, чтоб тебя не мордовали…»
Теперь уже палуба ничем не напоминала о беспорядке,
бывшем на ней десять дней тому назад. На ней
царила тишина, обычная на военном судне после спуска флага и раздачи коек. И только из чуть-чуть приподнятого, ярко освещенного люка кают-компании доносился говор и смех офицеров, сидевших за чаем.
Вообрази, что ты, дорогой мой
царь природы, пожелал стать ближе к муравьям и силою чуда или волшебства сделался муравьем, настоящим крохотным муравьем, таскающим яйца, — и тогда ты немного почувствуешь ту пропасть, что отделяет Меня
бывшего от настоящего… нет, еще хуже!
Ростокино, где народ восторженно встречал
царя Ивана после взятия Казани; Леоново, Медведково —
бывшая вотчина князя Пожарского, потом князя Василия Голицына...
Литературу в казанском монде представляла собою одна только М.Ф.Ростовская (по казанскому произношению Растовская), сестра Львова, автора „Боже,
царя храни“, и другого генерала,
бывшего тогда в Казани начальником жандармского округа. Вся ее известность основывалась на каких-то повестушках, которыми никто из нас не интересовался. По положению она была только жена директора первой гимназии (где когда-то учился Державин); ее муж принадлежал к „обществу“, да и по братьям она была из петербургского света.
Театр слишком меня притягивал к себе. Я попал как раз к приезду нового директора, Л.Ф.Львова, брата композитора, сочинившего музыку на"Боже,
царя храни". Начальник репертуара был некто Пельт, из обруселой московской семьи французского рода,
бывший учитель и гувернер, без всякого литературного прошлого, смесь светского человека с экс-воспитателем в хороших домах.
Как Ермий задумал, так он и сделал по своему рассуждению.
Царю Феодосию он ни на что не жаловался и никого перед ним не обвинял, а только просился отставить его от дел.
Царь уговаривал Ермия остаться при должности, но потом отпустил. Ермий получил полную отставку («отложи от себя всяку власть»). А в это же самое время скончалась жена Ермия, и
бывший вельможа, оставшись один, начал рассуждать еще иначе...
Так передал
царю Малюта,
бывший во главе этого жестокого посольства.
Образователь обширнейшего государства в мире нередко удостоивает советоваться с нами насчет просвещения вверенных ему народов, и, наконец, Кете — о! судьба ее превзошла мои ожидания! — старик возвел к небу полные слез глаза; потом, успокоившись, произнес вполголоса, почти на ухо Густаву: — Я вам скажу тайну, которая, правду сказать, с мая почти всей России известна, — моя
бывшая Кете первая особа по
царе…
Тут поместили все домашние уборы русских
царей и
бывшие у них в употреблении вещи: часы, табакерки, кувшины, зеркала, бокалы, ножи, вилки, цепочки, солонки, чайные приборы, перья, букеты.
— В городе измена, — объявил
царю,
бывшему у обедни в городском соборе, вбежавший Малюта, — народ бунтуется, бьет твоих верных слуг!
Бывший при князе Василии стремянной, знакомый нам Тимофей, сдерживал двух отличных борзых собак, тех самых, которыми пожаловал князя перед его отъездом
царь Иоанн Васильевич.
Он лишился единственного своего товарища, слепца, восемь лет ходившего с ним рука об руку, восемь лет
бывшего единственным его утешением; он разлучен с Паткулем, который один мог бы помочь ему и не знал безвременья для слова правды и добра перед
царями; обманут он в минуты лучших, сладчайших своих надежд — у порога родины немилосердо оттолкнут от нее на расстояние безмерное.
Слова милости еще звучали в ушах не
бывших в состоянии придти в себя горожан, а
царь и царевич со свитою уже скрылись из виду.
Этому помогли приближенные
царя,
бывшие свидетелями разыгравшейся кровавой драмы.
Через несколько времени он появился в Софии, столице Болгарского княжества, где в то время
царила политическая неурядица и во главе политических пройдох, захвативших в свои руки власть над несчастным болгарским народом, стоял Степан Стамбулов —
бывший студент новороссийского университета, вскормленник России, поднявший первый свою преступную руку против своей кормилицы и освободительницы его родины от турецкого ига.
Фон Зееман снова опустился на стул в прежней небрежной позе, не замечая устремленных на него испуганных взглядов окружавшей его раболепной толпы,
бывшей свидетельницей его беспримерной дерзости в отношении к адъютанту и любимцу графа Алексея Андреевича — всемогущего любимца
царя.
Надо вам объяснить, что, по милости его величества
царя и
бывшей моей Кете, в этой долине устроена ныне прекрасная мыза Катариненгоф, принадлежащая вашему покорнейшему слуге.