Неточные совпадения
На дворе, под окном флигеля, отлично
пели панихиду «любители хорового пения», хором управлял Корвин с красным,
в форме римской пятерки,
шрамом на лбу;
шрам этот, несколько приподняв левую бровь Корвина, придал его туповатой физиономии нечто героическое.
Шрамов на лице не
было заметно никаких, но прелестные выпуклые глаза и светлая, добродушно веселая улыбка
были те же, которые я знал и любил
в детстве.
— Ах, как я рада вас видеть, милый Nisolas, — сказала она, вглядываясь мне
в лицо с таким искренним выражением удовольствия, что
в словах «милый Nicolas» я заметил дружеский, а не покровительственный тон. Она, к удивлению моему, после поездки за границу
была еще проще, милее и родственнее
в обращении, чем прежде. Я заметил два маленькие
шрама около носу и на брови, но чудесные глаза и улыбка
были совершенно верны с моими воспоминаниями и блестели по-старому.
— Напротив, профессора поддерживают это, что, по-моему, до некоторой степени основательно; во-первых, это открывает клапан молодечеству, столь свойственному юношам, развивает
в них потом храбрость, а главнее всего, этот обычай — по крайней мере так это
было в мое время — до того сильно коренится
в нравах всего немецкого общества, что иногда молодые девицы отказывают
в руке тем студентам, у которых нет на лице
шрама.
Лавочник
был очень неприятный парень — толстогубый, потный, с белым дряблым лицом,
в золотушных
шрамах и пятнах, с белыми глазами и коротенькими, неловкими пальцами на пухлых руках.
Королева Марго лежала на постели, до подбородка закрывшись одеялом, а рядом с нею, у стены, сидел
в одной рубахе, с раскрытой грудью, скрипач-офицер, — на груди у него тоже
был шрам, он лежал красной полосою от правого плеча к соску и
был так ярок, что даже
в сумраке я отчетливо видел его.
Особенно же выделялись из свиты два человека: один — молодой, тонкий, как женщина,
в поясе и широкий
в плечах, с чуть пробивающейся русой бородкой, красавец с бараньими глазами, — это
был Элдар, и другой, кривой на один глаз, без бровей и без ресниц, с рыжей подстриженной бородой и
шрамом через нос и лицо, — чеченец Гамзало.
Пела скрипка, звенел чистый и высокий тенор какого-то чахоточного паренька
в наглухо застёгнутой поддёвке и со
шрамом через всю левую щёку от уха до угла губ; легко и весело взвивалось весёлое сопрано кудрявой Любы Матушкиной; служащий
в аптеке Яковлев
пел баритоном, держа себя за подбородок, а кузнец Махалов, человек с воловьими глазами, вдруг открыв круглую чёрную пасть, начинал реветь — о-о-о! и, точно смолой обливая, гасил все голоса, скрипку, говор людей за воротами.
На другой день она снова явилась, а за нею, точно на верёвке, опустив голову, согнувшись, шёл чахоточный певчий. Смуглая кожа его лица, перерезанная уродливым глубоким
шрамом, дрожала, губы искривились, тёмные, слепо прикрытые глаза бегали по комнате, минуя хозяина, он встал, не доходя до окна, как межевой столб
в поле, и завертел фуражку
в руках так быстро, что нельзя
было разобрать ни цвета, ни формы её.
Позволь сначала отрекомендоваться: я — герой, я делал всеобщую историю, пролитая мною кровь послужит Иловайскому материалом для самоновейшей истории, я — ординарец при генерале Черняеве, я, то
есть моя персона, покрыта ранами (жаль, что милые турки ранили меня довольно невежливо, ибо я не могу даже показать публике своих почетных
шрамов и рубцов), наконец, я
в скором времени кавалер сербского ордена Такова…
Евсей искал на лице Зарубина
шрам от удара бутылкой, но не находил его. Теперь над правым глазом шпиона
была маленькая красная дырка, Климков не мог оторвать от неё взгляда, она как бы всасывала
в себя его внимание, возбуждая острую жалость к Якову.
Когда он встретился с Яковом Зарубиным, то увидал у него над правым глазом небольшой красный
шрам; эта новая черта на подвижном лице сыщика
была ему приятна, и сознание, что он нашёл
в себе силу и смелость ударить человека, поднимало его
в своих глазах.
Был он из хохлов — солдатище этакой, как верблюд огромнейший и нескладный, как большое корыто,
в каких прачки за большою стиркою белье синят, и вдобавок
был весь синеватый, изрубленный; по всему лицу у него крест-накрест страшенные
шрамы перекрещивались, а одна бакенбарда совсем на особом на отрубленном куске росла, и не знать, как она у него при роже и держалась.
Я ловлю себя… А разве я-то сам стремлюсь куда-нибудь? Разве так уже нетерпеливо бьется моя пленная мысль?.. Нет, Василий Акинфиевич хоть что-нибудь да сделал
в своей жизни, вон и два Георгия у него на груди, и на лбу
шрам от черкесской шашки, и у солдат его такие толстые и красные морды, что смотреть весело… А я?.. Я сказал, что на работы поеду с удовольствием. Может
быть, это развлечет меня? Управляющий… у него жена, две дочки, два-три соседних помещика, может
быть, маленький романчик?.. Завтра выступаем.
Фроим поднял лицо из травы и посмотрел на меня. Я
был поражен переменой, происшедшей с ним
в короткое время. Лицо его
было бледно, черты обострились, и над бровью выступал сильно покрасневший
шрам от падения на льду
в тот день, когда мы сражались с кузнецами.
Пред ними необозримо расстилалось море
в лучах утреннего солнца. Маленькие игривые волны, рождаемые ласковым дыханием ветра, тихо бились о борт. Далеко
в море, как
шрам на атласной груди его, виднелась коса. С нее
в мягкий фон голубого неба вонзался шест тонкой черточкой, и
было видно, как треплется по ветру тряпка.
И всякий раз, окончив свой рассказ, Кузьма Васильевич вздыхал, качал головою, говорил: «Вот что значит молодость!» И если
в числе слушателей находился новичок,
в первый раз ознакомившийся с знаменитою историей, он брал его руку, клал себе на череп и заставлял щупать
шрам от раны… Рана действительно
была страшная, и
шрам шел от одного до другого уха.
Есть люди,
есть странные условия, при которых судьба сводит с ними. Живой, осязаемый человек, с каким-нибудь самым реальным
шрамом на лбу, — а впечатление, что это не человек, а призрак, какой-то миф. Таков Турман. Темною, зловещею тенью он мелькнул передо мною
в первый раз, когда я его увидел. И с тех пор каждый раз, как он пройдет передо мною, я спрашиваю себя: кто это
был, — живой человек или странное испарение жизни, сгустившееся
в человеческую фигуру с наивно-реальным
шрамом на лбу?
Явился поручик Лорин. Это
был статный офицер; несмотря, что
шрам несколько обезобразил его лицо, можно
было проследить
в чертах его большое сходство с его сестрой, его Тони; слегка замечалось, что он хромал.
На сколько старый Мазараки
был безобразен со своим ударяющим
в черноту лицом, с красным, глубоким
шрамом на правой щеке, длинным красноватым носом, беззубым ртом, лысой головой, жидкой растительностью на бороде и усах и испещренными красными жилками постоянно слезоточивыми глазами, настолько прелестна
была его жена.
От маковки головы до конца век левого глаза врезался глубокий
шрам, опустивший таким образом над этим глазом вечную занавеску; зато другой глаз вправлен
был в свое место, как драгоценный камень чудной воды, потому что блистал огнем необыкновенным и, казалось, смотрел за себя и своего бедного собрата.
Поутру следующего дня Тони прислала просить ее к себе, и все для нее объяснилось. Лорин
был изуродован мятежниками
в роковую ночь на 11-е января, на его лице остался глубокий
шрам, трех пальцев на одной руке недоставало. Володя пал под вилою злодея, но пал с честью, со славой, сохранив знамя полку. Все это рассказала Тони бедной своей подруге. Что чувствовала Лиза, услышав ужасную весть, можно себе вообразить! Но ей
было теперь не до себя. Как передать эту громовую, убийственную весть отцу?
Шрам на левой стороне лба под самыми волосами оставался у него до самой смерти и даже
был внесен
в качестве приметы
в его паспорт, с которым он приехал
в Москву из Таганрога по окончании курса гимназии, чтобы поступать
в университет.
Он не считал нужным дать хоть малейшее объяснение своему поступку, выразить хотя бы
в шутливой форме раскаяние, хотя бы слегка извиниться, и то, что можно
было поправить мигом, становилось все непоправимее и непоправимее, легкая царапина, от которой через два-три дня не осталось бы и следа, мало-помалу обратилась
в зияющую рану, которая даже при излечении обещала на всю жизнь оставить глубокий
шрам.
Нефора взяла указанное ей направление, но опять скоро смешалась
в извивах тропин и могла заблудиться. По счастию, ей встретился человек мрачного вида, с треугольным
шрамом на лбу и с большою корзиной,
в которой видны
были плоды, фляга с питьем и большая красная рыба. Нефора спросила его о Зеноне, а человек ей отвечал...