Неточные совпадения
—
Телефон есть в квартире?
Сознание, что ровно год
будешь вне сферы канцелярских влияний и ровно год тебя не
будут беспокоить предписаниями и
телефонами, создает душевное равновесие.
В эти первые дни можно
было часто видеть любопытных, приставлявших уши к столбам и сосредоточенно слушавших. Тогдашняя молва опередила задолго открытие
телефонов: говорили, что по проволоке разговаривают, а так как ее вели до границы, то и явилось естественное предположение, что это наш царь
будет разговаривать о делах с иностранными царями.
Он очень верно подражал жужжанию мухи, которую пьяный ловит на оконном стекле, и звукам
пилы; смешно представлял, став лицом в угол, разговор нервной дамы по
телефону, подражал пению граммофонной пластинки и, наконец, чрезвычайно живо показал мальчишку-персиянина с ученой обезьяной.
Она подошла к
телефону. Назвала какой-то нумер — я
был настолько взволнован, что не запомнил его, и крикнула...
Около 16 (точнее, без десяти 16) я
был дома. Вдруг —
телефон.
Потом минуту, две — нелепо жду какого-то чуда,
быть может — зазвонит
телефон,
быть может, она скажет, чтоб…
— Покорно благодарю вас, Эмилий Францевич, — от души сказал Александров. — Но я все-таки сегодня уйду из корпуса. Муж моей старшей сестры — управляющий гостиницы Фальц-Фейна, что на Тверской улице, угол Газетного. На прошлой неделе он говорил со мною по
телефону. Пускай бы он сейчас же поехал к моей маме и сказал бы ей, чтобы она как можно скорее приехала сюда и захватила бы с собою какое-нибудь штатское платье. А я добровольно пойду в карцер и
буду ждать.
— Вы позволите мне отлучиться на десять минут? Я от вас не скрою, что пойду говорить по
телефону с княгиней Верой Николаевной. Уверяю вас, что все, что возможно
будет вам передать, я передам.
Перед тем как вставать из-за стола, Вера Николаевна машинально пересчитала гостей. Оказалось — тринадцать. Она
была суеверна и подумала про себя: «Вот это нехорошо! Как мне раньше не пришло в голову посчитать? И Вася виноват — ничего не сказал по
телефону».
Амфитеатров по
телефону передал мне, что его осаждают знакомые и незнакомые просьбами поместить опровержение и что тот самый сотрудник, который предложил мне взятку,
был у него тоже и привозил деньги за объявления в газету, но редакция отказала наотрез печатать их.
Московские известия я давал в редакцию по междугородному
телефону к часу ночи, и моим единственным помощником
был сербский студент Милан Михайлович Бойович, одновременно редактировавший журнал «Искры», приложение к «Русскому слову», и сотрудничавший в радикальной сербской газете «Одъек».
Помещение редакции
было отделано шикарно: кабинет И.Д. Сытина, кабинет В.М. Дорошевича, кабинет редактора Ф.И. Благова, кабинет выпускающего М.А. Успенского, кабинет секретаря и две комнаты с вечно стучащими пишущими машинками и непрерывно звонящими
телефонами заведовавшего московской хроникой К.М. Даниленка.
Приходилось носиться по Москве.
Телефонов тогда не
было, резиновых шин тоже, извозчики — на клячах, а конка и того хуже.
Железные дороги, телеграфы,
телефоны, фотографии и усовершенствованный способ без убийства удаления людей навеки в одиночные заключения, где они, скрытые от людей, гибнут и забываются, и многие другие новейшие изобретения, которыми преимущественно перед другими пользуются правительства, дают им такую силу, что, если только раз власть попала в известные руки и полиция, явная и тайная, и администрация, и всякого рода прокуроры, тюремщики и палачи усердно работают, нет никакой возможности свергнуть правительство, как бы оно ни
было безумно и жестоко.
Чем
будут сытее люди, чем больше
будет телеграфов,
телефонов, книг, газет, журналов, тем
будет только больше средств распространения несогласных между собой лжей и лицемерия и тем больше
будут разъединены и потому бедственны люди, как это и
есть теперь.
И вот губернатор, точно так же, как теперь ехал тульский губернатор, с батальоном солдат с ружьями и розгами, пользуясь и телеграфами, и
телефонами, и железными дорогами, на экстренном поезде, с ученым доктором, который должен
был следить за гигиеничностью сечения, олицетворяя вполне предсказанного Герценом Чингис-хана с телеграфами, приехал на место действия.
Говорят о том, что
будет тогда, когда все люди
будут исповедовать то, что называется христианством (т. е. различные враждебные между собой исповедания), когда все
будут сыты и одеты,
будут все соединены друг с другом с одного конца света до другого телеграфами,
телефонами,
будут сообщаться воздушными шарами, когда все рабочие проникнутся социальными учениями и когда рабочие союзы соберут столько-то миллионов членов и рублей, и все люди
будут образованы, все
будут читать газеты, знать все науки.
Едва я закрепил некоторое решение, вызванное таким оборотом мыслей, как прозвонил
телефон, и, отогнав полусон, я стал слушать. Это
был Филатр. Он задал мне несколько вопросов относительно моего состояния. Он приглашал также встретиться завтра у Стерса, и я обещал.
Я
был тронут. По молчаливому взаимному соглашению мы больше не говорили о впечатлении случая с «Бегущей по волнам», как бы опасаясь повредить его странно наметившееся хрупкое очертание. Разговор
был о Гезе. После его свидания с Брауном Филатр говорил с ним в
телефон, получив более полную характеристику капитана.
Я заказывал в ресторане кусок ростбифа и говорил в
телефон Елисееву, чтобы прислали нам икры, сыру, устриц и проч. Покупал игральных карт. Поля уже с утра приготовляла чайную посуду и сервировку для ужина. Сказать по правде, эта маленькая деятельность несколько разнообразила нашу праздную жизнь, и четверги для нас
были самыми интересными днями.
Васса(у
телефона). Шесть — пятьдесят три. Да. Спасибо. Кто? Вы, Яков Львович? Пожалуйте к нам. Нет, сейчас, немедля. Да, Сергей Петрович скончался. Нет,
был вполне здоров. В одночасье. Никто не видел как… Пожалуйста.
По всем двенадцати
телефонам типографии звонили непрерывно, и станция почти механически подавала в ответ в загадочные трубки «занято», «занято», и на станции, перед бессонными барышнями,
пели и
пели сигнальные рожки…
Персиков жетон истоптал ногами, а расписку спрятал под пресс. Затем какая-то мысль омрачила его крутой лоб. Он бросился к
телефону, вытрезвонил Панкрата в институте и спросил у него: «Все ли благополучно?» Панкрат нарычал что-то такое в трубку, из чего можно
было понять, что, по его мнению, все благополучно. Но Персиков успокоился только на одну минуту. Хмурясь, он уцепился за
телефон и наговорил в трубку такое...
— Пять?… — Он покраснел, отойдя к стене у стола, где висел шнур с ручкой, как у звонка. — Смотрите, Санди, как вам
будет удобно
есть и
пить: если вы потянете шнур один раз, — по лифту, устроенному в стене, поднимется завтрак. Два раза — обед, три раза — ужин; чай, вино, кофе, папиросы вы можете получить когда угодно, пользуясь этим
телефоном. — Он растолковал мне, как звонить в
телефон, затем сказал в блестящую трубку: — Алло! Что? Ого, да, здесь новый жилец. — Поп обернулся ко мне: — Что вы желаете?
Что-то громко говорил густой дрожащий голос. Потом требовали доктора по
телефону: сановнику
было дурно. Вызвали и жену его превосходительства.
Втиснутый в металлический футляр, имея свободными только руки, Трама
был лишен возможности передвигаться по дну собственными средствами. Он только приказывал по
телефону, чтобы его перемещали вместе с паромом вперед, передвигали лебедкой в стороны, поднимали вверх и опускали. Не отрываясь от телефонной трубки, Рестуччи повторял его приказания спокойно и повелительно, и казалось, что паром, лебедка и все машины приводились в движение волей невидимого, таинственного подводного человека.
В Уклееве все три ситцевые фабрики и квартиры фабрикантов Хрыминых Старших, Хрыминых Младших и Костюкова
были соединены
телефоном. Провели
телефон и в волостное правление, но там он скоро перестал действовать, так как в нем завелись клопы и прусаки. Волостной старшина
был малограмотен и в бумагах каждое слово писал с большой буквы, но когда испортился
телефон, то он сказал...
— Да, теперь нам без
телефона будет трудновато.
Телефон поет сигналы. Шум за сценой. Ураган и Кирпатый вводят дезертира-сечевика. Лицо у него окровавленное.
Телефонист (по
телефону). Де же диспозиция?.. Прохаю ласково. Командир кинной дивизии прохае диспозицию… Вы слухаете?.. Что ты
будешь робить с этим аппаратом!
Шервинский (в сторону). Так ему и надо!
Будет знать, как чужими голосами по
телефону разговаривать. Хам!
Ja… Ja… [
Будьте любезны, позовите к
телефону господина майора фон Дуста. Да… Да… (нем.)]
Гетман. Что вы такое говорите? Отбыл с дежурства? Вы сами-то как? В здравом уме? То
есть как это — отбыл с дежурства? Значит, бросил дежурство? Что у вас тут происходит, в конце концов? (Звонит по
телефону.) Комендатура?.. Дать сейчас же наряд… По голосу надо слышать, кто говорит. Наряд на квартиру к моему адъютанту корнету Новожильцеву, арестовать его и доставить в комендатуру. Сию минуту.
Это, разумеется, не
было так скоро, как телеграф или
телефон, но зато сообщало городу значительное оживление и свидетельствовало о неусыпном бдении начальства.
Тогда еще не
было ни городских телеграфов, ни
телефонов, а для спешной передачи приказаний начальства скакали по всем направлениям «сорок тысяч курьеров», о которых сохранится долговечное воспоминание в комедии Гоголя.
Дом “Северных Записок”
был дивный дом; сплошной нездешний вечер. Стены книг, с только по верхам приметными темно-синими дорожками обоев, точно вырезанными из ночного неба, белые медведи на полу, день и ночь камин, и день и ночь стихи, особенно — “ночь”. Два часа. Звонок по
телефону: “К вам не поздно?” — “Конечно, нет! Мы как раз читаем стихи”. — Это “как раз”
было — всегда.
Электричество долгое время
было только «курьезным» явлением природы, не имеющим никакого практического значения; если бы Грэй, Гальвани, Фарадей и прочие его исследователи не руководствовались правилом: «наука для науки», то мы не имели бы теперь ни телеграфа, ни
телефона, ни рентгеновских лучей, ни электромоторов.
—
Будьте добры, соедините с Васильевскими казармами! — сказал он; а через минуту: — Васильевские казармы? Пригласите, пожалуйста, к
телефону доктора Салимовича… — И еще через минуту: — С кем говорю? Ты, Володя? Очень рад. Попроси, милый, отца приехать сейчас к нам, а то моя супруга сильно расклеилась после вчерашнего. Нет дома, говоришь? Гм… Благодарю. Прекрасно… премного обяжешь… Merci.
Ментиков. Увы, шер метр… Нету. Яков Львович, вы серьезно хотите ехать на автомобиле? Тогда я могу позвонить по
телефону — у меня
есть знакомые…
Старик, смущенный, не зная, как и чем объяснить этот странный, неожиданный окрик гостя, не спеша пошел в дом. И, сидя тут за столом, он размышлял долго о теперешнем направлении умов, о всеобщей безнравственности, о телеграфе, о
телефоне, о велосипедах, о том, как все это не нужно, успокоился мало-помалу, потом закусил не спеша,
выпил пять стаканов чаю и лег спать.
Настал сочельник. По-прежнему в эшелоне шло пьянство. На станции солдаты избивали начальников станций и машинистов, сами переговаривались по
телефону об очистке пути, требовали жезла и, если не получали, заставляли машиниста ехать без жезла. Мы жестоко мерзли в нашем пульмановском вагоне. Накануне ночью, когда на дворе
было 38° морозу, мальчик-истопник заснул, трубы водяного отопления замерзли и полопались. Другого вагона мы нигде не могли получить.
Вызвал я Сашеньку, и принялись мы пороть горячку; пошел я на
телефон, всех знакомых перебрал и уже во всех участках
поспел справиться, как вдруг явилась мамаша. Оказывается, она изволила, ни слова никому не сказав, отправиться на конец Васильевского острова в гости к какой-то своей подруге, такой же старушке, как и она сама, и просидела у нее до вечера. Ведь придет же в голову!
Вот сейчас я сижу у офицеров, пишу письмо и
пью чай из стакана с подстаканником, но вот-вот затрещит
телефон и… все меняется, как сон: переведут батарею на версту в сторону или вперед, придется рыть тугую, холодную землю, вырыть к ночи холодную землянку — ох, как холодно теперь в окопах! — и завалиться в ней спать, сырому и голодному.
Сгорел Бородулин… Вот так пуля! Стало
быть, по денщицкому полевому
телефону уже дошло… В городе рубят, по посадкам щепки летят.