Неточные совпадения
Сокол, висевший
в золотой клетке под балконом,
был также зрителем: перегнувши набок нос и поднявши
лапу, он с своей стороны рассматривал также внимательно народ.
Вот Мишенька, не говоря ни слова,
Увесистый булыжник
в лапы сгрёб,
Присел на корточки, не переводит духу,
Сам думает: «Молчи ж, уж я тебя, воструху!»
И, у друга на лбу подкарауля муху,
Что силы
есть — хвать друга камнем
в лоб!
Когда Муромский встал, он оказался человеком среднего роста, на нем
была черная курточка, похожая на блузу; ноги его,
в меховых туфлях, напоминали о
лапах зверя. Двигался он слишком порывисто для военного человека. За обедом оказалось, что он не
пьет вина и не
ест мяса.
Эта сцена настроила Самгина уныло. Неприятна
была резкая команда Тагильского; его лицо, надутое, выпуклое, как полушарие большого резинового мяча, как будто окаменело, свиные, красные глазки сердито выкатились. Коротенькие, толстые ножки, бесшумно, как
лапы кота, пронесли его по мокрому булыжнику двора, по чугунным ступеням лестницы, истоптанным половицам коридора; войдя
в круглую, как внутренность бочки, камеру башни, он быстро закрыл за собою дверь, точно спрятался.
— Уж и дело! Труслив ты стал, кум! Затертый не первый раз запускает
лапу в помещичьи деньги, умеет концы прятать. Расписки, что ли, он дает мужикам: чай, с глазу на глаз берет. Погорячится немец, покричит, и
будет с него. А то еще дело!
Он
был как будто один
в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался
в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет
в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет
в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее
будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него
в лапах.
Выбрав из десятка галстуков и брошек те, какие первые попались под руку, — когда-то это
было ново и забавно, теперь
было совершенно всё равно, — Нехлюдов оделся
в вычищенное и приготовленное на стуле платье и вышел, хотя и не вполне свежий, но чистый и душистый,
в длинную, с натертым вчера тремя мужиками паркетом столовую с огромным дубовым буфетом и таким же большим раздвижным столом, имевшим что-то торжественное
в своих широко расставленных
в виде львиных
лап резных ножках.
Привалов не верил своим ушам, но, прочитав копию половодовского отчета, должен
был убедиться
в печальной истине. Можно
было только удивляться безумной смелости, с какой Половодов запустил свою
лапу в чужое добро. Теперь Привалов и сам верил, что дни Половодова окончательно сочтены; оставалось только воспользоваться этими обстоятельствами.
Казалось, что здесь
было светлей, чем
в поле; листья кленов, похожие на
лапы, резко выделялись на желтом песке аллей и на плитах, и надписи на памятниках
были ясны.
Зверь хотел
было наступить на камень, но оступился и попал
лапой в воду.
У меня
в детстве
был чиж, которого кошка раз подержала
в лапах; его спасли, вылечили, но не исправился мой бедный чиж; дулся, чах, перестал
петь…
Действительно, совершенно свежие отпечатки большой кошачьей
лапы отчетливо виднелись на грязной тропинке. Когда мы шли сюда, следов на дороге не
было. Я это отлично помнил, да и Дерсу не мог бы пройти их мимо. Теперь же, когда мы повернули назад и пошли навстречу отряду, появились следы: они направлялись
в нашу сторону. Очевидно, зверь все время шел за нами «по пятам».
Медведь быстро обернулся, насторожил уши и стал усиленно нюхать воздух. Мы не шевелились. Медведь успокоился и хотел
было опять приняться за еду, но Дерсу
в это время свистнул. Медведь поднялся на задние
лапы, затем спрятался за дерево и стал выглядывать оттуда одним глазом.
Через 2 часа темное небо начало синеть. Можно
было уже рассмотреть противоположный берег и бурелом на реке, нанесенный водою. Мы пошли на то место, где видели зверя. На песке около воды
были ясно видны отпечатки большой кошачьей
лапы. Очевидно, тигр долго бродил около бивака с намерением чем-нибудь поживиться, но собаки почуяли его и забились
в палатку.
Действительно, несмотря на то что кругом всюду
были лужи, вода еще не успела наполнить следы, выдавленные
лапой тигра. Не
было сомнения, что страшный хищник только что стоял здесь и затем, когда услышал наши шаги, бросился
в чащу и спрятался где-нибудь за буреломом.
Она склонила голову перед Петром, потому что
в звериной
лапе его
была будущность России. Но она с ропотом и презрением приняла
в своих стенах женщину, обагренную кровью своего мужа, эту леди Макбет без раскаяния, эту Лукрецию Борджиа без итальянской крови, русскую царицу немецкого происхождения, — и она тихо удалилась из Москвы, хмуря брови и надувая губы.
…
В Люцерне
есть удивительный памятник; он сделан Торвальдсеном
в дикой скале.
В впадине лежит умирающий лев; он ранен насмерть, кровь струится из раны,
в которой торчит обломок стрелы; он положил молодецкую голову на
лапу, он стонет; его взор выражает нестерпимую боль; кругом пусто, внизу пруд; все это задвинуто горами, деревьями, зеленью; прохожие идут, не догадываясь, что тут умирает царственный зверь.
Глупо или притворно
было бы
в наше время денежного неустройства пренебрегать состоянием. Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во время войны, хотя бы оно и
было неприятельское, Даже ржавое. Рабство нищеты страшно, я изучил его во всех видах, живши годы с людьми, которые спаслись,
в чем
были, от политических кораблекрушений. Поэтому я считал справедливым и необходимым принять все меры, чтоб вырвать что можно из медвежьих
лап русского правительства.
— Бог знает, что говоришь ты, кум! Как можно, чтобы черта впустил кто-нибудь
в шинок? Ведь у него же
есть, слава богу, и когти на
лапах, и рожки на голове.
— Скажи, пожалуйста, — с такими словами она приступила к нему, — ты не свихнул еще с последнего ума?
Была ли
в одноглазой башке твоей хоть капля мозгу, когда толкнул ты меня
в темную комору? счастье, что не ударилась головою об железный крюк. Разве я не кричала тебе, что это я? Схватил, проклятый медведь, своими железными
лапами, да и толкает! Чтоб тебя на том свете толкали черти!..
От капитана и его рассказов осталось у нас после этого смешанное впечатление: рассказы
были занимательны. Но он не верит
в бога, а верит
в нечистую силу, которая называется магнетизм и бегает на птичьих
лапах. Это смешно.
Рыхлинский
был дальний родственник моей матери, бывал у нас, играл с отцом
в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо взял линейку, велел мне протянуть руку ладонью кверху, и… через секунду на моей ладони остался красный след от удара…
В детстве я
был нервен и слезлив, но от физической боли плакал редко; не заплакал и этот раз и даже не без гордости подумал: вот уже меня, как настоящих пансионеров, ударили и «
в лапу»…
— Давно злобились, потому как он всю округу забрал
в лапы, не тем
будь помянут покойник…
Прохоров подумал и согласился, что
в этом «мундире», пожалуй, и лучше явиться
в Заполье. Конечно, Полуянов
был медвежья
лапа и драл с живого и мертвого, но и другие-то хороши… Те же, нынешние, еще почище
будут, только ни следу, ни дороги после них, — очень уж ловкий народ.
Всех заберут
в лапы, Ермилыч, как
пить дадут.
— А еще вот как
было: сидит
в подпечке старичок домовой, занозил он себе
лапу лапшой, качается, хныкает: «Ой, мышеньки, больно, ой, мышата, не стерплю!»
С нырка начинаются утиные породы, которые почти лишены способности ходить по земле:
лапы их так устроены, что ими ловко только плавать, то
есть гресть, как веслами; они посажены очень близко к хвосту и торчат
в заду.
Когда заяц поровнялся со мною, крылатый разбойник метнулся вперед и, вытянув насколько возможно одну
лапу, ловко схватил ею свою жертву, но не
был в состоянии поднять ее на воздух.
Орлан оглянулся по сторонам и затем нагнул голову вниз. Тут только я заметил
в лапах у него какой-то предмет, но что именно это
было — за дальностью расстояния — не
было видно. Вдруг сзади и немного влево от меня послышался крик, какой обыкновенно издают пернатые хищники. Орлан насторожился. Он нагнул голову, дважды кивнул ею и раскрыл свой могучий желтый клюв. Оперение на шее у него поднялось.
В этом виде он действительно оправдывал название царя птиц.
Все время расчета Илюшка лежал связанный посреди кабака, как мертвый. Когда Груздев сделал знак, Морок бросился его развязывать, от усердия к благодетелю у него даже руки дрожали, и узлы он развязывал зубами. Груздев, конечно, отлично знал единственного заводского вора и с улыбкой смотрел на его широчайшую спину. Развязанный Илюшка бросился
было стремглав
в открытую дверь кабака, но здесь попал прямо
в лапы к обережному Матюшке Гущину.
«Все
было придумано, чтобы отбить охоту к письму, — вспоминал впоследствии М. А. Бестужев, — и надо
было родиться Луниным, который находил неизъяснимое наслаждение дразнить «белого медведя» (как говорил он), не обращая внимания… на
лапы дикого зверя,
в когтях которого он и погиб
в Акатуе» (Воспоминания Бестужевых, 1951, стр. 199).]
— Э! дудки это, панове! Ксендзы похитрее вас. У вас
в каждом доме что ни женщина, то ксендзовский адвокат. Ксендзы да жиды крепче вас самих
в Польше. Разоряйтесь понемножку, так жиды вас всех заберут
в лапы, и
будет новое еврейское царство.
Дом двухэтажный, зеленый с белым, выстроен
в ложнорусском, ёрническом, ропетовском стиле, с коньками, резными наличниками, петухами и деревянными полотенцами, окаймленными деревянными же кружевами; ковер с белой дорожкой на лестнице;
в передней чучело медведя, держащее
в протянутых
лапах деревянное блюдо для визитных карточек;
в танцевальном зале паркет, на окнах малиновые шелковые тяжелые занавеси и тюль, вдоль стен белые с золотом стулья и зеркала
в золоченых рамах;
есть два кабинета с коврами, диванами и мягкими атласными пуфами;
в спальнях голубые и розовые фонари, канаусовые одеяла и чистые подушки; обитательницы одеты
в открытые бальные платья, опушенные мехом, или
в дорогие маскарадные костюмы гусаров, пажей, рыбачек, гимназисток, и большинство из них — остзейские немки, — крупные, белотелые, грудастые красивые женщины.
Уж на третий день, совсем по другой дороге, ехал мужик из Кудрина; ехал он с зверовой собакой, собака и причуяла что-то недалеко от дороги и начала
лапами снег разгребать; мужик
был охотник, остановил лошадь и подошел посмотреть, что тут такое
есть; и видит, что собака выкопала нору, что оттуда пар идет; вот и принялся он разгребать, и видит, что внутри пустое место, ровно медвежья берлога, и видит, что
в ней человек лежит, спит, и что кругом его все обтаяло; он знал про Арефья и догадался, что это он.
Арто
ел свою долю
в сторонке, растянувшись на животе и положив на хлеб обе передние
лапы.
…Странно, я писал сегодня о высочайших вершинах
в человеческой истории, я все время дышал чистейшим горным воздухом мысли, а внутри как-то облачно, паутинно и крестом — какой-то четырехлапый икс. Или это мои
лапы, и все оттого, что они
были долго у меня перед глазами — мои лохматые
лапы. Я не люблю говорить о них — и не люблю их: это след дикой эпохи. Неужели во мне действительно —
Было два меня. Один я — прежний, Д-503, нумер Д-503, а другой… Раньше он только чуть высовывал свои лохматые
лапы из скорлупы, а теперь вылезал весь, скорлупа трещала, вот сейчас разлетится
в куски и… и что тогда?
У него
есть глаза и сердце только до тех пор, пока закон спит себе на полках; когда же этот господин сойдет оттуда и скажет твоему отцу: «А ну-ка, судья, не взяться ли нам за Тыбурция Драба или как там его зовут?» — с этого момента судья тотчас запирает свое сердце на ключ, и тогда у судьи такие твердые
лапы, что скорее мир повернется
в другую сторону, чем пан Тыбурций вывернется из его рук…
— Твой отец, малый, самый лучший из всех судей, начиная от царя Соломона… Однако знаешь ли ты, что такое curriculum vitae [Краткое жизнеописание. (Ред.)]? He знаешь, конечно. Ну а формулярный список знаешь? Ну, вот видишь ли: curriculum vitae — это
есть формулярный список человека, не служившего
в уездном суде… И если только старый сыч кое-что пронюхал и сможет доставить твоему отцу мой список, то… ах, клянусь богородицей, не желал бы я попасть к судье
в лапы…
Понятно, что капитан безбожно лгал. Настенька сделала нетерпеливое движение, и когда подошла к ней Дианка и, положив
в изъявление своей ласки на колени ей морду, занесла
было туда же и
лапу, она вдруг, чего прежде никогда не бывало, ударила ее довольно сильно по голове, проговоря...
У капитана
были и перчатки черные, из которых правую, еще не надеванную, он держал
в руке, а левая, туго напяленная и не застегнувшаяся, до половины прикрывала его мясистую левую
лапу,
в которой он держал совершенно новую, глянцевитую и, наверно,
в первый еще раз служившую круглую шляпу.
Нет никакого сомнения, что сей умный мужик, видавший на своем веку многое, понял всю
суть дела и вывел такого рода заключение, что барин у него теперь совсем
в лапах, и что сколько бы он потом ни стал воровать по откупу, все ему
будет прощаться.
Дубовые бревна
были на подбор круглы и ровны; все углы рублены
в лапу, дом возвышался
в три жилья, не считая светлицы.
Кусака долго металась по следам уехавших людей, добежала до станции и — промокшая, грязная — вернулась на дачу. Там она проделала еще одну новую штуку, которой никто, однако, не видал: первый раз взошла на террасу и, приподнявшись на задние
лапы, заглянула
в стеклянную дверь и даже поскребла когтями. Но
в комнатах
было пусто, и никто не ответил Кусаке.
— Вот, — говорил Ситанов, задумчиво хмурясь, —
было большое дело, хорошая мастерская, трудился над этим делом умный человек, а теперь все хинью идет, все
в Кузькины
лапы направилось! Работали-работали, а всё на чужого дядю! Подумаешь об этом, и вдруг
в башке лопнет какая-то пружинка — ничего не хочется, наплевать бы на всю работу да лечь на крышу и лежать целое лето, глядя
в небо…
Надо мною звенит хвойный лес, отряхая с зеленых
лап капли росы;
в тени, под деревьями, на узорных листьях папоротника сверкает серебряной парчой иней утреннего заморозка. Порыжевшая трава примята дождями, склоненные к земле стебли неподвижны, но когда на них падает светлый луч — заметен легкий трепет
в травах,
быть может, последнее усилие жизни.
Ограбленные уверяли, что у черта, которому они попались
в лапы,
были бычьи рога и когти, совершенно как железные крючья, какими бурлаки, нагружая барки, шпорят кули.
В первый день пасхи он пошёл на кладбище христосоваться с Палагою и отцом. С тихой радостью увидел, что его посадки принялись: тонкие сучья берёз
были густо унизаны почками, на концах
лап сосны дрожали жёлтые свечи, сверкая на солнце золотыми каплями смолы. С дёрна могилы робко смотрели
в небо бледно-лиловые подснежники, качались атласные звёзды первоцвета, и уже набухал жёлтый венец одуванчика.
Узнал толк
в винах и сигарах, верно угадывал цену каждого фрукта, прямо запускал
лапу туда, где раки зимуют, отпустил брюшко, сшил себе легкий костюмчик,
ел так смачно и аппетитно, что губы у него припухли и покрылись глянцем…
Начинается с того, что однажды Агатон уж совсем
было запустил
лапу в ящик с сигарами какой-то неслыханной красоты, как вдруг почувствовал, что его обожгло.