Неточные совпадения
Пьем много мы по времени,
А больше мы работаем.
Нас пьяных много видится,
А больше
трезвых нас.
По деревням ты хаживал?
Возьмем ведерко с водкою...
Пей даром сколько вздумаешь —
На славу угостим!..»
Таким речам неслыханным
Смеялись люди
трезвые,
А пьяные да умные
Чуть не плевали в бороду
Ретивым крикунам.
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит,
поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут
трезвому, что голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село…
Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не
было, а плотники
были неученые и не всегда
трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только,
быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
Если я позабочусь о сохраненье, сбереженье и улучшенье участи вверенных мне людей и представлю государству триста исправнейших,
трезвых, работящих подданных — чем моя служба
будет хуже службы какого-нибудь начальника отделения Леницына?
Было что-то
трезвое в их жизни.
— Это, брат, ты врешь, — возразил Иван, как будто
трезвея. — Ошибаешься, — поправил он. — Все понимают, что им надо понять. Тараканы, мыши… мухи понимают, собаки, коровы. Люди — все понимают. Дай мне
выпить чего-нибудь, — попросил он, но, видя, что хозяин не спешит удовлетворить его просьбу, — не повторил ее, продолжая...
Однако Тагильский как будто стал
трезвее, чем он
был на улице, его кисленький голосок звучал твердо, слова соскакивали с длинного языка легко и ловко, а лицо сияло удовольствием.
— Это я знаю, — согласился Дронов, потирая лоб. — Она, брат… Да. Она вместо матери
была для меня. Смешно? Нет, не смешно.
Была, — пробормотал он и заговорил еще
трезвей: — Очень уважала тебя и ждала, что ты… что-то скажешь, объяснишь. Потом узнала, что ты, под Новый год, сказал какую-то речь…
Лютов произнес речь легко, без пауз; по словам она должна бы звучать иронически или зло, но иронии и злобы Клим не уловил в ней. Это удивило его. Но еще более удивительно
было то, что говорил человек совершенно
трезвый. Присматриваясь к нему, Клим подумал...
— Неправда! Я — совершенно трезв. Я, может
быть, самый
трезвый человек в России…
Трезвый, он говорил мало, осторожно, с большим вниманием рассматривал синеватые ногти свои и сухо покашливал в рукав пиджака, а
выпив, произносил, почти всегда невпопад, многозначительные фразы...
— Приятно
было слышать, что и вы отказались от иллюзий пятого года, — говорил он, щупая лицо Самгина пристальным взглядом наглых, но уже мутноватых глаз. —
Трезвеем. Спасибо немцам — бьют. Учат. О классовой революции мечтали, а про врага-соседа и забыли, а он вот напомнил.
—
Трезвый, так — веселый. Все спрашивал: «Как дела — башка цела?» Только он редко
трезвый был.
— Что ж ты как вчера? — заговорил брат, опустив глаза и укорачивая подтяжки брюк. — Молчал, молчал… Тебя считали серьезно думающим человеком, а ты вдруг такое, детское. Не знаешь, как тебя понять. Конечно,
выпил, но ведь говорят: «Что у
трезвого на уме — у пьяного на языке».
Особенно восхищался один купец, тоже немного пьяный, способностью молодого человека
пить беспрерывно, оставаясь
трезвым.
Тарас говорил про себя, что когда он не
выпьет, у него слов нет, а что у него от вина находятся слова хорошие, и он всё сказать может. И действительно, в
трезвом состоянии Тарас больше молчал; когда же
выпивал, что случалось с ним редко и и только в особенных случаях, то делался особенно приятно разговорчив. Он говорил тогда и много и хорошо, с большой простотою, правдивостью и, главное, ласковостью, которая так и светилась из его добрых голубых глаз и не сходящей с губ приветливой улыбки.
Привалов сдержал свое слово и перестал
пить, но
был такой задумчивый и печальный, что Надежде Васильевне тяжело
было на него смотреть.
Трезвый он действительно почти совсем не разговаривал, то
есть ничего не рассказывал о себе и точно стыдился, что позволил себе так откровенно высказаться перед Надеждой Васильевной… Таким образом ей разом пришлось ухаживать за двумя больными, что делало ее собственное положение почти невыносимым. Раз она попробовала предложить очень энергическую меру Привалову...
Не
было бы задумано в
трезвом, не написалось бы в пьяном.
Но такие обвинения легко поддерживать, сидя у себя в комнате. Он именно потому и принял, что
был молод, неопытен, артист; он принял потому, что после принятия его проекта ему казалось все легко; он принял потому, что сам царь предлагал ему, ободрял его, поддерживал. У кого не закружилась бы голова?.. Где эти
трезвые люди, умеренные, воздержные? Да если и
есть, то они не делают колоссальных проектов и не заставляют «говорить каменья»!
Вино и чай, кабак и трактир — две постоянные страсти русского слуги; для них он крадет, для них он беден, из-за них он выносит гонения, наказания и покидает семью в нищете. Ничего нет легче, как с высоты
трезвого опьянения патера Метью осуждать пьянство и, сидя за чайным столом, удивляться, для чего слуги ходят
пить чай в трактир, а не
пьют его дома, несмотря на то что дома дешевле.
Он
был камердинером Сенатора и моего отца во время их службы в гвардии, добрый, честный и
трезвый человек, глядевший в глаза молодым господам и угадывавший, по их собственным словам, их волю, что, думаю,
было не легко.
У Сенатора
был повар необычайного таланта, трудолюбивый,
трезвый, он шел в гору; сам Сенатор хлопотал, чтоб его приняли в кухню государя, где тогда
был знаменитый повар-француз. Поучившись там, он определился в Английский клуб, разбогател, женился, жил барином; но веревка крепостного состояния не давала ему ни покойно спать, ни наслаждаться своим положением.
Призвали наконец и доктора, который своим появлением только напугал больную. Это
был один из тех неумелых и неразвитых захолустных врачей, которые из всех затруднений выходили с честью при помощи формулы: в известных случаях наша наука бессильна. Эту формулу высказал он и теперь: высказал самоуверенно, безапелляционно и, приняв из рук Степаниды Михайловны (на этот раз
трезвой) красную ассигнацию, уехал обратно в город.
На другой день, ранним утром, началась казнь. На дворе стояла уже глубокая осень, и Улиту, почти окостеневшую от ночи, проведенной в «холодной», поставили перед крыльцом, на одном из приступков которого сидел барин, на этот раз еще
трезвый, и курил трубку. В виду крыльца, на мокрой траве,
была разостлана рогожа.
Дворня полюбила его, потому что он хоть и «барин», а все равно что свой брат; матушка
была довольна, потому что племянник оказался
трезвый и работящий.
У меня всегда
было очень реалистическое,
трезвое чувство действительности,
была даже очень малая способность к идеализации и к иллюзиям.
Я мог
выпить очень много и никогда не пьянел, оставался
трезвым среди пьяных.
Я лишь помнил слышанное о ней: говорили, что по всей Москве и
есть только два
трезвых кучера — один здесь, другой — на фронтоне Большого театра.
С каждой рюмкой компания оживлялась, чокались,
пили, наливали друг другу, шумели, и один из ляпинцев, совершенно пьяный, начал даже очень громко «родителей поминать». Более
трезвые товарищи его уговорили уйти, швейцар помог одеться, и «Атамоныч» побрел в свою «Ляпинку», благо это
было близко. Еще человек шесть «тактично» выпроводили таким же путем товарищи, а когда все
было съедено и выпито, гости понемногу стали уходить.
Выли и «вечные ляпинцы».
Были три художника — Л., Б. и X., которые по десять — пятнадцать лет жили в «Ляпинке» и оставались в ней долгое время уже по выходе из училища. Обжились тут, обленились. Существовали разными способами: писали картинки для Сухаревки, малярничали, когда
трезвые… Ляпины это знали, но не гнали: пускай живут, а то пропадут на Хитровке.
В «Олсуфьевке» жили поколениями. Все между собой
были знакомы, подбирались по специальностям, по состоянию и поведению. Пьяницы (а их
было между «мастеровщиной» едва ли не большинство) в
трезвых семейных домах не принимались. Двор всегда гудел ребятишками, пока их не отдадут в мастерские, а о школах и не думали. Маленьких не учили, а подросткам, уже отданным в мастерские, учиться некогда.
Отец
был человек глубоко религиозный, но совершенно не суеверный, и его
трезвые, иногда юмористические объяснения страшных рассказов в значительной степени рассеивали наши кошмары и страхи. Но на этот раз во время рассказа о сыне и жуке каждое слово Скальского, проникнутое глубоким убеждением, падало в мое сознание. И мне казалось, что кто-то бьется и стучит за стеклом нашего окна…
Ну, встретила я деток ладонями по рожам — Мишка-то со страху сразу
трезвый стал, а Яшенька, милый, и лыка не вяжет, однако бормочет: «Знать ничего не знаю, это всё Михайло, он старшо́й!» Успокоили мы квартального кое-как — хороший он
был господин!
Счастье его —
был он
трезвый, а они — пьяные, он как-то, с божьей помощью, вытянулся подо льдом-то, держится вверх лицом посередь проруби, дышит, а они не могут достать его, покидали некоторое время в голову-то ему ледяшками и ушли — дескать, сам потонет!
Он заметно остепенился в лесу и бросил
пить, так что вернулся в Тайболу совершенно
трезвым.
Хотя Пущин, как отмечает исследователь творчества Кюхельбекера, Ю. Н. Тынянов,
был «
трезвым и ясным лицейским критиком», он до конца жизни не сумел отрешиться от усвоенного в лицейские годы иронического отношения к этому талантливому поэту, серьезному, глубоко образованному мыслителю.
— Нет, Бараков, не говори ты этого, — возражал довольно молодой, но тоже не совсем
трезвый женский голос. — Нашей сестре никогда, Баранов, прощенья не
будет.
С пьяными людьми часто случается, что, идучи домой, единым Божиим милосердием хранимы, в одном каком-нибудь расположении духа они помнят, откуда они идут, а взявшись за ручку двери, неожиданно впадают в совершенно другое настроение или вовсе теряют понятие о всем, что
было с ними прежде, чем они оперлись на знакомую дверную ручку. С
трезвыми людьми происходит тоже что-то вроде этого. До двери идет один человек, а в дверь ни с того ни с сего войдет другой.
Иголка все щелкала и щелкала в руках Женни, когда она, размышляя о докторе, решала, что ей более всего жаль его, что такого человека воскресить и приподнять для более
трезвой жизни
было бы отличной целью для женщины.
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же
быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в
трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у хозяев, то
есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
Одни говорили, что беды никакой не
будет, что только выкупаются, что холодная вода выгонит хмель, что везде мелко, что только около кухни в стари́це
будет по горло, но что они мастера плавать; а другие утверждали, что, стоя на берегу, хорошо растабарывать, что глубоких мест много, а в стари́це и с руками уйдешь; что одежа на них намокла, что этак и
трезвый не выплывет, а пьяные пойдут как ключ ко дну.
«Черт знает, что такое! — рассуждал он в своей не совсем
трезвой голове. — Сегодня поутру
был в непроходимых лесах — чуть с голоду не уморили, а вечером слушал прекрасное хоровое пение и напился и наелся до одурения, — о, матушка Россия!»
Слушая печальные, мягкие слова, Павел вспоминал, что при жизни отца мать
была незаметна в доме, молчалива и всегда жила в тревожном ожидании побоев. Избегая встреч с отцом, он мало бывал дома последнее время, отвык от матери и теперь, постепенно
трезвея, пристально смотрел на нее.
Темные молодые личности делали мне из вяза луки и самострелы; высокий штык-юнкер с красным носом вертел меня на воздухе, как щепку, приучая к гимнастике. Только «профессор» по-всегдашнему
был погружен в какие-то глубокие соображения, а Лавровский в
трезвом состоянии вообще избегал людского общества и жался по углам.
Отбыв второй срок в остроге, Прокофий, этот бойкий, самолюбивый щеголь-малый, вышел оттуда совсем конченным человеком.
Трезвый он сидел, ничего не делал и, сколько ни ругал его отец,
ел хлеб, не работал и, мало того, норовил стащить что-нибудь в кабак, чтобы
выпить. Сидел, кашлял, харкал и плевал. Доктор, к которому он ходил, послушал его грудь и покачал головой.
Папенька в ту пору говорили, что будто бы генерал, который за меня сватался,
пьют очень много, однако разве не встречаем мы многие примеры, что жены за пьяными еще счастливее бывают, нежели за
трезвыми?
Сын у него
был — ну, этого никогда в
трезвом виде никто не видывал; даже во сне, если можно так выразиться, пьян
был, потому что спал все урывками, и не успеет, бывало, еще проспаться, как и опять, смотришь, пьян.
— А что я позволю себе предложить вам, господин юнкер? Я от роду человек не питущий, и вся наша фамилия люди
трезвые. Но
есть у меня вишневая наливочка, знатная. Спирту в ней нет ни капельки, сахар да сок вишневый, да я бы вам и не осмелился… а только очень уже сладко и от нервов может помогать. Жена моя всегда ее употребляет рюмочку, если в расстройстве. Я сейчас, мигом.
Но вот это единственное существо, две недели его любившее (он всегда, всегда тому верил!), — существо, которое он всегда считал неизмеримо выше себя, несмотря на совершенно
трезвое понимание ее заблуждений; существо, которому он совершенно всё, всёмог простить (о том и вопроса
быть не могло, а
было даже нечто обратное, так что выходило по его, что он сам пред нею во всем виноват), эта женщина, эта Марья Шатова вдруг опять в его доме, опять пред ним… этого почти невозможно
было понять!