Неточные совпадения
— Послушай, Бэла, ведь нельзя же ему
век сидеть здесь, как пришитому к твоей юбке: он
человек молодой, любит погоняться за дичью, — походит, да и придет; а если ты будешь грустить, то скорей ему наскучишь.
Ну, а уж это для
молодого человека с самолюбием и унизительно, в наш век-то особенно…
Когда вспомню, что это случилось на моем
веку и что ныне дожил я до кроткого царствования императора Александра, не могу не дивиться быстрым успехам просвещения и распространению правил человеколюбия.
Молодой человек! если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений.
Если аристократы прошлого
века, систематически пренебрегавшие всем русским, оставались в самом деле невероятно больше русскими, чем дворовые оставались мужиками, то тем больше русского характера не могло утратиться у
молодых людей оттого, что они занимались науками по французским и немецким книгам. Часть московских славян с Гегелем в руках взошли в ультраславянизм.
В десятые годы XX
века в России многие культурные, но творчески бессильные
молодые люди более всего мечтали о том, чтобы быть приобщенными к тайне розенкрейцерства.
На место Авдиева был назначен Сергей Тимофеевич Балмашевский. Это был высокий, худощавый
молодой человек, с несколько впалой грудью и слегка сутулый. Лицо у него было приятное, с доброй улыбкой на тонких губах, но его портили глаза, близорукие, с красными, припухшими
веками. Говорили, что он страшно много работал, отчего спина у него согнулась, грудь впала, а на
веках образовались ячмени, да так и не сходят…
Дормез остановился перед церковью, и к нему торопливо подбежал молодцеватый становой с несколькими казаками, в пылу усердия делая под козырек. С заднего сиденья нерешительно поднялся полный, среднего роста
молодой человек, в пестром шотландском костюме. На вид ему было лет тридцать; большие серые глаза, с полузакрытыми
веками, смотрели усталым, неподвижным взглядом. Его правильное лицо с орлиным носом и белокурыми кудрявыми волосами много теряло от какой-то обрюзгшей полноты.
Санин оглянулся… По лицу
молодого человека выступила краска;
веки шевельнулись… ноздри дрогнули. Он потянул воздух сквозь все еще стиснутые зубы, вздохнул…
— Как же вы, милостивый государь, осмелились в моем доме заводить такие шашни? Да что же вы думаете об моем доме? Да и я-то что, болван, что ли? Стыдно,
молодой человек, и безнравственно совращать бедную девушку, у которой ни родителей, ни защитников, ни состояния… Вот нынешний
век! Оттого что всему учат вашего брата — грамматике, арифметике, а морали не учат… Ославить девушку, лишить доброго имени…
Шустрый
молодой человек оказался представителем большой распространенной газеты и поэтому держал себя с соответствующим апломбом. Затем явились еще два репортера — один прилизанный, чистенький, точно накрахмаленный, а другой суровый, всклокоченный, с припухшими
веками. Это уже было свое общество, и я сразу успокоился.
— Всему и всякой вещи есть свое время под солнцем, — сказала она, — благочестиво должно жить во всякой поре, но в
молодом веке человеку не все понятно, что искушенная жизнью опытность знает, а потому с этими вещами надо осторожно, да не горшее что прилучится от неразумия.
Надя. А как тебе скажут: ступай за пьяного, да еще и разговаривать не смей, и поплакать-то о себе не смей… Ах, Лиза!.. Да как подумаешь, что станет этот безобразный
человек издеваться над тобой, да ломаться, да свою власть показывать, загубит он твой
век так, ни за что! Не живя, ты за ним состаришься! (Плачет). Говорить-то только свое сердце надрывать! (Махнув рукой). Так уж, право,
молодой барин лучше.
— Нынче вон, говорят, между
молодыми людьми какие-то нигилисты [Нигилисты (от латин. nihil — ничто) — представители разночинной интеллигенции шестидесятых годов XIX
века, отрицавшие принципы и традиции дворянской культуры.] есть, и у нас в медицине все нигилисты, все отвергли; один только, изволите видеть, лапис [Лапис (ляпис) — прижигающее средство в медицине (от латин. lapis — камень).] и опиум признали!
— Я видела на своем
веку много студентов и ваших
молодых ученых, много актеров… Что ж? Ни разу не сподобилась встретиться не только с героем или с талантом, но даже просто с интересным
человеком. Все серо, бездарно, надуто претензиями…
Такие разговоры, занимательные только для них, повторялись довольно часто и содержание и заключение почти всегда было одно и то же; и если б они читали эти разговоры в каком-нибудь романе 19-го
века, то заснули бы от скуки, но в блаженном 18 и в год, описываемый мною, каждая жизнь была роман; теперь жизнь
молодых людей более мысль, чем действие; героев нет, а наблюдателей чересчур много, и они похожи на сладострастного старика, который, вспоминая прежние шалости и присутствуя на буйных пирах, хочет пробудить погаснувшие силы.
Во-первых, в помещичьих усадьбах появились
люди, которые прежде никогда в деревнях не живали,
люди преимущественно
молодые (старики благоразумно устранились или продолжали доскрипывать
век с урочным барщинным положением), оставившие службу и другие занятия и полные веры в вольный труд.
И закрывал себя рукою бедный
молодой человек, и много раз содрогался он потом на
веку своем, видя, как много в
человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, Боже! даже в том
человеке, которого свет признает благородным и честным…
В этой мысли поддерживал его сам граф, который, бывши с ним весьма любезен, постоянно и тонко намекал на его необыкновенные способности и жалел только о том, что подобный ему
молодой человек не служит и даром губит свой
век.
Настали какие-то светлые, праздничные, ликующие дни, и сияние их озаряло даже подземелье Гамбринуса. Приходили студенты, рабочие, приходили
молодые, красивые девушки.
Люди с горящими глазами становились на бочки, так много видевшие на своем
веку, и говорили. Не все было понятно в этих словах, но от той пламенной надежды и великой любви, которая в них звучала, трепетало сердце и раскрывалось им навстречу.
Словоохотливости и вообще приятной общительности в Селиване не было;
людей он избегал, и даже как будто боялся, и в городе не показывался, а жены его совсем никто не видал с тех пор, как он ее сюда привез в ручной навозной тележке. Но с тех пор, когда это случилось, уже прошло много лет, —
молодые люди тогдашнего
века уже успели состариться, а двор в разновилье еще более обветшал и развалился; но Селиван и его убогая калека все здесь и, к общему удивлению, платили за двор наследникам купца какую-то плату.
Пари держу, что нынешние
молодые люди и сотой доли того не чувствуют при объявлении любви — если они еще и объявляют ее? — что я и другие в наш
век чувствовали.
Бедные
молодые люди теперешнего
века!
Приводя себе на память все случившееся со мною в жизни, невольно рождается во мне — не знаю какое, философическое или пиитическое рассуждение, — пусть господа ученые разберут: сравнить теперешних
молодых людей с нами, прошедшего
века панычами.
Приятели Печорина, которых число было впрочем не очень велико, были всё
молодые люди, которые встречались с ним в обществе, ибо и в то время студенты были почти единственными кавалерами московских красавиц, вздыхавших невольно по эполетам и аксельбантам, не догадываясь, что в наш
век эти блестящие вывески утратили свое прежнее значение.
Дальнейший разговор их я не передаю, потому что он был бессвязен и пуст, как разговоры всех
молодых людей, которым нечего делать. И в самом деле, скажите, об чем могут говорить
молодые люди? запас новостей скоро истощается, в политику благоразумие мешает пускаться, об службе и так слишком много толкуют на службе, а женщины в наш варварский
век утратили вполовину прежнее всеобщее свое влияние. Влюбиться кажется уже стыдно, говорить об этом смешно.
«Уж ты всегда на нее нападаешь… понапрасну!.. Что ж делать, когда
молодые люди не женятся… надо самой не упускать случая! Печорин жених богатый… хорошей фамилии, чем не муж? Ведь не
век же сидеть дома… — слава богу что мне ее наряды-то стоят… а ты свое: замуж хочешь, замуж хочешь? — Да кабы замуж не выходили, так что бы было…» и проч…
Когда она села в карету, то отец ее начал длинную диссертацию насчет
молодых людей нынешнего
века.
— Ты вот мне что, барин, скажи, — вдруг заговорил он, обернувшись к седоку, причем показал свое сморщенное в кулачок лицо с жиденькой седой бородкой и красными
веками, — откуда этакая напасть на
человека? Был извозчик у нас, Иваном звали.
Молодой, годов ему двадцать пять, а то и меньше. И кто его знает, с чего, с какой такой причины, наложил на себя парень руки?
Единственное объяснение той безумной жизни, противной сознанию лучших
людей всех времен, которую ведут
люди нашего времени, в том, что
молодые поколения обучаются бесчисленным самым трудным предметам: о состоянии небесных тел, о состоянии земли за миллионы лет, о происхождении организмов и т. п., не обучаются они только тому одному, что всем и всегда нужно: тому, какой смысл человеческой жизни, как надо прожить ее, что думали об этом вопросе и как решили его мудрейшие
люди всех
веков.
То-то и есть: молодые-то
люди что новы горшки — то и дело бьются, а наш-от старый горшок хоть берестой повит, да три
века живет.
В комнате, прилегающей к чайному магазину купца Ершакова, за высокой конторкой сидел сам Ершаков,
человек молодой, по моде одетый, но помятый и, видимо, поживший на своем
веку бурно. Судя по его размашистому почерку с завитушками, капулю и тонкому сигарному запаху, он был не чужд европейской цивилизации. Но от него еще больше повеяло культурой, когда из магазина вошел мальчик и доложил...
— Прости ж мне за необдуманный упрек. Понимаю, я мог бы сделать то же для блага милого, дорогого сердцу существа. Но… теперь другой вопрос. Не сочти его дерзостью
молодого человека, которого все права на твое снисхождение в одном имени воспитанника твоего брата, прими этот вопрос только за знак любви к прекрасному. Скажи мне, каким великим памятником зодчества в Московии хочешь передать свое имя будущим
векам?
—
Век не забуду я тебе этого, князь! — растроганным голосом произнес князь Василий, последний раз заключая
молодого человека в свои объятия.
В
молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш
век между нашими двадцатилетними стариками!
— Я вперед сказала, — говорила Анна Павловна о Пьере, — я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный
молодой человек, испорченный развратными идеями
века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только что приехал из-за границы, и помните, у меня как-то вечером представлял из себя какого-то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что́ случится.