— А ты, высокопочтенный прусский барабанщик, если боишься замерзнуть, то все-таки постарайся говорить с уважением о моем носе, — отвечал хриплым голосом жандарм. — Я остановился и стою потому, что хочу издали налюбоваться
великим дипломатом, нашим тонким политиком, паном Целестином, которого я видел сегодня на заре, как он сидел, глядя на копец королевы Боны.
Неточные совпадения
— Расскажите нам что-нибудь забавное, но не злое, — сказала жена посланника,
великая мастерица изящного разговора, называемого по-английски small-talk обращаясь к
дипломату, тоже не знавшему, что теперь начать.
От него есть избавленье только в двух крайних сортах нравственного достоинства: или в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар — паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских
дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона
Великого так легко, как детей, когда мошенничество наросло на человеке такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия, ни до чего; но таких героев мошенничества чрезвычайно мало, почти что не попадается в европейских землях, где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.
Литвинов откинулся назад, а Ирина подошла, шатаясь, к скамейке и упала на нее, к
великому изумлению заштатного
дипломата, случайно забредшего на железную дорогу.
Этот деревенский
дипломат осыпал меня вопросами, рассказывал о тайных намерениях своего правительства, о поголовном восстании храбрых немцев, о русских казаках, о прусском ландштурме [ополчении (нем.)] и объявил мне, между прочим, что Пруссия ожидает к себе одного
великого гостя.
Так высокопарно и мудрено говорил худощавый
дипломат, который имел претензию быть
великим патриотом. Кн<ягиня> улыбнулась и отвечала рассеянно...
Новая опасность для канцлера восставала в лице наследницы престола. Из депеши Шатарди оказывалось даже, будто Екатерина дала слово Фридриху II низвергнуть его. Но молоденькая
великая княгиня сумела так обойти старого
дипломата, что между ними постоянно установилась приязнь.
Фебуфис поклонился, а сановник пожал его руку и сказал, что если бы он не был
великим художником, то он ни на кого бы смелее, чем на него, не решился указать как на способнейшего
дипломата.