Неточные совпадения
Обломов не учился
любви, он засыпал
в своей сладостной дремоте, о которой некогда мечтал вслух при Штольце. По временам он начинал
веровать в постоянную безоблачность жизни, и опять ему снилась Обломовка, населенная добрыми, дружескими и беззаботными лицами, сиденье на террасе, раздумье от полноты удовлетворенного счастья.
— Ну, я боролся что было сил во мне, — ты сама видела, — хватался за всякое средство, чтоб переработать эту
любовь в дружбу, но лишь пуще
уверовал в невозможность дружбы к молодой, прекрасной женщине — и теперь только вижу два выхода из этого положения…
«
Веруй в Бога, знай, что дважды два четыре, и будь честный человек, говорит где-то Вольтер, — писал он, — а я скажу — люби женщина кого хочешь, люби по-земному, но не по-кошачьи только и не по расчету, и не обманывай
любовью!
— Опытом деятельной
любви. Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того как будете преуспевать
в любви, будете убеждаться и
в бытии Бога, и
в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения
в любви к ближнему, тогда уж несомненно
уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти
в вашу душу. Это испытано, это точно.
Не далее как дней пять тому назад,
в одном здешнем, по преимуществу дамском, обществе он торжественно заявил
в споре, что на всей земле нет решительно ничего такого, что бы заставляло людей любить себе подобных, что такого закона природы: чтобы человек любил человечество — не существует вовсе, и что если есть и была до сих пор
любовь на земле, то не от закона естественного, а единственно потому, что люди
веровали в свое бессмертие.
…Люблю тебя более, когда ты влюблена
в меня! Вот тебе истина нагая. Но как сделать, чтобы ты
уверовала в эту правду? Авось поможет бог! Нельзя же, друг, чтобы ты, наконец, не поверила мне… Покоряюсь всему с
любовью к тебе, которая именно парит над подозрениями за старые мои, не оскорбляющие тебя, мимолетные привязанности. Это достойно и праведно…
— Нечистая она, наша бабья
любовь!.. Любим мы то, что нам надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы тоскуете, — зачем она вам? И все другие люди за народ страдают,
в тюрьмы идут и
в Сибирь, умирают… Девушки молодые ходят ночью, одни, по грязи, по снегу,
в дождик, — идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят!
Веруют!
Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я люблю свое, близкое!
В рассказах постоялки таких людей было множество — десятки; она говорила о них с великой
любовью, глаза горели восхищением и скорбью; он скоро поддался красоте её повестей и
уверовал в существование на земле великих подвижников правды и добра, — признал их, как признавал домовых и леших Маркуши.
От нее шел легкий, едва уловимый запах ладана, и это напомнило ему время, когда он тоже
веровал в бога и ходил ко всенощной и когда мечтал много о чистой, поэтической
любви.
Но как будет это? Как именно — принадлежит будущему. Мы можем предузнавать будущее, потому что мы — посылки, на которых оснуется его силлогизм, — но только общим, отвлеченным образом. Когда настанет время, молния событий раздерет тучи, сожжет препятствия, и будущее, как Паллада, родится
в полном вооружении. Но вера
в будущее — наше благороднейшее право, наше неотъемлемое благо;
веруя в него, мы полны
любви к настоящему.
В заботе новой,
в думах строгих
Мы совещались до утра,
Стараясь вразумить немногих,
Не внявших вестнику добра:
Душой погибнув незвозвратно,
Они за нами не пошли
И обновиться благодатно
Уж не хотели, не могли.
В них сердце превратилось
в камень,
Навек оледенела кровь…
Но
в ком, как под золою пламень,
Таились совесть и
любовь,
Тот жадно ждал беседы новой,
С душой,
уверовать готовой…
Надо было чем-нибудь одним пожертвовать: или отказаться от дела, которому был предан душой и убеждением,
в которое
веровал, отказаться с тем, чтобы потом уже всю жизнь нести на себе клеймо отвержения, имя «изменника»; или же ради дела жертвовать
любовью, грезами мирного, покойного счастья.