Неточные совпадения
Пошли порядки старые!
Последышу-то нашему,
Как на беду, приказаны
Прогулки. Что ни день,
Через
деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картуз долой!
Бог
весть с чего накинется,
Бранит, корит; с угрозою
Подступит — ты молчи!
Увидит
в поле пахаря
И за его же полосу
Облает: и лентяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Как никогда на барина
Не работал мужик,
Да невдомек Последышу,
Что уж давно не барская,
А наша полоса!
Правдин (останавливая ее). Поостановитесь, сударыня. (Вынув бумагу и важным голосом Простакову.) Именем правительства вам приказываю сей же час собрать людей и крестьян ваших для объявления им указа, что за бесчеловечие жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее слабомыслие,
повелевает мне правительство принять
в опеку дом ваш и
деревни.
И чтобы не думать более и не поддаваться раздражению, она позвонила и
велела внести сундуки для укладки вещей
в деревню.
Ноздрев, возвратившись,
повел гостей осматривать все, что ни было у него на
деревне, и
в два часа с небольшим показал решительно все, так что ничего уж больше не осталось показывать.
Уж восемь робертов сыграли
Герои виста; восемь раз
Они места переменяли;
И чай несут. Люблю я час
Определять обедом, чаем
И ужином. Мы время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет;
И кстати я замечу
в скобках,
Что речь
веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О разных кушаньях и пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
Мальчишки первые заметили его и с ужасом прибежали
в деревню с
вестью о каком-то страшном змее или оборотне, который лежит
в канаве, прибавив, что он погнался за ними и чуть не съел Кузьку.
Поверенный распорядился и насчет постройки дома: определив, вместе с губернским архитектором, количество нужных материалов, он оставил старосте приказ с открытием весны возить лес и
велел построить сарай для кирпича, так что Обломову оставалось только приехать весной и, благословясь, начать стройку при себе. К тому времени предполагалось собрать оброк и, кроме того, было
в виду заложить
деревню, следовательно, расходы было из чего покрыть.
— Они по
деревне пошли,
велели сказать, что если вы кончили книжку, так чтоб пожаловали
в сад часу во втором.
Она, накинув на себя меховую кацавейку и накрыв голову косынкой, молча сделала ему знак идти за собой и
повела его
в сад. Там, сидя на скамье Веры, она два часа говорила с ним и потом воротилась, глядя себе под ноги, домой, а он, не зашедши к ней, точно убитый, отправился к себе,
велел камердинеру уложиться, послал за почтовыми лошадьми и уехал
в свою
деревню, куда несколько лет не заглядывал.
— И, наконец, — торопливо досказывал он, так что на зубах вскочил пузырь, — что земская полиция
в деревне велела делать мостовую и тротуары, а
в доме поставили роту солдат…
— Когда-нибудь… мы проведем лето
в деревне, cousin, — сказала она живее обыкновенного, — приезжайте туда, и… и мы не
велим пускать ребятишек ползать с собаками — это прежде всего. Потом попросим Ивана Петровича не посылать… этих баб работать… Наконец, я не буду брать своих карманных денег…
— Нет, приедет — я ему
велела! — кокетливо возразила Марфенька. — Нынче крестят девочку
в деревне, у Фомы: я обещала прийти, а он меня проводит…
Через несколько минут я сидел
в избе за столом, пил молоко и слушал доклад А.И. Мерзлякова.
Весть о том, что я пришел на Амагу, быстро пронеслась по всей
деревне.
По возвращении
в деревню бурмистр
повел нас посмотреть веялку, недавно выписанную им из Москвы.
Чертопханов
повел усами, фыркнул — и поехал шагом к себе
в деревню, сопровождаемый жидом, которого он освободил таким же образом от его притеснителей, как некогда освободил Тихона Недопюскина.
Часам к двум мы дошли до
деревни Николаевки,
в которой насчитывалось тогда 36 дворов. Отдохнув немного, я
велел Олентьеву купить овса и накормить хорошенько лошадей, а сам вместе с Дерсу пошел вперед. Мне хотелось поскорей дойти до ближайшей
деревни Казакевичево и устроить своих спутников на ночь под крышу.
От гольдских фанз шли 2 пути. Один был кружной, по левому берегу Улахе, и
вел на Ното, другой шел
в юго-восточном направлении, мимо гор Хуанихеза и Игыдинза. Мы выбрали последний. Решено было все грузы отправить на лодках с гольдами вверх по Улахе, а самим переправиться через реку и по долине Хуанихезы выйти к поселку Загорному, а оттуда с легкими вьюками пройти напрямик
в деревню Кокшаровку.
Утром, как только мы отошли от бивака, тотчас же наткнулись на тропку. Она оказалась зверовой и шла куда-то
в горы! Паначев
повел по ней. Мы начали было беспокоиться, но оказалось, что на этот раз он был прав. Тропа привела нас к зверовой фанзе. Теперь смешанный лес сменился лиственным редколесьем. Почуяв конец пути, лошади прибавили шаг. Наконец показался просвет, и вслед за тем мы вышли на опушку леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество признаков указывало на то, что
деревня недалеко.
Он прожил не больше года, напакостил что-то
в деревне, садовник хотел его убить косой, отец мой
велел ему убираться.
При всем том мне было жаль старый каменный дом, может, оттого, что я
в нем встретился
в первый раз с
деревней; я так любил длинную, тенистую аллею, которая
вела к нему, и одичалый сад возле; дом разваливался, и из одной трещины
в сенях росла тоненькая, стройная береза.
Весть об этом быстро распространилась по селам и
деревням, а
в конце концов достигла и до малиновецкой девичьей.
Капитан обыкновенно
в случаях неисправностей ругал виновного на чем свет стоит так громко, что было слышно по всей
деревне. Но на этот раз он не сказал ей слова. Только на следующее утро
велел позвать Ивана.
Настоящий поход начался на следующий день, когда Галактион сделал сразу понижение на десять процентов.
Весть о дешевке разнеслась уже по окрестным
деревням, и со всех сторон неслись
в Суслон крестьянские сани, точно на пожар, — всякому хотелось попробовать дешевки. Сам Галактион не выходил и сидел на квартире. Он стеснялся показываться на улице. Его разыскал Вахрушка, который прибежал из Прорыва на дешевку пешком.
Старик
поводил усами и хохотал, рассказывая с чисто хохляцким юмором соответствующий случай. Юноши краснели, но
в свою очередь не оставались
в долгу. «Если они не знают Нечипора и Хведька из такой-то
деревни, зато они изучают весь народ
в его общих проявлениях; они смотрят с высшей точки зрения, при которой только и возможны выводы и широкие обобщения. Они обнимают одним взглядом далекие перспективы, тогда как старые и заматерелые
в рутине практики из-за деревьев не видят всего леса».
Сильнее всего подействовало на Лемма то обстоятельство, что Лаврецкий собственно для него
велел привезти к себе
в деревню фортепьяно из города.
Варвара Павловна
повела свою атаку весьма искусно; не выдаваясь вперед, по-видимому вся погруженная
в блаженство медовых месяцев,
в деревенскую тихую жизнь,
в музыку и чтение, она понемногу довела Глафиру до того, что та
в одно утро вбежала, как бешеная,
в кабинет Лаврецкого и, швырнув связку ключей на стол, объявила, что не
в силах больше заниматься хозяйством и не хочет оставаться
в деревне.
Верно, до вас дошла
весть о смерти Алексея Васильевича Шереметева. Я был
в Москве, когда Евгений получил это известие из
деревни, и погоревал с ним об добром товарище-сослуживце…
— А что, как он
вел себя
в деревне?
Вихров для раскапывания могилы
велел позвать именно тех понятых, которые подписывались к обыску при первом деле. Сошлось человек двенадцать разных мужиков: рыжих, белокурых, черных, худых и плотноватых, и лица у всех были невеселые и непокойные. Вихров
велел им взять заступы и лопаты и пошел с ними
в село, где похоронена была убитая. Оно отстояло от
деревни всего с версту. Доктор тоже изъявил желание сходить с ними.
Вихров мигнул Живину, и они, пока не заметил Александр Иванович, сели
в экипаж и
велели Петру как можно скорее уезжать из
деревни.
—
В деревне; кланяться вам
велел, — отвечал Павел.
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло
в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и
вела только что не за руку с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был
в церковь, она отпустила его и
велела приезжать ему на другой день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до
деревни.
Чтобы успокоить его и, главное, себя, я завтра же отправляю его
в деревню и
велю оттуда приехать вместо него старухе-ключнице и одной комнатной девушке…
Она жила, распоряжалась, кормила чиновников обедами, выдавала беременных девок замуж за мужиков
в дальние
деревни, содержала целую стаю приказных, которые именем ее
вели тяжебные дела
в судах, и никогда ей даже на мысль не приходило, что она живет и действует таким образом —
в государстве.
— Нет, я учитель. Отец мой — управляющий заводом
в Вятке, а я пошел
в учителя. Но
в деревне я стал мужикам книжки давать, и меня за это посадили
в тюрьму. После тюрьмы — служил приказчиком
в книжном магазине, но —
вел себя неосторожно и снова попал
в тюрьму, потом —
в Архангельск выслали. Там у меня тоже вышли неприятности с губернатором, меня заслали на берег Белого моря,
в деревушку, где я прожил пять лет.
— Гм! — говорил Николай
в следующую минуту, глядя на нее через очки. — Кабы этот ваш мужичок поторопился прийти к нам! Видите ли, о Рыбине необходимо написать бумажку для
деревни, ему это не повредит, раз он
ведет себя так смело. Я сегодня же напишу, Людмила живо ее напечатает… А вот как бумажка попадет туда?
О прочих наезжих мироедах распространяться я не буду. Они
ведут свое дело с тою же наглостью и горячностью, как и Иван Фомич, — только размах у них не так широк и перспективы уже. И чиновник и мещанин навсегда завекуют
в деревне, без малейшей надежды попасть
в члены суб-суб-комиссии для вывозки из города нечистот.
В начале октября он уехал из
деревни, наказав старосте
вести хозяйство по заведенному порядку.
Иван Фомич выставил миру два ведра и получил приговор; затем сошелся задешево с хозяином упалой избы и открыл"постоялый двор", пристроив сбоку небольшой флигелек под лавочку. Не приняв еще окончательного решения насчет своего будущего, —
в голове его мелькал город с его шумом, суетою и соблазнами, — он устроил себе
в деревне лишь временное гнездо, которое, однако ж, было вполне достаточно для начатия атаки. И он
повел эту атаку быстро, нагло и горячо.
Напротив того,
в деревне я непременно должен
вести партикулярный разговор об Успленье-матушке и непременно иметь собеседником мужика.
Решительно невозможно понять, почему появление русского культурного человека
в русской
деревне (если бы даже этот человек и не был местным обывателем) считается у нас чем-то необыкновенным, за что надо вывертывать руки к лопаткам и
вести к становому.
В этой
повести действие происходило уже не
в Америке, а где-то
в тамбовской
деревне. Действующие лица были обыкновенные люди: клеветники, лжецы и всякого рода изверги — во фраках, изменницы
в корсетах и
в шляпках. Все было прилично, на своих местах.
Не высказав мужу нисколько своих подозрений, она вознамерилась съездить
в деревню Федюхино, чтобы взглянуть на житье-бытье Власия, с каковою целью Катрин, опять-таки
в отсутствие мужа,
велела запрячь себе кабриолет и, никого не взяв с собою, отправилась
в сказанную
деревню.
Всю остальную дорогу мы шли уже с связанными руками, так как население, по мере приближения к городу, становилось гуще, и урядник, ввиду народного возбуждения, не смел уже допустить никаких послаблений. Везде на нас стекались смотреть; везде при нашем появлении кричали: сицилистов
ведут! а
в одной
деревне даже хотели нас судить народным судом, то есть утопить
в пруде…
— Приехали мы, государь, объездом
в деревню Медведевку, как вдруг они, окаянные, откуда ни возьмись, напустились на нас напуском, грянули как снег на голову, перекололи, перерубили человек с десятеро, достальных перевязали; а боярин-то их, разбойник, хотел было нас всех перевешать, а двух станичников, что мы было объездом захватили,
велел свободить и пустить на волю!
Зато, как только пронеслась
в воздухе
весть о скорой кончине крепостного права, Праведный, не мешкая много, заколотил свой господский дом, распустил гарем и уехал навсегда из
деревни в город.
Я не стану рассказывать подробно, какую жизнь
вел он
в своих
деревнях, особенно
в Парашине, а также
в уездных городишках: это была бы самая отвратительная
повесть.
Не привыкши сызмала ни к какой работе, избалованный матерью, вздорной, взбалмошной бабой, он так хорошо
повел дела свои, что
в два года стал беднейшим мужиком своей
деревни.
— Княгиня
в самые большие дома и во дворец выезжала и обо всем там, кажется, могли наговориться, а, бывало, чуть только вернутся, сейчас ко мне: разденутся и
велят себе задорную корочку аржаного хлеба покруче крупной солью насолить и у меня на сундучке сядут, и начнем с нею про
деревню говорить.
Поехал я тогда опять
в деревню, а жене
велел московский дом продавать.