Неточные совпадения
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский
велел ехать
к баракам. От бараков ему уже были видны море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что в то время, как он входил в барак, он слышал звонок. Подходя
к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами
вели на гипподром.
Ведя за собою Малек-Аделя в поводу, он направился большими шагами
к конюшне.
Жизнь нашего двора шла тихо, раз заведенным порядком. Мой старший брат был на два с половиной года старше меня, с младшим мы были погодки. От этого у нас с младшим братом установилась, естественно, большая близость. Вставали мы очень рано, когда оба дома еще крепко спали. Только в
конюшне конюхи чистили лошадей и выводили их
к колодцу. Иногда нам давали
вести их в поводу, и это доверие очень подымало нас в собственном мнении.
— Экипаж на житный двор, а лошадей в
конюшню! Тройку рабочих пусть выведут пока из стойл и поставят под сараем,
к решетке. Они смирны, им ничего не сделается. А мы пойдемте в комнаты, — обратилась она
к ожидавшим ее девушкам и, взяв за руки Лизу и Женни,
повела их на крыльцо. — Ах, и забыла совсем! — сказала игуменья, остановясь на верхней ступеньке. — Никитушка! винца ведь не пьешь, кажется?
Покуда Евсеич
вел моего коня, я превозмогал свой страх; но как скоро он выпустил узду — я совершенно растерялся; поводья выпали у меня из рук, и никем не управляемая моя лошадка побежала рысью
к конюшне.
Повели меня в контору
к немцу-управителю судить, и он рассудил, чтобы меня как можно жесточе выпороть и потом с
конюшни долой и в аглицкий сад для дорожки молотком камешки бить…
Вместо того, чтобы оскорбиться, что его считают образцовым секуном, одичавший князь выслушал Коробочку, только слегка шевеля бровями, и
велел ей ехать со своим Федькою Лапотком
к конюшне. Больно высекли Лапотка, подняли оттрезвоненного и посадили в уголок у двери.
— Я тебе расскажу эту штуку, дядя… слушай… вчера барин разгневался на Олешку Шушерина и приказал ему влепить 25 палок;
повели Олешку на
конюшню — сам приказчик и стал его бить; 25 раз ударил да и говорит: это за барина — а вот за меня — и занес руку: Вадим всё это время стоял поодаль, в углу: брови его сходились и расходились. — В один миг он подскочил
к приказчику и сшиб его на землю одним ударом. На губах его клубилась пена от бешенства, он хотел что-то вымолвить — и не мог.
Дорогой он рассказывал мне о Кавказе, о жизни помещиков-грузин, о их забавах и отношении
к крестьянам. Его рассказы были интересны, своеобразно красивы, но рисовали предо мной рассказчика крайне нелестно для него. Рассказывает он, например, такой случай:
К одному богатому князю съехались соседи на пирушку; пили вино, ели чурек и шашлык, ели лаваш и пилав, и потом князь
повёл гостей в
конюшню. Оседлали коней.
Между тем из
конюшни выпрыгнул солдат, послышался стук копыт, наконец показался другой, в белом балахоне, с черными огромными усами,
ведя за узду вздрагивавшую и пугавшуюся лошадь, которая, вдруг подняв голову, чуть не подняла вверх присевшего
к земле солдата вместе с его усами. «Ну ж, ну! Аграфена Ивановна!» — говорил он, подводя ее под крыльцо.
Въехав на задний двор, где находились избы для помещения ратников и ворота на который никогда, и даже ночью, не затворялись и никем не оберегались, он разнуздал коня,
поводил его, поставил в
конюшню и уже хотел идти уснуть несколько часов перед тем, как идти с докладом об исполненном поручении
к Григорию Лукьяновичу, уже тоже спавшему, по его предположению, так как был уже первый час ночи, как вдруг легкий скрип по снегу чьих-то шагов на соседнем, главном дворе, отделенном от заднего тонким невысоким забором, привлек его внимание.
Изумленный начальник звал Кувыркова по имени, но Кувырков его не слушал: он едва стоял на ногах; едва переводил дыхание; но все-таки прямо отправился во двор
к каретному сараю. Начальник послал за ним лакея. Алексей Кирилович не слушал, что ему говорили, и только отпырхивался. Дворники собрались, толкуют, судят, рядят, что это такое с человеком поделалось? Лакей побежал за городовым, а кучер отпрег лошадь и
повел ее в
конюшню.
— Вот так чисто, — сказал Степан Иванович, кладя в карман бумагу, — а теперь, — добавил он, обращаясь
к людям, — сведите этих панычей на
конюшню и
велите их там добре выпороть.