Неточные совпадения
Машу всю
поводило, как бересту на
огне; тонкие пальцы резво бегали
по гитаре, смуглое горло медленно приподнималось под двойным янтарным ожерельем.
— Зверь я, Саша. Пока с людьми, так, того-этого, соблюдаю манеры, а попаду в лес, ну и ассимилируюсь, вернусь в первобытное состояние. На меня и темнота действует того — этого, очень подозрительно. Да как же и не действовать? У нас только в городах
по ночам
огонь, а
по всей России темнота, либо спят люди, либо если уж выходят, то не за добром. Когда будет моя воля, все деревни, того-этого,
велю осветить электричеством!
Ванок и лучшие голоса все более напрягаются, как бы желая погасить синие
огни гниения, чадные слова, а люди все больше стыдятся
повести о любовной тоске, — они знают, что любовь в городе продается
по цене от гривенника, они покупают ее, болеют и гниют от нее, — у них уже твердо сложилось иное отношение к ней.
Рыжий свет выпуклых закопченных стекол, колеблясь, озарил воду, весла и часть пространства, но от
огня мрак вокруг стал совсем черным, как слепой грот подземной реки. Аян плыл к проливу, взглядывая на звезды. Он не торопился — безветренная тишина моря, по-видимому, обещала спокойствие, — он
вел шлюпку, держась к берегу. Через некоторое время маленькая звезда с правой стороны бросила золотую иглу и скрылась, загороженная береговым выступом; это значило, что шлюпка — в проливе.
И, сказав эти слова, вдова взяла со столика довольно большую серебряную сигарочницу, достала из нее папироску и предложила гостям. Оба гостя взяли
по папироске. Софья Кирилловна позвонила и
велела вошедшему мальчику, с красным жилетом во всю грудь, подать
огня. Мальчик принес восковую свечу на хрустальном подносе. Папироски задымились.
И думал я: нет, то была не ложь,
Когда любить меня ты обещала!
Ты для меня сегодня оживешь —
Я здесь — я жду — за чем же дело стало?
Я взор ее ловил — и снова дрожь,
Но дрожь любви,
по жилам пробегала,
И ревности
огонь, бог
весть к кому,
Понятен стал безумью моему.
Так вот во что превратилась полная
огня и жизни Наташа! Вот к чему
ведет хваленая «живая жизнь»! Вместо живого человека — сильная, плодовитая самка, родящее и кормящее тело с тупою головою, подруга мужу только
по постели и
по обеденному столу. Самое ценное — духовная жизнь мужа ей чужда, она не понимает ее и только, как попугай, повторяет за мужем его слова…
Два холуя подскочили к лошади с шарабаном и почтительнейше
повели ее в ворота. Скоро в даче vis-а-vis засветились
огни и послышался стук тарелок, ножей и вилок. Господин в цилиндре сел ужинать и, судя
по продолжительности звяканья посудой, ужинал долго. Лизе показалось, что запахло щами с курицей и жареной уткой. После ужина из дачи понеслись беспорядочные звуки рояля.
По всей вероятности, господин в цилиндре хотел забавить чем-нибудь ребенка и позволил ему побряцать.
Сталося no-сказанному, как no-писанному: привезен был из далекого села высокий, как свая, белый, с бородой в прозелень столетний мужик Сухой Мартын, и
повели его старики
по дорогам место выбирать, где живой
огонь тереть.
Сухой Мартын выбрал для этого барскую березовую рощу за волоком, но Михаил Андреевич не позволил здесь добывать
огня, боясь, что лес сожгут. Принасупилось крестьянство и
повело Мартына
по другим путям, и стал Мартын на взлобочке за гуменником и молвил...
О сумерках Ковза кузнец и дурачок Памфилка из двора во двор пошли
по деревне
повещать народу мыться и чиститься, отрещися жен и готовиться видеть «Божье чудесо». Подойдут к волоковому окну, стукнут палочкой, крикнут: «Печи топите, мойтеся, правьтеся, жен берегитеся: завтра
огонь на коровью смерть!» — И пойдут далее.
Браницкий принял на себя наблюдение и оборону от конфедератских шаек с той стороны Вислы, а Александр Васильевич — осаду замка. Мы уже знаем выгодное положение последнего и невозможность взять его без сильного обстреливания и пробития бреши. У Суворова между тем не было ни одного осадного орудия. Но
по его приказанию втащили с чрезвычайными усилиями несколько полевых пушек в верхние этажи наиболее высоких домов и оттуда открыли
по замку
огонь, а королевско-польский военный инженер
повел две минные галереи.
— Надежда-государь! — сказал он. — Ты доискивался головы моей, снеси ее с плеч, — вот она. Я — Чурчила, тот самый, что надоедал тебе, а более воинам твоим. Но знай, государь, мои удальцы уже готовы сделать мне такие поминки, что останутся они на вечную память сынам Новгорода.
Весть о смерти моей, как
огонь,
по пятам доберется до них, и вспыхнет весь город до неба, а свой терем я уже запалил сам со всех четырех углов. Суди же меня за все, а если простишь, — я слуга тебе верный до смерти!
— Надежда-государь! — сказал он. — Ты доискивался головы моей, снеси ее с плеч, — вот она. Я — Чурчило, тот самый, что надоедал тебе, а более воинам твоим. Но знай, государь, мои удальцы уже готовы сделать мне такие поминки, что останутся они на вечную память сынам Новгорода.
Весть о смерти моей, как
огонь,
по пятам доберется до них, и вспыхнет весь город до неба, а свой терем я уже запалил сам со всех четырех углов. Суди же меня за все, а если простишь, — я слуга тебе верный до смерти!
По заявлению поручика Вакулина, контуженного в голову, состоявшего при двух американских военных агентах, эти последние
вели себя настоящими «солдатами» — они всё время не покидали линии
огня и с сигарами в зубах спокойно стояли под сыпавшимися вокруг них пулями.
Еще недавно отец предупредил девочек, y которых постоянно менялись воспитательницы, что на этот раз Дарья Васильевна Гурьева будет последней. Если бы она отказалась заниматься и
вести их,
по примеру её предшественниц, то он, действительный статский советник Сокольский пригрозил отдать дочерей в закрытое учебное заведение, которого избалованные и распущенные девочки боялись пуще
огня.