Неточные совпадения
Однажды, — Вера Павловна была еще тогда маленькая; при
взрослой дочери Марья Алексевна не стала бы делать этого, а тогда почему было не сделать? ребенок ведь не понимает! и точно, сама Верочка не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да и кухарка не стала бы толковать, потому что дитяти этого знать не следует, но так уже случилось, что
душа не стерпела после одной из сильных потасовок от Марьи Алексевны за гульбу с любовником (впрочем, глаз у Матрены был всегда подбитый, не от Марьи Алексевны, а от любовника, — а это и хорошо, потому что кухарка с подбитым глазом дешевле!).
Стабровского приятно поразило то внимание, с каким ухаживала за ним Дидя. Она ходила за ним, как настоящая сиделка. Стабровский не ожидал такой нежности от холодной по натуре дочери и был растроган до глубины
души. И потом Дидя делала все так спокойно, уверенно, как совсем
взрослая опытная женщина.
— Вот что, Ленька, голуба́
душа, ты закажи себе это: в дела
взрослых не путайся!
Взрослые — люди порченые; они богом испытаны, а ты еще нет, и — живи детским разумом. Жди, когда господь твоего сердца коснется, дело твое тебе укажет, на тропу твою приведет, — понял? А кто в чем виноват — это дело не твое. Господу судить и наказывать. Ему, а — не нам!
Между прочим, он принял систему не торопить дочерей своих замуж, то есть не «висеть у них над
душой» и не беспокоить их слишком томлением своей родительской любви об их счастии, как невольно и естественно происходит сплошь да рядом даже в самых умных семействах, в которых накопляются
взрослые дочери.
Наконец, Шнейдер мне высказал одну очень странную свою мысль, — это уж было пред самым моим отъездом, — он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок, то есть вполне ребенок, что я только ростом и лицом похож на
взрослого, но что развитием,
душой, характером и, может быть, даже умом я не
взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил.
О, где ты, волшебный мир, Шехеразада человеческой жизни, с которым часто так неблагосклонно, грубо обходятся
взрослые люди, разрушая его очарование насмешками и преждевременными речами! Ты, золотое время детского счастия, память которого так сладко и грустно волнует
душу старика! Счастлив тот, кто имел его, кому есть что вспомнить! У многих проходит оно незаметно или нерадостно, и в зрелом возрасте остается только память холодности и даже жестокости людей.
И нещадно, с цинической злостью высмеивали меня, а я был задорным кутенком, чувствовал себя не глупее и смелее
взрослых собак, — я тоже злился. Начиная понимать, что думы о жизни не менее тяжелы, чем сама жизнь, я, порою, ощущал в
душе вспышки ненависти к упрямо-терпеливым людям, с которыми работал. Меня особенно возмущала их способность терпеть, покорная безнадежность, с которой они подчинялись полубезумным издевательствам пьяного хозяина.
Ребенок еще не чует в себе
душу, и потому с ним не бывает того, что бывает со
взрослым человеком, когда в нем в одно и то же время говорят два несогласных голоса. Один говорит: съешь сам, а другой: отдай тому, кто просит. Один говорит: отплати, а другой говорит: прости. Один говорит: верь тому, что говорят, а другой говорит: сам подумай.
Дети мудрее
взрослых. Ребенок не разбирает звания людей, а всей
душой чувствует, что в каждом человеке живет то, что одно и то же и в нем и во всех людях.
Человек, если прожил долгий век, то прожил много перемен, — был сначала младенцем, потом дитей, потом
взрослым, потом старым. Но как ни переменялся человек, он всегда говорил про себя «я». И этот «я» был в нем всегда один и тот же. Тот же «я» был и в младенце, и в
взрослом, и в старике. Вот это-то непеременное «я» и есть то, что мы называем
душой.
Конечно, Левин переживает все это вполне искренно. Но как все это не глубоко, как не страшно! Как мало разъедают его
душу эти чисто умственные вопросы!.. Кити снова полюбила его. И со снисходительною улыбкою
взрослого над ребенком мы готовы спросить Левина, как спрашивает Стива Облонский...
И начался длинный ряд деревенских новостей. В зале уютно, старинные, засиженные мухами часы мерно тикают, в окна светит месяц… Тихо и хорошо на
душе. Все эти девчурки-подростки стали теперь
взрослыми девушками; какие у них славные лица! Что-то представляет собою моя прежняя «девичья команда»? Так называла их всех Софья Алексеевна, когда я, студентом, приезжал сюда на лето…
— Ах ты гадость какая! — с отвращением сказал он, встал и зашагал по комнате. — Как паскудно на
душе! Ну и компания же была у нас вчера!.. У-у, эти
взрослые люди!..
Подрастая, каждый из нас останавливался на праве помещика владеть
душой и телом крепостных. Протестов против такого порядка вещей мы не слыхали от
взрослых, а недовольство и мечты о «вольной» замечали всего больше среди дворовых. Но, повторяю, отношение к крестьянству как к особому сословию и к деревенской жизни вынесли мы отнюдь не презирающее или унизительно-жалостливое, а почтительное и заинтересованное в самом лучшемсмысле.
Они вместе покучивали, и когда я, зайдя раз в коттедж, где жил Фехтер, не застал его дома, то его кухарка-француженка, обрадовавшись тому, что я из Парижа и ей есть с кем отвести
душу, по-французски стала мне с сокрушением рассказывать, что"Monsieur"совсем бросил"Madame"и"Madame"с дочерью (уже
взрослой девицей) уехали во Францию, a"Monsieur"связался с актрисой,"толстой, рыжей англичанкой", с которой он играл в пьесе"de се Dikkenc", как она произносила имя Диккенса, и что от этого"Dikkenc"пошло все зло, что он совратил"Monsieur", а сам он кутила и даже пьяница, как она бесцеремонно честила его.
Те месяцы, которые протекли между выпускным экзаменом и отъездом в Казань с правом поступить без экзамена, были полным расцветом молодой
души. Все возраставшая любовь к сестре, свобода, права
взрослого, мечты о студенчестве, приволье деревенского житья, все в той же Анкудиновке, дружба с умными милыми девушками, с оттенком тайной влюбленности, ночи в саду, музыка, бесконечные разговоры, где молодость
души трепетно изливается и жаждет таких же излияний. Больше это уже не повторилось.
Можно бы пугать им детей; в
душе взрослого он возбуждал неприятное чувство.
Если таково было близ жилья, в затишье, то что должно было происходить в открытой степи, в которой весь этот ужас должен был застать кумовьев и ребенка? Если это так невыносимо
взрослому человеку, то много ли надо было, чтобы
задушить этим дитя?